ЗАПИСИ
15 мая 1886 г., Ясная Поляна
Л. Н. нездоров. Простудился, напившись холодного квасу. Поэтому он не поехал пахать, и мы его много видели. Он в прекрасном тихом настроении. В семье также дух хороший. Барышни1 проводят большую часть дня на селе, копают огород и сажают картофель для бедных крестьян. Л. Н. сказал между прочим:
— Мне брат2 говорил, что в одной журнальной критике на «Смерть Ивана Ильича» выразили странную мысль, которая сводится к тому, что «Толстой раскрыл ту истину, что люди умирают». Так вот я желал бы раскрыть еще одну истину — что женщины рожают. Но это все не удается. Люди не хотят этого допустить3.
16 мая 1886 г., Ясная Поляна
Прочел черновик предисловия Л. Н. к сочинению Бондарева4. Оно понравилось мне очень, больше самого сочинения, в котором мне претит некоторая односторонность, сухость и самоуверенность. Пил кофе с Л. Н. Говорил о желательности и большом значении для всех русских художественного рассказа (христианского), в котором действовали бы не только крестьяне, но и люди всяких других сред в их взаимных соотношениях, и притом рассказа, писанного в форме, доступной самым простым людям, большинству, в котором обстановка, условия жизни, понятия образованных классов изображались бы простым языком, вместо тех культурных терминов, которые так путают и придают какую-то достойную окраску самым безобразным явлениям. Я говорил, что не знаю, для кого такой рассказ имел бы больше значения, для крестьян ли, в глазах которых раскрылось бы все безобразие, господствующее в понятиях и жизни «господ», или для самой интеллигенции, которая увидела бы свою обстановку и свои понятия раздетыми догола и описанными простыми словами. Он сказал, что это очень желательно, что здесь важен тон отношения к предмету. Надо стать в стороне под таким углом, чтобы совершенно одинаково, беспристрастно и верно, с одинаковою любовью относиться к людям, живущим в той и другой обстановке.
— Но у меня на дороге, — говорил он, — стоят три «рассуждения»: 1) Об отсутствии любви. Люди видят зло одни в форме правления, другие в неравномерном распределении богатств, третьи в другом и т. д. Между тем, это не верно. Все зло происходит от отсутствия любви между людьми. Была бы любовь, и невозможны были бы все те проявления зла, которые так смущают тех или других людей. 2) О призвании женщин5. 3) Об Николае Палкине6. О том, что ужасы жестокости, которые так поражают нас в истории, например, при Николае Палкине, те же самые ужасы продолжаются и теперь в другой форме; только люди отворачиваются от них.
«В отсутствии литературного слога и терминов, понятных исключительно интеллигентным людям, двоякая польза. Во-первых, разумеется, общедоступность изложения. Во-вторых, отсутствие злобы в писателе. Ведь когда я употребляю слова, вроде «диференциации, интеграции», ведь я делаю это из злобы, я стреляю ими в кого-то. А этого-то и не нужно».
Он пошел писать предисловие, а я взял у него переписать про «Николая Палкина», прекрасное начало прекрасной статьи, если только ей суждено осуществиться.
20 мая 1894 г.
Л. Н. — Во всяком художественном произведении важнее, ценнее и всего убедительнее для читателя собственное отношение к жизни автора и все то в произведении, что написано на это отношение. Цельность художественного произведения заключается не в единстве замысла, не в обработке действующих лиц и т. п., а в ясности и определенности того отношения самого автора к жизни, которое пропитывает все произведение. В известные годы писатель может даже до некоторой степени жертвовать отделкой формы, и если только его отношение к тому, что он описывает, ясно и сильно проведено, то произведение может достичь своей цели.
1897 г.
Л. Н. — Я в отношении бумаги распроплюшкин. Мне все кажется, что на этом кусочке можно так много хорошего написать, что все-таки основание всему этому хорошему — бумага.
Конец мая — начало июня 1905 г.
По поводу просьбы артиста Артемьева7
— У меня сомнение относительно нашего искусства для народа. Не нам его учить. Он сам должен создать свое искусство.
— Но ведь вот, например, ваши народные рассказы они ценят.
— Да, но это я от них взял и им же отдал. Но скажу вам еще, что ведь сам я тоже частичка народа. Чего я не выношу — это желания интеллигенции поучать народ.
Июль 1906 г.
Л. Н. — Достоевский, да — это писатель большой. Не то что писатель большой, а сердце у него большое. он. У меня никогда к нему не переставало уважение.
На вопрос, какое из произведений Достоевского он считает лучшим, Л. Н. сказал:
— Я думаю, что «Мертвый дом» лучшее, потому что цельное в художественном отношении. А «Идиот» — прекрасно начало, а потом идет ужасная каша. И так во всех почти его произведениях.
