Воспоминания одного учителя
Почти у каждого человека бывают переживания, оставляющие неизгладимый след в его жизни. Переживания эти бывают иногда трагичны и страшны по воспоминанию; иногда радостны; при воспоминании о них приходишь в умиление, бодрость, восторг. К переживаниям второго рода относится мое знакомство с великим писателем земли русской, со Л. Н. Толстым. И не только одно знакомство, но и общение с ним, продолжавшееся около пяти счастливых лет.
Об этом мне и хочется рассказать, благо случай к этому подходит: готовится встреча годовщины, отмечающей 120 лет рождения великого писателя.
Был прекрасный радостный май, 9-е1 число 1889 года. Я жил в доме отца в Туле, на Миллионной улице, недалеко от дома, в котором имел квартиру тульский вице-губернатор Свербеев.
Я недавно приехал домой из Петербурга, где учился в Академии художеств. Моим попутчиком был студент Дольнер, уже знакомый с Толстым и подбивший меня покинуть Академию и заняться учительством.
Помню, как сейчас, было 5 часов пополудни. Мы пили чай. Одна из моих сестер, смотревшая из окна на улицу, закричала: «Смотрите, Свербеев с каким-то мужичком целуется!» Все бросились к окну. «Вот и Толстой! — говорит Дольнер, — знать судьба, Пастухов, тебе с ним познакомиться». Вылезший из экипажа Свербеев обнимал Толстого, который был с котомкой за плечами, в коротком пальто, в легкой фуражке.
Мы видели, как наш сосед по улице вернулся с Толстым к себе на квартиру. Встреча Свербеева с Толстым, как потом оказалось, была случайная, но путешествие Толстого из Москвы в Ясную Поляну было обычное в это время года и предпринималось Львом Николаевичем не раз2.
Мы тотчас же отправились с Дольнером к подъезду квартиры Свербеева и стали ждать выхода Толстого. Ждать пришлось недолго. Выходит Лев Николаевич и говорит, глядя на Дольнера: «Дольнер! Какими судьбами вы здесь в Туле?» — «Приехал к своему приятелю, который перед вами, Пастухову». И познакомил меня. Толстой, узнав, что я живу почти рядом, пожелал зайти в наш дом, когда я предложил ему отнохнуть после трудной и дальней дороги.
Толстой охотно принял мое предложение и, зайдя в дом, познакомился со всей моей семьей.
Спросили Льва Николаевича, как он дошел до Тулы. Путешественник, указывая на свою легкую обувь, сшитые им самим башмаки, сказал, что дошел хорошо, дорогой видел и слышал много интересного, которое может послужить ему со временем материалом для его художественных работ. Побыл Толстой в нашем доме немного и мы сговорились на другой день проводить его от Тулы до Ясной Поляны.
В письме Льва Николаевича к Софье Андреевне от 9-го мая говорилось, что он очень хорошо дошел до Тулы, где встретил Свербеева, Дольнера и его товарища3.
На другой день, т. е. 10 мая, нас, провожавших Толстого, было четверо: я, Дольнер, один реалист Шамраевский и фельдшерица-ученица4. В 8 часов мы прошли Тулу и вышли на шоссе по направлению к Ясной Поляне. Прекрасная погода, не менее прекрасное шоссе, стелющееся перед нами белым волнистым полотном, обочина дороги, покрытая свежей зеленой травой и извивающейся по ней желтоватой тропочкой, легкий ветерок навстречу, высокий, молодо идущий Толстой, окруженный ловящей каждое его слово молодежью, не чувствующей под собою от волнения ног, понятная простая речь идущего Толстого, скрашенная иногда шуткой, иногда глубокой мыслью, заставляла нас бодро шагать и жадно ловить каждое слово Льва Николаевича.
Незаметно добрались мы до Ясной, отдохнули, отведали картофеля и варенца, напились чаю и, поблагодарив радушного хозяина, отправились обратно в Тулу, по дороге делясь впечатлениями от общения с Толстым.
