ГЛАВА XXIX
Завещание отца
Я помню, как после смерти Николая Семеновича Лескова отец читал нам вслух его посмертные распоряжения относительно похорон по последнему разряду, относительно неговорения речей на его могиле и т. д. и как тут, в первый раз, ему пришла в голову мысль написать свое завещание.
Первое его завещание записано им в дневнике 27 марта 1895 года1.
Оно полностью помещено в "Толстовском ежегоднике" 1912 года, и поэтому я здесь приведу только выдержки.
Первые два пункта касаются похорон и извещений о смерти.
Третий пункт посвящен разбору и печатанию его посмертных бумаг, и четвертый, на котором я главным образом хочу остановиться, заключает в себе просьбу к наследникам передать право издания его сочинений обществу, то есть отказаться от авторского права.
"Но только прошу об этом, и никак не завещаю. Сделаете это - хорошо. Хорошо будет это и для вас, не сделаете - это ваше дело. Значит, вы не могли этого сделать. То, что мои сочинения продавались эти последние десять лет, было самым тяжелым для меня делом в жизни".
Завещание это, переписанное в трех экземплярах, хранилось у моей покойной сестры Маши, у брата Сергея и у Черткова.
Я знал о его существовании, но до смерти отца я его не читал и никого о нем не расспрашивал,
Я знал взгляд отца на литературную собственность, и для меня его завещание не могло ничего прибавить нового.
Я знал также и то, что завещание это не было юридически оформлено, и мне лично это было приятно, потому что в этом я видел доказательство доверия отца к семье.
Нечего говорить, что я никогда не сомневался в том, что воля отца будет исполнена.
Так же на это смотрела и сестра Маша, с которой у меня был один раз по поводу этого разговор.
Но духовные сыновья отца, его друзья в кавычках, думали иначе и убеждали его оформить свою волю законным завещанием. Чертков осаждал его длиннейшими письмами, настойчиво доказывая ему необходимость этой меры.
Переписка с Чертковым велась в тайне от Софьи Андреевны и была обставлена особенными предосторожностями со стороны Черткова. Под влиянием писем Черткова Лев Николаевич постепенно терял доверие к своим сыновьям, и перед ним вырастает неразрешимая дилемма. Не оставить никакого законного завещания - значит оставить свое духовное наследие во власти своих детей и огорчить "друзей". Если дети добровольно не исполнят его просьбы и не откажутся от авторских прав на его сочинения, друзья будут бессильны с ними бороться. Кроме того, желание отца было, чтобы Чертков разобрался во всех его дневниках и письмах и издал бы их под своей редакцией. Дети могут и этому помешать. Ведь их семь человек, восьмая мать, и большинство из них не разделяют его убеждений. Что же делать? Созвать детей, объявить им свою волю и положиться на их обещание ее исполнить? Да, это единственный верный путь, его это удовлетворяет, - он в порядочность своих детей верит, но это не удовлетворяет его "друзей".
Остается другой выход: это обратиться к защите государственного закона и написать формально-законное завещание. Ему тяжело на это решиться. Он сознает, что такой поступок идет вразрез с его убеждениями, не может он, отвергающий государственную власть, становиться под ее защиту, он знает, что огорчит этим свою жену, ему противно делать из этого тайну, ему тяжело становиться в оборонительное положение по отношению ко всей семье, и он долго колеблется, несколько раз изменяет свое решение и, наконец, сдается.
Я утверждаю, что отец никогда не сделал бы этой непоправимой ошибки, если бы не был побуждаем к тому непреклонной настойчивостью Черткова, и я также утверждаю, что, если бы его воля не была обессилена его физической слабостью и случавшимися с ним обмороками, он никогда не написал бы этого завещания.
В 1909 году отец гостил у г. Черткова в Крекшине и там в первый раз он написал формальное завещание, скрепленное подписью свидетелей1*.
Как это завещание писалось, я не знаю и говорить об этом не буду.
Потом оказалось, что и это завещание было недостаточно твердо юридически, и в октябре 1909 года его пришлось переделать снова.
О том, как писалось новое завещание, прекрасно рассказывает Ф. А. Страхов в статье, помещенной им в "Петербургской газете" 6 ноября 1911 года.
Ф. А. Страхов выехал из Москвы ночью. Софья Андреевна, "присутствие которой в Ясной Поляне было крайне нежелательно для того дела", по которому он ехал, по его предположениям, должна была находиться еще в Москве.
Дело это, как это выяснилось на предварительном совещании В. Г. Черткова с присяжным поверенным Н. К. Муравьевым, состояло в том, что ввиду преклонного возраста Льва Николаевича явилась неотложная необходимость обеспечить его волю посредством более прочного юридического акта.
Страхов привез с собой проект завещания и положил его перед Львом Николаевичем.
"Дочитав бумагу до конца, он тотчас же подписал под ее текстом, что согласен с тем, что в ней изложено, а затем, подумав, сказал:
"Тяжело мне все это дело. Да и не нужно это - обеспечивать распространение моих мыслей посредством разных там мер... да и не может пропасть бесследно слово, если оно выражает истину и если человек, высказывающий это слово, глубоко верит в истинность его. А эти все внешние меры обеспечения--только от неверия нашего в то, что мы высказываем".
Сказав это, Лев Николаевич вышел из кабинета.
После этого Страхов стал соображать, что ему делать дальше, - уехать ни с чем или возражать.