Июль 1906 г.
«О значении русской революции», во время ее писания, Л. Н. сказал мне:
— В конце все путаюсь: недостаточно ясно. Я пережил это «красноречие» в заключениях, но хочется закончить просто, но ясно.
— А вы теперь против того, чтобы обрабатывать конец статьи в сильное резюмирующее заключение?
— Да, да, к этому уже слишком привыкли. Знаете, как чувствуешь, читая, когда приближаешься к концу статьи: вот-вот сейчас начнется великолепный заключительный аккорд. Этого совсем не нужно, а чтобы все было ровно и одинаково хорошо, на каком месте, в середине ли, в конце ли, ни оборвать чтение.
Июль 1906 г.
Л. Н. — Я не понимаю и не люблю, когда придают какое-то особенное значение «теперешнему времени». Я живу в вечности, и потому рассматривать все я должен с точки зрения вечности. И в этом сущность всякого дела, всякого искусства. Поэт только потому поэт, что он пишет в вечности.
Лето 1907 г.
Л. Н. — Не могу теперь заниматься художественным писанием. Чуткость, впечатлительность обострились. Материал в воспоминаниях есть. Но — совестно. Ну, представьте себе, начнешь писать: «Иван Иванович лежал на постели...». Никакого не было Ивана Ивановича. Совестно.
.
Лев Николаевич вошел и сказал:
— Сейчас прочел драму Наживина «В долине скорби»8. Нехорошо. Он спешит сам определить, что хорошо, что дурно. А читателю это не нравится. Читателю надо самому предоставить судить об этом. Из самого рассказа должно быть видно, что добро, что зло.
Июль 1907 г.
«Свод» его мыслей9 действует на него, как музыка, разумея, вероятно, под этим, что он так же возбуждает его к работе.
Июль 1907 г.
Л. Н. был у нас и, между прочим, обращаясь ко мне, сказал:
— Я нынче утром занимался вами, читал ваш «Свод» моих мыслей.
10 пенсне и стал пристально рассматривать, как он открывается и закрывается. Сидя сзади него и не поняв, отчего он остановился, я сказал шутя:
— Да не отвлекайтесь, «Свод» ваших мыслей важнее, чем pinsenez. — Но он все продолжал вертеть в руках футляр. Тут только я заметил, что он потому не мог продолжать рассказывать, что слишком расчувствовался, в глазах стояли слезы. Потом, когда мы вместе шли к пруду купаться, я спросил его, одобряет ли он «Свод».
— Как можно не одобрить? — ответил он. — Вот это настоящая моя биография, биография моей мысли... Я заглянул в «Свод», чтобы посмотреть, нет ли чего подходящего для «Круга чтения», стал читать отдел 8-й и зачитался. Я начал, и все очень цельно и связно.
Опять он прослезился от умиления, заметив при этом:
— Однако, как я слаб стал.
Потом он прибавил:
— Но мне не хотелось бы, чтобы при жизни моей это печатали. Если после моей смерти кому-нибудь понадобится, тогда пусть печатают.
Сентябрь 1907 г.
Когда Л. Н. писал свое «Прощальное обращение для ясенковских парней»11 домашних неприятностей, то, видя его утомление, я как-то заметил ему, что нет надобности так тщательно обрабатывать это обращение для наших парней, так как эти несколько человек и так поймут и будут благодарны за него. Он мне ответил:
— Нет, это так же важно, что пять тысяч человек или пять человек будут читать. Это — общение с человеческой душой.
Конец января 1908 г.
Л. Н. — Стихи — это все равно, что стал бы пахать и при этом делал бы танцевальные па.
13 августа 1908 г.
Л. Н. — Драматическая форма изложения ужасна, еще ужаснее, чем стихотворная, своей искусственностью. Вред этой формы усиливается еще тем, что хороший актер может, как мне представляется, прекрасно сыграть самые глупые и скверные вещи и тем усилить их вредное влияние.
Я. — Но ведь еще не так давно вы сами собирались писать в драматической форме и даже начали некоторые вещи?
Л. Н. — Разве? Это, вероятно, было еще под влиянием тщеславия.
13 августа 1908 г.
По поводу книги Bernard Show «Man and Superman», в которую включено «The Revolutionist’s Handboock» (преимущественно о последнем):
Л. Н. — Остроумно и оригинально; но «he has got more brains than is good for him»12. Очень, очень интересно. Его жизнепонимание то же самое, что наше. Только то, что мы называем «богом», он называет «силою» — force, lifeforce (Л. Н. тут прочел отрывок из Шоу). В одном только разница, что он эту силу связывает с эволюцией.
Я напомнил Л. Н. о не понравившемся ему, в свое время, исследовании д-ра Макдональда, который доказывал, что в жизни проявляются зачатки «религиозности».