Особенно памятным остался нам взгляд Толстого на организовавшиеся в то время и особенно популярные колонии, которым дали название «толстовские». Разговоры о колониях происходили во время нашего шествия из Тулы в Ясную Поляну. Лев Николаевич относился к этому новшеству, как нам показалось, отрицательно. Он говорил, что многое хорошее, при общении людей, зависит не от обстановки, в которой они находятся, а исключительно от них самих. Хороший человек, говорил Толстой, может действовать хорошо и плодотворно в любой обстановке, будь это убогая изба или роскошный дворец.
***
Следующее посещение наше с Дольнером Толстого было тогда, когда вся семья великого писателя перебралась на лето из Москвы в Ясную Поляну. Наше внимание было устремлено на самого Толстого, который в то время был занят отделкой материала, послужившего потом для его нового романа «Крейцерова соната». Пришлось познакомиться со всей семьей Толстого. Сначала лично я боялся Софьи Андреевны; боялся ее властного вида, строгого лица. Она, по опыту очевидно, относилась подозрительно к посетителям Ясной Поляны, т. к. эти посетители нередко отвлекали ее великого мужа от работ и часто доставляли неприятности своими несдержанными выходками, допускаемыми во время спора.
Приходя из Ясной Поляны домой, мы с Дольнером делились впечатлениями от общения с Толстым, сходясь на том, что великий писатель, отличаясь простотой в обращении, был настолько проницателен, что невольно заставлял в разговоре не скрывать правды, хотя бы эта правда для говорившего быля тяжела и неприятна. Глубоко сидящие под нависшими бровями маленькие голубые глаза, казалось, проникали вам в сердце и заставляли вас быть правдивыми.
Вскоре, после отъезда моего приятеля домой в Воронеж, я совершал путешествия в Ясную Поляну один, встречая внимание и ласку Льва Николаевича, с которым потом целовался при встрече.
Помимо «Крейцеровой сонаты», Толстой работал также над «Отцом Сергием» и над предисловием к труду доктора Алексеева под названием «Для чего люди одурманиваются?», написанного им в виде памфлета, направленного на то, чтобы доказать вред алкоголя и табака.
***
В том же 1889 году осенью я уехал из Тулы в Белёв учителем в уездное училище. Лев Николаевич не раз при свидании спрашивал меня, не жалею ли я о том, что бросил Академию, и всегда получал отрицательный ответ.
Связь с Ясной Поляной прекратилась, зато началась переписка со Львом Николаевичем, а Софья Андреевна, желая доказать свое расположение ко мне, прислала по почте полное собрание сочинений своего мужа в 12 томах.
Я хорошо помню, какое благотворное влияние производили на меня ласковые слова писем Толстого, правда, несложных по форме, но зато драгоценных по содержанию. Жаль только, что эти письма погибли5.
Проходила долгая зима. Наступала радостная весна — конец учебы и опять Тула с походами в Ясную Поляну, опять беседы со Львом Николаевичем, уже закончившим «Крейцерову сонату» и работавшим над предисловием к сочинению, насколько помню, чешского писателя Хельчицкого, под названием «Сеть веры»6.
Полна и в высшей степени интересна стала для меня Ясная Поляна. Из всей многолюдной семьи Толстого я не знал лишь старшего сына Льва Николаевича — Ильи. Помню хорошо самого маленького сына Толстого Ваню, скоро умершего, и всех других детей, из которых вторая по возрасту дочь Мария Львовна была личным секретарем отца и через нее приходилось узнавать все новинки талантливого ее отца, иногда переписывая исправлявшиеся рукописи Толстого, готовившиеся к печати.
Приходилось часто удивляться, когда переписанная моею рукою, исправлявшаяся рукопись Толстого попадала вновь в мои руки, исчеркнутой и исправленной сначала до конца. Так строг и требователен к себе был Толстой.