Решив возражать, он стал доказывать отцу, как больно будет его друзьям слушать после смерти Льва Николаевича упреки в том, что он, несмотря на свои взгляды, ничего не предпринял для осуществления своего желания и тем способствовал переводу своей литературной собственности на своих семейных.
Лев Николаевич обещал подумать и опять ушел.
За обедом Софья Андреевна, "по-видимому, была далека от всякого подозрения".
Однако в отсутствие Льва Николаевича она спросила г. Страхова, зачем он приехал.
Так как, "кроме вышеизложенного" дела, у Страхова были другие дела, то он "с легким сердцем" сообщил ей о том и другом, разумеется умолчав о главной миссии.
Далее Страхов описывает вторую свою поездку в Ясную, когда уже был заготовлен новый текст завещания с рядом поправок.
Когда он приехал, "графиня еще не выходила".
"Я вздохнул свободнее".
Сделав свое дело, "прощаясь с Софией Андреевной, я внимательно всмотрелся в ее лицо: полное спокойствие и радушие по отношению к отъезжающим гостям было настолько ясно на нем выражено, что я нимало не сомневался в ее полном неведении.
Я уезжал с приятным сознанием тщательно исполненного дела, долженствующего иметь несомненные исторические последствия. Только маленький червячок копошился где-то внутри меня: то были угрызения совести, причинявшие мне некоторое беспокойство за конспиративный характер наших действий".
"друзья и советчики" отца не нашли возможным остановиться и переделали его вновь, и на этот раз уже окончательно, в июле 1910 года.
Последнее завещание было написано отцом в Лимоновском лесу, в трех верстах от дома, недалеко от имения Черткова.
Такова печальная история этого акта, долженствовавшего иметь "исторические последствия".
"Тяжело мне все это дело, да и не нужно", - сказал отец, подписывая подсунутую ему бумагу.
Вот настоящее его отношение к своему завещанию, не изменившееся до конца его дней.
Мне кажется, что достаточно хоть немного знать его убеждения, чтобы в этом не сомневаться.
Разве мог Лев Николаевич Толстой обратиться к защите суда и закона?
И разве он мог скрывать этот поступок от своей жены, от своих детей?
Если в постороннем человеке, в Страхове, где-то копошился маленький червячок угрызения совести за "конспиративный" характер его действий, что же должен был испытывать сам Лев Николаевич?
Рассказать все жене - нельзя. Потому что это огорчило бы друзей. Уничтожить завещание - еще хуже. Ведь друзья страдали за его убеждения - нравственно и некоторые даже материально: были высылаемы из России. И он чувствовал себя перед ними обязанным.
А если она спросит его: что он от нее скрывает? Не сказать ничего или сказать правду?
Ведь это же невозможно.
И вот тут давно лелеянная мечта об уходе из Ясной Поляны оказалась единственным выходом.
Примечания
1. Первое завещание было сделано Толстым в виде записи в дневнике 27 марта 1895 года (Л. Н. Толстой, т. 53, стр. 14--16), Толстой просил "пересмотреть и разобрать" бумаги свои жену, В. Г. Черткова и Н. Н. Страхова. Право на издание своих сочинений он просил наследников передать обществу.
Толстой высказал в письме к В. Г. Черткову от 13/26 мая 1904 года (см. Л. Н. Толстой, т. 88, стр. 327--329), он поручал В. Г. Черткову и С. А. Толстой разобрать его бумаги и "распорядиться ими", как они найдут нужным.
Дневниковая запись 11 августа 1908 года (см. Л. Н. Толстой, т. 56, стр. 144), продиктованная и стенографически записанная Н. Н. Гусевым, явилась третьим завещанием Л. Н. Толстого. Он высказал желание, чтобы все его писания были отданы его наследникам в общее пользование ("Если не все, "то непременно надо народное: как-то "Азбуки", "Книги для чтения").
формального завещания. За советом и помощью он обратился к юристу И. В. Денисенко, который составил проект завещания и послал его Толстому. По неизвестным причинам этот проект завещания до Толстого не дошел.
Четвертое (первое формальное) завещание было написано Толстым 18 сентября 1909 года (см. Л. Н. Толстой, т. 80, стр. 267) во время его пребывания у В. Г. Черткова. По этому завещанию все его сочинения не должны были составлять ничьей частной собственности и могли бы быть "безвозмездно издаваемы и перепечатываемы всеми..." Все рукописи Толстого по этому завещанию передавались в распоряжение Черткова. Это завещание не было признано юристами, так как, по закону, собственность можно было завещать только определенному лицу, а не всему народу, как выходило по завещанию. Поэтому 1 ноября 1909 года появилось Толстого (см. Л, Н. Толстой, т. 80, стр. 268--269; т. 90, стр. 350). В составлении этого завещания приняли участие В. Г. Чертков, московский присяжный поверенный Н. К. Муравьев и Ф. А. Страхов. Толстой назначил своей юридической наследницей младшую дочь А. Л. Толстую, но не указал, кому должно было перейти его литературное наследство в случае смерти А. Л. Толстой, и завещание с формальной стороны могло быть признано недействительным.
22 июля 1910 года в лесу близ деревни Грумонт было написано шестое завещание Толстого (см. Л. Н. Толстой, т. 82, стр. 227). Текст был составлен Н. К. Муравьевым и переписан Л. Н. Толстым. Рукописи и все бумаги завещались в полную собственность А. Л. Толстой, а в случае ее смерти - Т. Л. Сухотиной,
1 * Этим завещанием он свои авторские права передавал всем; там еще ничего не говорилось о передаче авторского права дочери Александре