Л. Н. (улыбаясь). — Да, да, вот это самое. С ним можно согласиться; но если в губках, то отчего же не пойти дальше назад и не сказать: а также и в тех более первобытных частицах, из которых образовались губки.
13 августа 1908 г.
Л. Н. — В других искусствах есть примесь телесного, а в музыке нет телесного.
28 августа 1908 г.
После просмотра списка английских литераторов, подписавших юбилейный адрес Л. Н.13.
Л. Н. — Не знакомы. Теперь нет таких писателей, которые стояли бы головой выше всех (Рёскин, Карлейль), как было в конце прошлого столетия... Очень, очень благодарен всем этим милым лицам за их добрые чувства ко мне.
Август 1908 г.
Л. Н. — Хорошо было бы в литературных произведениях держаться музыкального способа выражения. Нет иронии, нет злого чувства, а добродушие, печаль.
Август 1908 г.
Л. Н. — С годами я начинаю чувствовать по отношению к незнакомым людям, как будто я их уже видел: они подходят под знакомые мне типы.
11 ноября 1908 г.
Л. Н. третьего дня говорил мне, что его теперь тянет писать художественное в драматической форме, так как здесь не требуется подробных описаний, а все в области психологии. Он меня спрашивал, извиняясь за пустяшность вопроса, говорю ли я когда-нибудь громко сам с собой. (Вероятно, ему хочется проверить, естественно ли это будет в драматической форме.)
.
О Канте Л. Н. вчера говорил Лебрену14:
— У Канта ужасно сложный, трудный способ выражения. Я замечаю У Канта и у себя (хотя не думаю равнять себя с ним), что когда излагаешь свои мысли в последовательной связи, то ужасно много баласта; а когда излагаешь их отдельно, отрывочно, то этого нет. Так и у Канта; отдельные его мысли очень хороши.
25 ноября 1908 г.
Л. Н. сказал мне:
— Я рад, что теперь кончил письмо к индусу15. Уж не знаю, как это вы все переведете.
Я. — Ну, а теперь возьметесь за художественное?
Л. Н. — Это уж не знаю. Это как бог даст.
Я (шутя). — Так вы, пожалуйста, возьмитесь.
Л. Н. (насмешливо мотнув в сторону головой). — Ну, уж это так нельзя: «пожалуйста».
4 декабря 1908 г.
На-днях Л. Н. мне говорил о своем сне:
— Я видел сон, такой живой — драму о Христе в лицах. Я представлял себя в положении лиц драмы. Я был то Христос, то воин; но больше воин. Помню так ясно, как надевал меч. Удивительно это сумбурное сочетание, которое бывает во сне16. Но впечатление на меня сделало сильное. Это было бы очень хорошо изобразить то, что чувствовал Христос, умирая, как простой человек. Только можно это и не о Христе, а о другом человеке.
Я. — И лучше. А то с Христом для читателя связаны предвзятые представления, и получится впечатление полемическое, которое так мешает художественному. Ведь вы, кажется, хотели писать о казни кого-то?
Л. Н. — Да, да. Я вообще думаю, что окончу письмо к индусу и попробую что-нибудь художественное. Боюсь, что потеря памяти помешает. Если да, то нисколько не огорчусь. Я было начал одно, но то было слишком большое: разные лица в разные периоды их жизни. Они должны были столкнуться во время нашей революции. Но для того, чтобы убедиться, хватит ли памяти для этого, надо испробовать себя на чем-нибудь коротком. И это я думаю попробовать.
Вчера по этому поводу Л. Н. мне говорил, что, может быть, это оттого, что мысли его еще не освободились от письма к индусу, но у него еще нет того, что нужно для того, чтобы приняться за художественное. Не захватило его совсем что-нибудь одно, определенное, неизбежное, требующее непременного выражения, не овладело его умом и сердцем.
«Гардениных» Эртеля17:
— Новые писатели нас отучили от добросовестного, порядочного писания. А это есть добросовестное, порядочное писание.
13 декабря 1908 г.
Несколько дней тому назад Димочка18 возил в Ясную свой граммофон, так как Л. Н. очень хотелось его послушать. Л. Н. граммофон очень понравился, а некоторые пьесы в особенности. Понравился ему очень итальянский романс, исполненный Карузо; он оценил в нем типичный итальянский характер. Вяльцевой маленький романс также ему понравился. Он улыбался одобрительно, а при окончании его, шутя, аплодировал. «Ora pro nobis» ему особенно понравилось, и он просил повторить. Но больше всего ему понравился «Коробейник» Вари Паниной.
— Это, — говорил он, — первый сорт — народный. Какой-то, бог знает, древностью дышит.