Помню хорошо всю семью родственников Льва Николаевича: Кузминских, живших в Ясной Поляне в отдельном доме, с приветливой, добродушной Татьяной Андреевной, сестрой Софьи Андреевны.
Оживленно проходил день в Ясной Поляне. Все новые и новые люди появлялись каждый день в усадьбе Толстых и всё интересные люди разных профессий и сословий. Не раз приходилось мне присутствовать при беседе Толстого с иностранцами, приезжавшими со всех концов мира. Разговор их для меня, не знающего иностранных языков, был непонятен, и если из разговора Лев Николаевич почерпал что-нибудь интересное, он делился этими новостями со мной.
фигуру князя Урусова, московского представителя из судебного мира, отличавшегося большим красноречием, горячего в споре с Толстым. Я сейчас не могу вспомнить причины спора. Хорошо только помню фигуры спорящих: находчивого и красноречивого Урусова и спокойного Толстого.
Часто приходилось мне сопутствовать Толстому во время его обычных прогулок после литературной работы, которая всегда ревниво оберегалась Софьей Андреевной.
В разговоре, всегда спокойном, мне хорошо помнится ласковое лицо Льва Николаевича, затрагивавшего те мысли, которые, как я узнал впоследствии, интересовали его при разработке им «Круга чтений». Затрагивался также вопрос о браке, на который Толстой смотрел своеобразно, считая, что брак должен быть по расчету, но не по тому грубому расчету денежному, или материальному, а по расчету другому, такому, при котором люди, сходясь друг с другом, будут друзьями и помощниками во всех жизненных переживаниях. «Люди должны жениться тогда, когда нельзя будет не жениться».
Раз, во время прогулки, Лев Николаевич заговорил про хорошо знакомого мне, близкого соседа своего Михаила Васильевича Булыгина, который под влиянием Толстого отдал большую часть своей земли мужичкам, оставив себе маленький хуторок с прилегающей березовой рощей. Потом жаловался Льву Николаевичу, что его соседи, которым он отдал землю, вырубают его рощу. «Не понимает человек, — говорил мне Толстой, — что вся земля со своими недрами должна принадлежать тем, кто ее обрабатывал, а Булыгин, хотя и хороший человек, а все же является паразитом». — «Помните, Алексей Алексеевич, что вы должник народа и старайтесь как можно больше дать ему и как можно меньше взять».
В разговоре со Львом Николаевичем, опять-таки во время прогулок или купанья с ним, приходилось затрагивать вопрос о женщинах, так называемый половой вопрос Лев Николаевич в этом случае был беспощаден к себе, как мужчине, и стоял на стороне женщин. Вот почему по приходе в Тулу из Ясной Поляны мой приятель Дольнер, человек балованный женщинами и неравнодушный к ним, откровенно говорил мне, что он удивляется, как в Ясной, где нам приходилось видеть много инересных женщин, у него ни разу не проявлялось дурных мыслей. Так благотворно было влияние Льва Николаевича на молодежь.
7. Рядом с ним круглый стол, на котором часто находился маленький букет душистого горошка, который очень любила Софья Андреевна.
С Н. Н. Ге, часто бывавшим в Ясной Поляне, очень близким Толстому по духу, мне не приходилось встречаться, зато я часто видел сына художника, тоже Николая Николаевича Ге, которого в семье Толстого звали Николинька Ге.
В одном из писем Софьи Андреевны Льву Николаевичу есть такая фраза: «Вчера в Ясной был Николинька Ге и Пастухов»8.
Если будет время, то я поделюсь когда-нибудь своими встречами с интересными посетителями Ясной Поляны.
***
9
Около 2-х часов пополудни, когда я занимался с детьми моего квартирного хозяина, слышно было, как кто-то вошел в переднюю. Смотрю и глазам не верю: показалась высокая фигура в полушубке Л. Н. Толстого. «Вот где вы, Алексей Алексеевич!» — говорит Толстой. — «Какими судьбами?» — отвечаю я. Оказалось, что Лев Николаевич с двумя своими племянницами Кузминскими приехал на санках повидаться с сестрой Марией Николаевной, монахиней, жившей в то время в Белёве, в гостинице женского монастыря, и перед приездом Толстого уехавшей в Шамординский монастырь близ Козельска. С радостью пошел я повидать Кузминских, которых знал, когда ходил в Ясную Поляну.
