XI.
Какъ сделать всехъ людей счастливыми?
Этотъ секретъ былъ написанъ на «зеленой палочке», зарытой въ лесу маленькими братьями Толстыми, когда они играли вместе въ разныя таинственныя игры, между другими въ «Муравейные братья». Моравскiе Братья, какъ известно, — остатки гусситовъ, были сожжены за свои религiозныя убежденiя. Откуда слышали маленькiе братья Толстые объ этой секте? Можетъ быть, отъ своей матери или тетушекъ. Можетъ быть, старшiе изъ нихъ знали даже, что это были мученики за правду и благо человечества. Но ихъ назвали «Муравейными».
Съ этого времени можно уже следить за темъ сокровеннымъ огнемъ, который горелъ въ душе отца, даже съ ранняго его детства. Братъ его Николай, такой же духовный и тонкiй отъ природы, какъ и онъ, написалъ этотъ секретъ на зеленой палочке, но, рано уйдя съ этой земли, завещалъ своему младшему брату открыть его людямъ.
Я хочу здее прежде всего мы видимъ огонь неугасимой лампады любви и вечнаго страданiя за зло людское, огонь, освещавшiй весь жизненный путь и весь его умственный трудъ.
Какъ думалъ отецъ, какъ чувствовалъ онъ? Почему известныя явленiя вызывали въ немъ такiя, а не другiя мысли? Почему онъ не останавливался на полпути, а шелъ дальше, до конца всякаго разсужденiя и всякаго вывода? Что руководило имъ прежде всего и всегда въ его мiросозерцанiи?
Огонь неугасимой лампады любви.
Проследить на этомъ основанiи, хотя бы въ общихъ и крупныхъ чертахъ, развитiе и выраженiе отцовскихъ взглядовъ, — задача этого очерка.
Уже въ первомъ сочиненiи Л. Н-ча «Детстве и Отрочестве» можно легко увидать тотъ внутреннiй особенный светъ, что освещалъ ему жизнь. Любить всехъ, сделать всехъ людей счастливыми, — эта внутренняя жажда выразилась въ «Детстве и Отрочестве» уже однимъ темъ, что все лица этой повести описаны съ глубокой любовью, и самая цеетскихъ воспоминанiй въ томъ, чтобы воскресить въ памяти счастливое, счастливое детство. Потребность счастья и любви, — вотъ главная пружина, побудившая отца описать свое «Детство». Онъ обливалъ рукопись этой первой своей вещи горячими слезами любви. То же чувство, — жажда любви и счастья всехъ, — руководило имъ, когда онъ писалъ своихъ «Казаковъ», «Севастополь», «Семейное счастье» и другiя раннiя повести. Не буду цитировать изъ всехъ этихъ вещей мысли и чувства, подтверждающiя мою мысль. Те, кто читалъ Толстого, сами вспомнятъ те места его, где онъ зоветъ насъ любить и постоянно заражаетъ насъ прежде всего этимъ чувствомъ по отношенiю къ своимъ героямъ. «Война и Миръ» и «Анна Каренина» — два романа, занявшiе у Льва Николаевича десятокъ летъ его перваго семейнаго перiода въ основе своей — тотъ же гимнъ счастью, добру и любви. Нужно ли приводить мысли и чувства князя Андрея, Ростовыхъ, Безухаго, Платона Каратаева и другихъ героевъ «Войны и Мира», чтобы доказать мое всемъ очевидное положенiе и увидеть за нимъ великое, чуткое и нежное сердце Толстого, жаждавшаго и искавшаго счастья и любви даже въ историческомъ прошломъ Россiи? «Война и Миръ» имелъ и имеетъ мiровой успехъ, потому что это романъ захватывающаго интереса, потому что это отраженiе великой толстовской души, читавшей въ жизняхъ своихъ героевъ то, что было въ немъ самомъ, — жажду добра и правды. Въ романе «Анна Каренина» эта жажда стала уже сознательной и приблизилась къ современной действительности и потому мы видимъ въ его герое енiями, отрицательнымъ отношенiемъ ко многимъ формамъ и явленiямъ современной жизни.
И вотъ наступаетъ религiозный кризисъ Льва Николаевича, после котораго онъ пишетъ рядъ сочиненiй, въ которыхъ определенно и ясно указываетъ людямъ, какъ надо жить, чтобы сделаться счастливыми. Собственный опытъ его жизни и души диктуетъ ему его убежденiя съ небывалой глубиной и ясностью. Когда въ ту пору въ Москве отецъ интересовался окружающей его действительностью, изучая ее и какъ бы вновь открывая ее, онъ бралъ меня часто съ собой въ разныя необыкновенныя места, где наблюдалъ жизнь рабочихъ классовъ и городской бедноты. Я ходилъ съ нимъ въ ночлежные дома, где ночевали нищiе, босяки и пьяницы, ходилъ съ нимъ и на громадную мануфактурную фабрику Жиро, где тысячи работницъ ткали бархатъ и шелкъ, ходилъ съ нимъ просто гулять по улицамъ и рынкамъ города.
На все это онъ смотрелъ своимъ особеннымъ взглядомъ, — своимъ чуткимъ сердцемъ, прежде всего, — и потому все это виделъ совершенно другими глазами и въ другомъ свете, чемъ другiе.
— Какъ? — говорило ему его сердце, — и все это можетъ существовать? Эти страданiя и несправедливость, эта ложь и это страшное зло?