А от народных песен хором и плясовых он был в восхищении. Хору он руками всплескивал и головой поматывал с наивно-веселой детской улыбкой на лице. А когда плясовую играли, он предлагал всем пуститься плясать, сказав:
— Если бы я один был, я непременно сам пустился бы. Без памяти хочется. Я вот при этом колене мысленно представляю себе па — возвращающиеся назад.
Когда ему предложили повторить «Казачка», он ответил:
— Да, как же, всегда это хорошо.
19:
— Удивляюсь, как вы можете читать Меньшикова?20. Сегодня я заглянул в его статью. Это ужас что такое: пустота, легкомыслие, глупость, и все это с его блестящим изложением. Просто ужасно!
15 декабря 1908 г.
Л. Н. (про новое, декадентское направление в живописи):
— Удивительно в молодом поколении художников их самомнение, глупость, дерзость. И в наше время искусство было недостаточно серьезно, а им нужно, чтобы было еще безобразнее, безнравственнее, отвратительнее.
20 декабря 1908 г.
Третьего дня дал Л. Н. прочесть только-что написанную мною, по просьбе Досева21, статеечку в опровержение отрицательной критики Л. Н. со стороны болгарского социалиста. Л. Н. она очень понравилась. Он всегда меня удивляет и трогает своей поразительной скромностью, недоверием к себе, как к писателю при мне несколько строк моей статьи, он взял карандаш и совсем робко спросил меня, позволю ли я ему предложить мне несколько поправок слога. А потом, дочитавши и кое-что поправивши, где у меня было не совсем ловко выражено, он просил меня при нем прочесть и в каждом месте участливо спрашивал меня, согласен ли я с его поправкой. И это величайший писатель, величайший виртуоз и учитель словесного выражения! Вот бы остальным литераторам поучиться у него кротости и отсутствию поразительному самолюбия.
Перечитывая отмеченный мною для прочтения им в фонограф (для Эдисона)22 отрывок из «О жизни»23
— Когда пишешь, думаешь, что это так важно; а когда пройдет время и перечитаешь все это спокойно, то видишь все слабости изложения.
22 декабря 1908 г.
Вечером, слушая музыку — пение Философовой24 и игру Гольденвейзера, Л. Н. заметил про понравившуюся ему вещь Аренского:
— Cela coule de source1*. Я люблю, когда чувствуешь, что он имеет что сказать и высказывает как умеет, от души. А вот другие — чувствуешь, что выдумывают. Например, Брамс — начнет искренно, а потом вдруг начинает сочинять; и это сейчас расхолаживает.
3 января 1909 г.
Читая «Семь повешенных» Леонида Андреева25, Л. Н. изумлялся и возмущался фальши этой вещи. Он прочел вслух несколько мест, как пример бессмыслицы изложения (между прочим, там, где вдруг неожиданно упоминается, и ни к селу, ни к городу, о перелетных птичках), и заметил с изумленным негодованием по поводу места о времени:
— Бессмысленный, отчаянный, беззастенчивый набор слов!
По поводу психологии приговоренных он сказал:
— Он описывает смело, с плеча самые трудные моменты. И, разумеется, все это навыворот. Совсем так не бывает.
Конец января 1909 г.
Л. Н. (про Анатоля Франса). — У него мимолетные личности живо обрисованы; а главные — недостаточно ясно. Описано прекрасно. Читая его, любуюсь.
Март 1909 г.
Л. Н. про свои писания заметил мне:
— Кое-как набрасываю. Так и надо набрасывать, потому что едва ли успею.
Середина марта 1909 г.
— Это один из самых близких мне писателей. И эти преувеличения, о которых так много говорят, я все это переношу от него, потому что чувствую его душу. Виктор Гюго душу свою вам раскрывает. А Андреевы — чувствуешь, что они стараются тебя удовлетворить, завлечь, заинтересовать, растронуть; но Гюго сам свою душу перед тобой раскрывает26.
16 марта 1909 г.
27, от которого ему, между прочим, хотелось получить некоторые сведения из крестьянской жизни для своих задуманных работ. Общение с этим мужиком было Л. Н. очень приятно и полезно, как он потом, за обедом, нам говорил.
— Я ему стал читать отрывки из старого «Круга чтения»28, — говорил нам Л. Н., — и к стыду своему мне пришлось это переводить для него на русский язык, — так я последние года отстал от них и их жизни. Это мои настоящие учителя; но уроками у них я последнее время очень манкировал29.
17 марта 1909 г.
— Да? это теперь так раздуто! Те люди, которые восхваляют преимущественно мои прежние беллетристические писания, похожи на людей, побывавших на балаганах, видевших разодетые фигуры на крыльцах балаганов и заключивших из этого, что они видели самое главное и что входить в балаган не стоит. А между тем, если те мои беллетристические писания имеют какое-либо значение, то только, как фигуры на крыльцах балаганов, — чтобы заманить, заинтересовать читателей в моих более существенных писаниях.