Встрече с Толстым я был очень рад, но впоследствии посещение меня Толстым было оценено в Туле по-иному и даже по этому поводу из дирекции приезжал инспектор В. А. Савельев для расследования. Почему-то в Туле косо посмотрели на то, что учителя Пастухова посетил писатель, отрицательно относившийся к православию и бывший врагом церкви. В конце концов история обошлась благополучно, но я стал лишь на подозрении нашего местного духовенства, зато приобрел популярность среди местных культурных людей. Многие стали мне завидовать, что я приобрел такое завидное знакомство.
Потом, спустя пять лет, при встрече с Толстым в Туле, куда я приезжал уже женатым, Лев Николаевич спрашивал, почему я перестал заглядывать в Ясную Поляну, и я должен был ему сообщить, что я женат и уже не пользуюсь прежней свободой.
Толстой вспомнил о своем визите ко мне в Белёве и стал догадываться, что моя жена не была ли одной из тех девушек, которых он видел в комнате со мною. Пришлось сознаться, что его догадка верна. «Ну, дай Бог вам счастья в семейной жизни. Смотрите, любите жену!» — говорил мне Толстой.
***
ней поговорить.
В беседах с учениками реального училища мною часто затрагивался вопрос о Толстом, т. к. о моем знакомстве со Львом Николаевичем ученики знали. Один из этих учеников, ныне здравствующий, Н. В. Ненарокомов, с которым приходилось не раз ездить на велосипедах, как-то по окончании выпускных экзаменов (дело было летом 1909 г.) стал просить меня съездить на велосипедах в Ясную Поляну, чтобы познакомиться с усадьбой писателя и хотя заглянуть на живого Толстого.
Собрались мы скоро и поехали на велосипедах до Тулы, заночевав по дороге в Одоеве, а оттуда с дачным поездом доехали до первой остановки «Козловки-Засеки» и отправились в Ясную Поляну. Нашли там личного секретаря Льва Николаевича Н. Н. Гусева, который устроил мне свидание с Толстым, наказав, чтобы я не оставался с ним долго. С замиранием сердца стал я ожидать появления Толстого. Вскоре послышались легкие шаги и вошел старичок. Я был удивлен, увидя сгорбившуюся маленькую фигуру Льва Николаевича.
Куда девалась его могучая крепкая фигура? Когда я сказал Толстому, кто я и зачем появился в усадьбе, Лев Николаевич прямо сказал, что он стал стар, память его плоха и он меня не помнит. Мне пришлось сказать ему, что 12 лет мы не виделись, что ему не мудрено забыть меня, что Толстой один в мире, а таких, как я, сотни миллионов. Во время разговора, когда мне приходилось напоминать Льву Николаевичу про общих знакомых и говорить о встречах с ним. Толстой сказал: «А знаете, я начинаю вас вспоминать». И когда пришлось упомянуть фамилию общего знакомого Анатолия Степановича Буткевича, известного пчеловода, и Файнермана, организатора Елизаветградской колонии, Лев Николаевич воскликнул: «Вспомнил, вспомнил вас, Алексей Алексеевич! Памятно мне то хорошее впечатление, которе вы оставляли, когда бывали в Ясной Поляне». Можно представить, как подействовали на меня последние слова Толстого. Помня наказ Гусева, я, пожелав всякого благополучия Льву Николаевичу, простился с ним и стал рассказывать о встрече с Толстым поджидавшему меня Ненароковому, которому удалось лишь вдали увидеть шедшего Толстого.