етнимъ, можетъ быть, трудомъ перебирать те причины, впечатленiя, переживанiя, страданiя, вожделенiя, стремленiя и идеалы, которые въ известное время порождали во Льве Николаевиче такую или другую идею, которая, рождаясь, сливалась съ основой его души и становилась частью его веры. Взгляды на современныя формы жизни, — семью, общество, науку, искусство, власть, церковь и т. д., возникали и крепли, конечно, постепенно, ежедневно и ежечасно, съ теченiемъ самой жизни. Намъ достаточно вспомнить, что за всеми этими впечатленiями и мыслями, постоянно горела въ душе отца его сокровенная лампада, питаясь вечной жаждой любви его души, и намъ станетъ яснымъ, почему, напримеръ, онъ отвергъ церковь, современный бракъ и многое другое. Прежде всего надо любить, надо быть счастливымъ въ сознанiи этой безконечной любви, и, если это такъ, а иначе быть не можетъ, то какъ же можно признавать лицемерiе, насилiе, принужденiе, честолюбiе, правосудiе и другiя государственныя формы, где лучшiя чувства человека приносятся въ жертву мертвой букве? Если христiанская любовь и всепрощенiе даютъ счастье людямъ (а они одни ешнiя лицемерныя рамы религiи? Если бракъ и половая жизнь озверяютъ человека, въ чувстве ревности, напримеръ, если они оматерiализируютъ его и мешаютъ душевной жизни, любви и счастью духовнымъ, то ясно, что они не должны существовать.
И такъ онъ думалъ и такъ писалъ обо всемъ. Огонь духа, горевшiй въ немъ, сжигалъ въ немъ все земное, какъ только касался его.
Я хорошо помню время, когда онъ писалъ свои религiозныя сочиненiя. Я первый удивлялся его выводамъ, но не могъ не понимать даже тогда, что они не могли быть другими.
Счастье нужно людямъ, всемъ людямъ, и только одна любовь дастъ ихъ имъ.
Когда революцiонеры или либералы спорили съ отцомъ, доказывая ему, что нужна перемена матерьяльныхъ и соцiальныхъ условiй жизни людей, онъ не могъ согласиться съ ними, хотя бы только потому, что отлично понималъ, что внешняя матерiальная перемена ничего улучшить не можетъ въ томъ смысле, въ какомъ онъ виделъ это улучшенiе. Одного царя убили, будетъ другой. Одного министра убили — будетъ другой. Одного преступника осудили, на его место будетъ пятеро новыхъ. Помню, какъ ужасался отецъ убiйству Александра II. Это известiе принесъ въ Ясную Поляну странникъ изъ Тулы въ марте е этого событiя и только и говорилъ о немъ одномъ. Что изменится отъ этого въ душахъ людей, жаждущихъ, какъ онъ самъ, счастья и любви? — думалъ онъ, вероятно, мучаясь за заблужденiя тогдашнихъ «нигилистовъ». Что общаго имеетъ духовная любовь къ людямъ съ министрами и царями? Эти мысли свои онъ позднее и лучше всего выразилъ въ книге «Царство Божiе внутри насъ».
И вотъ Толстой, открывъ секретъ «Зеленой палочки», какъ сделать всехъ людей счастливыми, ушелъ съ земли, и огонь его души на ней потухъ.
Русскiй народъ, слушавшiй его почти целые полвека, ничего не понялъ изъ его ученiя.
«Ты все смотришь на домъ, въ которомъ ты живешь, — говорилъ своему народу Толстой, — ты все заботишься, какъ бы получше устроить этотъ домъ и получше жить, есть, и спать въ немъ. Не въ этомъ счастье. Оно въ тебе самомъ. Оно въ твоей душе. Подумай о ней, позаботься. Оставь вредныя привычки — не пей, не кури, не предавайся мясоеденiю, всякимъ излишествамъ и разврату. Счастье въ христiанской любви, въ доброте къ людямъ, въ труде и разумномъ поведенiи. Стены твоего дома завалятся. Оне ечна въ тебе только твоя душа».
И народъ русскiй слушалъ своего пророка до самой его смерти и не смелъ шевельнуться, упоенный его правдой. Но вотъ пророкъ умеръ, и народъ русскiй вдругъ вспомнилъ одну часть его речей, а другую забылъ, точно никогда не слышалъ.
«Стены твоего дома завалятся. Оне уже стары и не вечны, какъ и крыша его и даже фундаментъ».
— Ломи, ребята, старый домъ! — завопилъ народъ въ тяжелую минуту испытанiй и бросился и завалилъ его, а съ нимъ вместе раздавилъ и многiе миллiоны человеческихъ жизней своихъ братьевъ; народъ русскiй остался безъ дома своего и впалъ въ нестерпимыя страданiя.
ействительно понялъ смыслъ его секрета, какъ сделать всехъ людей счастливыми? Но онъ не понялъ его, и секретъ остался для него секретомъ на долгiе, долгiе годы.
Русскiй народъ умираетъ отъ холода и голода. Онъ не только развалилъ свой старый домъ, онъ потопталъ и свои посеевы своей тысячелетней культуры. Какъ онъ спасется теперь? Кто спасетъ его? Кто сде
————
ехала изъ Петрограда во Францiю. Она разсказывала мне, какъ у нея на петербургской квартире большевики делали обыскъ.
— Почему у васъ портретъ Толстого? — спросилъ ее развязный большевикъ. — Даже два?!
— Потому что я ему родственница, — ответила ему моя тетя.
— А!.. въ такомъ случае ...
— Да, — проговорилъ онъ многозначительно и важно, — вотъ не увиделъ покойный дело рукъ своихъ ...
И онъ былъ убее.
Дело рукъ темныхъ силъ русскаго народа смешиваютъ съ проповедью любви и непротивленiя, съ нее...