28 марта 1909 г.
Про один из отделов нашего «Свода мыслей» Л. Н. сказал:
— Мне нравится разрозненность. Видно, до чего с величайшими усилиями человек додумался. А так как он думал об этом в течение десятков лет, то читатель уже найдет для себя связь. Хорошо, что нет этой философской «системы».
.
Проезжая по Арбатской площади, Л. Н. заинтересовался новым памятником Гоголю. Так как оставалось еще время, то я попросил извозчика подъехать к памятнику и предложил Л. Н. сойти и поближе рассмотреть его (Л. Н. близорук, хотя замечательно хорошо видит на близком расстоянии и не носит очков). Подходя к памятнику, ему рассказали о замысле скульптора, желавшего изобразить Гоголя среди обыденной московской уличной жизни, пристально вглядывавшимся, опустив голову, в лица гуляющих по бульвару, стараясь мысленно проникнуть в их сердца.
— Ну, как же можно, — сказал Л. Н., — браться за такую непосильную задачу: стараться посредством чугуна изобразить душу человека!
Л. Н. стал внимательно осматривать статую, и, когда А. Б. Гольденвейзер подвел его к месту, с которого хорошо видно было выражение лица Гоголя, Л. Н. заметил одобрительно:
— Ах, да, действительно отсюда хорошо видно. Да, выражение хорошее; понимаешь, что̀ вложить в лицо.
5 сентября 1909 г.
Л. Н. — «Багрова внука»30 потому интересны, что он сам описывает свои впечатления. Нехорошо в беллетристике — описание от лица автора. Нужно описывать, как отражается то или другое на действующих лицах.
— разговор об искусстве. Я высказал, как рад был прочесть в его дневнике об искусстве: «В искусстве у творящего и воспринимающего становится общее «я»31.
Л. Н. — Да, мне стало ясно более высокое значение искусства, чем я считал до сих пор: слияние в одно «я».
Я. — В искусстве это слияние может быть и в высоком и в низменном.
Л. Н. — Вот-вот. А в жизни по любви всегда в высоком только.
Я. — Но зато единение в искусстве доступно с такими, с которыми оно невозможно в духовном разумении.
— Это совершенно верно.
Л. Н. — Странное дело, какое отношение бывает к писателям. Виктор Гюго и Гейне, — несмотря на их приподнятость, они мне близки, а Гёте мне чужд. Вторая часть «Фауста» — старческая любовь — что может быть отвратительнее?! Ах, простота — это несомненный признак настоящего, серьезного и нужного.
6 сентября 1909 г.
Привезли музыкальный инструмент миньон. Четыре вальса Штрауса особенно понравились.
.
Музыка. Льву Николаевичу больше всего понравился полонез Шопена As-dur № 7 в исполнении Падеревского. Этюды Шопена очень понравились. Также романс Рубинштейна в исполнении Гофмана.
8 сентября 1909 г.
Л. Н. — «И паутины тонкий волос блестит на праздной борозде»32. Мне особенно нравится «праздной». Особенность поэзии в том, что в ней одно слово намекает на многое.
.
После слушания музыки на миньоне у нас, Л. Н. однажды заметил:
— Я сегодня в первый раз заметил, что, слушая хорошую музыку, чувствуешь, как будто это ты сам себя все изображаешь: это все — я; нежный такой — это я...
Сентябрь 1909 г.
Л. Н. (о квартете Дитерздорфа, в восторге):
— Вот так музыка! Ça coule de source. Чувствуешь, что так должно быть.
9 сентября 1909 г.
Когда Л. Н. провожал Софью Андреевну, подходя к платформе Крекшино33, он почему-то вспомнил стих Тютчева: «Дыханьем ночи обожгло»34 и умилился.
— Это тютчевская манера, — заметил он, — выразить одним словом целый ряд понятий и контрастов: «морозом обожгло».
Середина сентября 1909 г.
Л. Н. (за музыкой):
— Теперь бы что-нибудь веселенькое для перемены. Потом Andante Бетховена. А для закуски опять что-нибудь веселенькое. Сегодня я думаю, мне кажется, что веселый должен быть добрым, а добрый — веселым.
Середина сентября 1909 г.
Л. Н. — Я люблю Бетховена, но не очень. Как вам сказать? Он не Гайдн и он не Шопен. Нет той простоты и ясности; а с другой стороны, нет той краткости.
17 сентября 1909 г.
Л. Н. — Жду ясной, настойчивой внутренней потребности. Не могу уже, как прежде, заставлять, науськивать себя на художественное писание.
(Вчера верхом говорил, что нет потребности писать художественное.)
9 мая 1910 г.