Мне хочется еще говорить о Льве Николаевиче. Воспоминания о нем бегут целой вереницей, воспоминания мне дорогие, незабываемые. Помню, как-то раз летом во время уборки ржи пришел я в Ясную Поляну и узнал ото Льва Николаевича, что Марья Львовна вместе с его племянницами Кузминскими поехали свезти с поля рожь одной бедной крестьянки. Я заметил ехавший мне навстречу в поле воз и в то же время вижу, как надвигается дождевая туча. Не успел я встретить едущих, как хлынул сильный дождь, и я здорово промок. Встретил меня Лев Николаевич и, видя, что я промок, уводит в свою рабочую комнату, достает одну из своих белых блуз и заставил меня снять мою мокрую куртку и надеть его блузу. И в таком виде пошли с ним наверх в столовую, где нас уже поджидали обедать и, вводя меня, Лев Николаевич говорит: «Привел маленького Толстого». Сидящие за столом, увидав меня, поняли восклицание Льва Николаевича, были со мной приветливы и говорили, что я буду долго помнить, как я ходил в костюме Толстого.
—48 г.
Примечания
Пастухов Алексей Алексеевич (1868 — после 1948) — студент Академии художеств; позднее учитель рисования и черчения в Туле и Белёве. С Толстым познакомился 6 мая 1889 г. В августе того же года, после новой встречи, в Ясной Поляне, Толстой написал Пастухову: «Скажу одно, что вызвало во мне и свидание с вами, и ваше письмо: будьте тише, спокойнее, помните, что Бога нет ни в громе, ни в молнии, ни в порывах ветра, а Он в тишине. Не ищите подвигов, не бойтесь осуждения людей и еще меньше ищите их одобрения, а ищите удовлетворения в самой внутренней душевной глубине» (ПСС. Т. 64. С. 300).
1 Пастухов несколько ошибается в числах. Как отметил Толстой в своем дневнике, он вместе с Е. И. Поповым отправился из Москвы пешком 2 мая 1889 г., пришел в Тулу 6 мая, а в Ясную Поляну 7 мая. 6 мая — запись: «Встретил юношей из академии художеств. Кажется, хорошие» (ПСС. Т. 50. С. 79).
2 До того Толстой ходил пешком из Москвы в Ясную Поляну два раза — в апреле 1886 г. и 1888 г.
3
4 Е. Ф. Штыкина (1865—1922), акушерка, с 1890 г. жена А. С. Буткевича.
5 Автографы писем Толстого к Пастухову сгорели. Два письма (от 25 авг. 1889 г. и 30 апр. 1890 г.) известны в копиях.
6 В 1890 г. книга чешского писателя П. Хельчицкого «Сеть веры» интересовала Толстого в связи с работой над трактатом «Царство Божие внутри вас». Л. Н. Толстой вернулся к книге Петра Хельчицкого в 1905 году, когда составлял «Круг чтения». 31 марта 1905 года он написал статью «Петр Хельчицкий», которая была включена в сборник как недельное чтение после 15 сентября. Об этом есть запись в «Яснополянских записках» Д. П. Маковицкого («Литературное наследство». Кн. 1. Москва, 1979. С. 230). В этом же 1905 году статья была включена как предисловие к отдельному изданию «Посредником» книги: Петр Хельчицкий. Сеть веры. Но вся книга была конфискована. С предисловием Л. Н. Толстого она появилась в продаже во 2-м издании в 1907 году.
7 В комнате под сводами Толстого писал И. Е. Репин (1891). Художник Н. Н. Ге изобразил Толстого за письменным столом в кабинете Хамовнического дома.
8
9 Встреча в Белёве произошла в февраля 1890 г. 26 февраля в дневнике Толстого отмечено: «Выехали в 8. Прекрасно ехали до Белева. Машиньки нет. Она в Оптиной. Я пошел к Пастухову. Он за столом со школьницами» (ПСС. Т. 51. С. 23). В апреле 1890 г. Толстой просил Пастухова: «А вы зайдите к моей сестре, передайте ей мой поклон и напишите о ней, что жива ли, здорова ли» (ПСС. Т. 64. С. 88).