«Микроб» Авсеенко в «Огоньке». Читала Татьяна Львовна, а когда она выходила из комнаты, то Л. Н. По прочтении я спросил у Л. Н. его мнение. Он сказал, что эта форма беллетристическая ему теперь очень претит. Но о содержании сказал, что изображено натурально. Позже, вспомнив к слову об этом рассказе, он заметил, что недостаточно показано внутреннее состояние девушек, доведшее их до самоубийства. «Почему мальчик лишил себя жизни — это понятно; но девушки — нет». Я заметил, что, вероятно, автор и сам хорошенько не знал, руководствуясь только тем материалом, который был у него в руках. «Да, но ведь так нельзя, — возразил Л. Н., — нужно перенестись в их душу и представить себе то, что там происходило».
12 мая 1910 г.
Сегодня Л. Н. читал пролог «Анатемы» Андреева и ужасался:
— Это что-то невозможное, совершенно декадентское. А публике это-то и нравится. Им кажется, что если непонятно, то в этом-то и кроется самая мудрость. А между тем, когда мне Андреев рассказывал содержание, то выходило что-то хорошее.
Я выразил предположение, что это оттого, что сама народная легенда, заимствованная Андреевым, осмысленна и хороша, но обработка Андреева ее портит.
.
По поводу выраженной мной надежды, что Л. Н. возьмется теперь за художественные работы, он сказал:
— Я был бы очень рад, если бы мне удалось осуществить то, чего вы так от меня хотите, и написать художественное. У меня есть замыслы. Но нужна еще достаточная внутренняя потребность. Во всяком случае, ce n’est pas la bonne volonté qui manque2*.
18 июня 1910 г.
Говорили о современных писателях:
— Куприн — настоящий художник, громадный талант. Поднимает вопросы жизни более глубокие, чем у его собратьев: Андреева, Арцыбашева и прочих... Но нет чувства меры. Знание и любовь развращенной городской среды, как у Семенова35 — крестьянской.
19 июня 1910 г.
Л. Н. — Необходимо (глупое слово) — вдохновение. Такие моменты, когда превосходишь себя вчетверо. Так и во всем, и в искусстве.
23 июня 1910 г.
36.
— Играете ли классическое? Есть ли у вас Бетховена для скрипки? Баха? Предпочитаю его Бетховену. У Бетховена есть выдуманность. Легко его, верно, играть?.. У Паганини — технические трудности. Разнообразие голосов, фуги очень трудно передать на скрипке.
По поводу еврейской молитвы «Col Nidris», которую играл Эрденко:
— Я думаю, она доступна. Очень сильное впечатление. Мотив — когда идет в басу — очень хорош.
По поводу замечания одного из присутствовавших о том, что музыку, как все просвещение, нужно выучиться понимать:
— Нет, есть восприимчивая музыка, как, например, Шопена. Не могу понять, как могут быть непонятны его пьесы!
23 июня 1910 г.
Л. Н. — Я думаю, что музыкальные впечатления никак нельзя описывать. Чувствуешь и чувствуешь. Когда говоришь, что чувствуешь то-то и то-то, — это не то. Нельзя выразить. И лучше не пытаться. Венявский — бойкое, веселое; еврейское — мрачное. Ну и что же? Это все будет не то.
Лето 1910 г.
Л. Н. (после баллады Шопена, сыгранной, кажется, в Ясной А. Б. Гольденвейзером, от которой Л. Н. был в восторге):
— Но это совсем не верно, что музыка изображает что-то. Просто — само по себе. Нельзя определить словами.
— Только выражение чувства?
Л. Н. — Нет, и этого не могу сказать. Просто — невозможно выразить словами действие музыки.
Лето 1910 г.
Л. Н. (после особенно тронувшего его исполнения А. Б. Гольденвейзером баллады Шопена):
— Когда играют, у меня всегда художественная жилка просыпается37. Это совсем особенное, совсем особенное средство общения с людьми.
Лето 1910 г.
Л. Н. (про «Тита» Арвида Эрнфельда)38. — «Тит» — нехорошо. Выдумано, не живое. Слишком много картин, лиц, нагромождено. Но я к драматическим вещам очень строг. А мне хотелось, чтобы понравилось.
7 октября 1910 г.
Я сказал Льву Николаевичу, что при хорошем духовном состоянии и пишется легко и пишешь только то, что надо. Л. Н. заметил:
— Когда очень хорошо на душе, то так хорошо, что ничего и писать не хочется.
Чертков Владимир Григорьевич (1854—1936) — один из ближайших друзей и единомышленников Толстого, издатель его сочинений — познакомился с ним в 1883 г. К этому времени Чертков, воспитанный в дворянской аристократической семье, блестящий конногвардейский офицер, резко переменил свой привычный образ жизни. Вскоре он стал соратником Толстого в делах издательства «Посредник».
Для двадцатипятилетнего общения с Толстым объем записей Черткова невелик. Сказались годы, проведенные за границей в изгнании за распространение запрещенных произведений писателя. К тому же долгое время Чертков не считал себя вправе записывать мысли Толстого, не полагаясь на точность их воспроизведения. И только выработав для себя некоторые стенографические приемы, он стал фиксировать беседы, отдельные высказывания Толстого. Таким образом, записи Черткова строго документальны. Они лишены субъективных оценок, какие нередко дают себя знать в его работах, посвященных биографии и творчеству Толстого. В них содержится немало положений, важных для понимания эстетической концепции Толстого; главное же — они нередко передают обстоятельства, в которых возникали эти размышления Толстого об искусстве, его импровизации «на ходу», самый процесс рождения его мысли.
По-видимому, записи не всегда расшифровывались Чертковым сразу же после встреч с Толстым, чем можно объяснять ряд хронологических и даже фактических неточностей.
1 Дочери Толстого: Татьяна Львовна (род. в 1864 г.), впоследствии по мужу Сухотина, и Мария Львовна (1871—1906), впоследствии по мужу Оболенская.
2 — Сергей Николаевич (1826—1904).
3 В письме к редактору журнала «Русское Богатство» Л. Е. Оболенскому от 15 мая 1886 г. Толстой писал: «Мой брат смеясь говорит мне, прочтя одну критику на «Ивана Ильича»: «Тебя хвалят за то, что ты открыл то, что люди умирают. Точно никто не знал этого без тебя». Желал бы я также открыть другую новость — что женщинам свойственно рожать. Но чувствую, что этой новости женщины известного круга долго не поверят» (Юбилейное издание сочинений Толстого, т. LXIII, стр. 357).
4 Предисловие к сочинению крестьянина Т. М. Бондарева «Трудолюбие и тунеядство, или торжество земледельца» было написано Толстым для журнала «Русское Богатство», но запрещено цензурой; появилось в № 13 журнала «Русское Дело», 1888; за напечатание статьи Толстого журнал получил предостережение. Самое же сочинение Бондарева было выпущено книгоиздательством «Посредник» в 1906 г.
5 «О призвании женщин» Толстой написал в последних главах своего трактата «Так что же нам делать?», начатого в 1884 г. и законченного в 1886 г.
6 Статья Толстого «Николай Палкин» (о Николае I) распространялась сначала подпольным путем в рукописях и литографиях. Напечатана впервые в изд. М. Л. Элпидина в Женеве в 1891 г. В России впервые — в 1906 г., в изд. «Обновление» (издание было конфисковано).
7 Иван Петрович (ум. в 1916 г.), владелец театральной кассы в Петербурге, устроитель разъездных спектаклей.
8 Драма И. Ф. Наживина «В долине скорби» вышла отдельным изданием в 1907 г.
9 «Свод мыслей» Л. Н. Толстого в течение многих лет составлялся под редакцией В. Г. Черткова его сотрудниками. Это — энциклопедия мыслей Толстого по всем вопросам. До сих пор ни одна часть его не появлялась в печати.
10 Черткова —1927), жена В. Г. Черткова.
11 Проживая лето 1907 г. на даче, в помещичьем доме близ деревни Ясенки, в пяти верстах от Ясной Поляны, В. Г. Чертков устраивал в своем доме собрания местной крестьянской молодежи; для этой-то молодежи и была написана Толстым упоминаемая статья. Появилась впервые в изд. «Посредник» в 1909 г. под названием «Любите друг друга».
12 «У него более ума, чем это для него полезно» — перефразировка слов, с которыми в драме Бернарда Шоу «Man and Superman» обращается к Дон-Жуану статуя командора. Толстой прилагал это выражение к самому автору драмы, т. е. Бернарду Шоу.
13 28 августа 1908 г. Толстому исполнялось 80 лет. К этому дню он получил много приветствий как из разных концов России, так и из-за границы.
14 Лебрен
15 Обширное письмо к индусу Tarakuatta Das, редактору журнала «The free Hindostan» («Свободный Индостан»), призывавшего к свержению английского владычества над Индией, появилось впервые в выдержках в газете «Киевские Вести», 1909, № 107, от 19 апреля. Полностью впервые — в Сочинениях Толстого, изд. 12-е, 1911, ч. 20-я.
16 29 ноября 1908 г. Толстой записал в дневнике: «Ночью видел во сне, что я отчасти пишу, сочиняю, отчасти переживаю драму Христа. Я — и Христос и воин. Помню, как надевал меч» (Юбилейное издание сочинений Толстого, т. LVI, стр. 158).
17 В 1908 г. вдова А. И. Эртеля, предпринимая издание сочинений своего мужа, обратилась к Толстому с просьбой написать к ним предисловие. Толстой перечитал роман Эртеля «Гарденины, их дворня, приверженцы и враги» и написал небольшую заметку об этом романе, в которой особенно хвалил народный язык Эртеля. Заметка Толстого появилась в Собр. соч. Эртеля, М., 1909, т. V.
18 Владимир Владимирович (род. в 1888 г.), сын В. Г. Черткова.
19 Маковицкий Душан Петрович (1866—1921), яснополянский врач, словак по национальности, единомышленник и преданнейший друг Толстого, автор обширных ненапечатанных «Яснополянских записок» (1904—1910).
20 Меньшиков —1919), журналист, сотрудник суворинского «Нового Времени».
21 Досев Христо (1886—1919), болгарин, единомышленник Толстого, участник болгарских толстовских обществ и толстовского журнала «Возрождение».
22 Томас Эдисон в 1908 г. прислал Толстому особого типа фонограф для диктования писем. С своей стороны, Эдисон просил Толстого «наговорить» в присланный им фонограф несколько своих изречений и валик с этими изречениями отослать Эдисону обратно с его посланным. Переписку Толстого с Эдисоном см. выше.
23 Трактат Толстого «О жизни» был написан им в 1887 г.
24 Валентина Дмитриевна, певица, родственница жены сына Толстого, Ильи Львовича.
25 «Рассказ о семи повешенных» Леонида Андреева появился в альманахе «Шиповник» в 1908 г.
26 Толстой всю жизнь считал себя «великим поклонником» Виктора Гюго. Он относил его к числу писателей, которые «переживут несколько поколений» (письмо к Г. Ильгенштейну от 21 октября 1903 г.); роман Гюго «Отверженные» Толстой поместил в списке «образцов высшего искусства» в своем трактате «Что такое искусство?», гл. XVI.
27 Фоканов —1924), яснополянский крестьянин, ученик школы Толстого 60-х годов, впоследствии сторож его могилы.
28 «Круг чтения», сборник для ежедневного чтения, составленный Толстым из мыслей многих мудрецов разных стран и народов и его собственных, вышел в двух томах в изд. «Посредник» в 1906—1907 гг. В 1907—1908 гг. Толстой перерабатывал этот сборник, получивший в новой редакции название «На каждый день». Впервые появился в XLIII—XLIV томах Юбилейного издания сочинений Толстого.
29 В дневнике Н. Н. Гусева «Два года с Л. Н. Толстым» (изд. «Посредник», М., 1912, стр. 264) под 17 марта 1909 г. записано: «Вчера был у Льва Николаевича яснополянский крестьянин Тарас Фоканов, ученик его школы 60-х годов.
— Я попробовал, — сказал Лев Николаевич, — читать ему из «Круга чтения», но увидел, что это ему недоступно, сразу же пришлось перефразировать.
И это заставило Льва Николаевича пожалеть о том, что почти все, что он написал, написано языком, понятным только для интеллигенции.
— Сегодня, — сказал Лев Николаевич, — был у меня один из моих учителей, но я мало у него научился».
30 «Детские годы Багрова внука» — произведение С. Т. Аксакова.
31 Имеется в виду следующая запись в дневнике Толстого от 4 сентября 1909 г.: «Произведение искусства только тогда истинное произведение искусства, когда, воспринимая его, человеку кажется, — не только кажется, но человек испытывает чувство радости о том, что он произвел такую прекрасную вещь. Особенно сильно это в музыке. Ни на чем, как на этом, не видно так главное значение искусства, значение объединения: «я» художника сливается с «я» всех воспринимающих, сливающихся в одно» (дневник Толстого за 1909 г.; не опубликован).
32 Из стихотворения Тютчева «Есть в осени первоначальной...».
33 В 1909 г. В. Г. Чертков, высланный из Тульской губернии, проживал в имении Пашковых Крекшино, в 36 верстах от Москвы. Толстой ездил навещать его; он выехал из Ясной Поляны 3 сентября и вернулся обратно 19 сентября.
34 «Осенняя роза» (1886) начинается следующей строфой:
Осыпал лес свои вершины,
Сад обнажил свое чело,
Дохнул сентябрь — и георгины
Дыханьем ночи обожгло.
35 Сергей Терентьевич (1868—1922), крестьянский писатель. См. о нем выше, стр. 506.
36 Эрденко Михаил Гаврилович, скрипач. Игра его очень нравилась Толстому.
37 «Хочется писать... «Руки вверх», пришедшее мне в голову во время игры Гольденвейзера» (речь идет о художественном произведении из жизни революционеров, начатом Толстым в 1908 г. под названием «Нет в мире виноватых» и оставшемся незаконченным).
38 «Тит, разрушитель Иерусалима». См. Юбилейное издание сочинений Толстого, т. LVIII, стр. 344.
2* Это не от недостатка желания.