X. ДЕДУШКА И ОТЪЕЗД АНАТОЛЯ
На другой день меня ожидали и радость и неприятность. Из Ивиц приехал дедушка, мой любимый, милый дедушка, дня на два с тем, чтобы снова ехать в Ивицы, а потом уже в Петербург к сыну.
Неприятность же была та, что Кузминский уезжал в Воронежскую губ., к матери, а потом к себе в имение. У меня щемило сердце, мне хотелось плакать. Но не от расставания с ним, а от этого безмолвного прощания и сознания, что между нами и нашей чистой детской любовью стояла какая-то преграда. В последние минуты мы условились переписываться, что облегчило мое тяжелое чувство. Брат уезжал с ним.
Дедушке всюду сопутствовал его лакей Сашка, теперь уже женатый, но все тот же "Сашка" в устах дедушки и с теми же жесткими вихрами на голове.
Лев Николаевич и Соня всегда радушно принимали дедушку, и вечером, чтобы потешить старика, сели играть в преферанс.
Я сидела у карточного стола, чтобы не расставаться с дедушкой и чтобы при всех показать, что я не все время с Анатолем, как меня в том упрекали.
Дедушка временами горячился из-за какого-либо хода, возвышал голос и подергивал плечом. Несмотря на свой преклонный возраст, он играл бойко и скоро, часто оборачиваясь ко мне, чтобы поцеловать меня, или чтобы положить мне в рот кусочек домашней смоквы. Сергей Николаевич, улыбаясь, глядел на нас.
После чая, по просьбе Сергея Николаевича, дедушка сел за рояль и запел старинную цыганскую песню:
Зеленая роща шуметь перестала,
А я, молоденька, всю ночку не спала.
Но так запел своим старческим, угасшим голосом, с таким умением и цыганским пошибом, что задел всех за живое.
- Еще, дедушка, милый, еще! Я не пущу тебя, не вставай! - крича ла я.
Сергей Николаевич просил спеть "Мне моркотно молоденьке". Дедушка спел и научил меня и вторил мне.
- Экая жизненная энергия, эта Исленьевская кровь, и во всех вас, черных Берсах, течет она! - обращаясь к Соне и ко мне, сказал Лев Николаевич.
"Черными" назывались те из нас, у кого были темные глаза и черные волосы.
Помню, как Лев Николаевич расспрашивал дедушку, как он справляется с работами без крепостных. - Да в доме и на дворне почти все осталось по-прежнему - у нас устроились, а вот на деревне с иными мужиками туго приходится, особенно моему управляющему. Ведь эти канальи работать не хотят, пьянство усилилось, - говорил дедушка.
Помню, что я сочувствовала ему. Лев Николаевич утешал, что это все перейдет. Сергей Николаевич не соглашался с ним и держал сторону дедушки. Хотя Сергей Николаевич не был, что называется, "крепостником", но всегда старался дальше держаться от крестьян, признавая в них непобедимую дичь.
Дедушка попросил меня позвать Сашку, чтобы ложиться спать. Заспанный, лохматый Сашка, спавший в буфете на полу, на войлоке, насилу поднялся. Я с Алексеем с трудом добудились его. Я провела его в комнату дедушки и слышала разговор их.
- Разожги трубку, - сказал дедушка. - Чего стоишь, сонная тетеря! Слышишь, что ль?
- Уморился, ишь вон уже первый час! - отвечал Сашка.
- Поел, что ль? Поужинал? - заботливо спросил дедушка.
"Нас-то много, а барин-то один", - говорил он.
Сашка был угрюм, неразговорчив, любил изредка выпить, за что получал от деда потасовки. Обиды за них он не чувствовал, признавая себя виновным. Когда вышла вольная, Сашка остался у деда за маленькое вознаграждение.
Соня и Лев Николаевич решили отправить Анатоля, но я ничего не знала об этом. Соня жаловалась дедушке на него и на меня. Дедушка осуждал его.
- Этот англичанин (так звал дедушка Анатоля) у нас в Петербурге известен за "победителя", но я не понимаю, как он позволяет себе ухаживать в Ясной!
- А ты, моя девочка, - лаская меня, сказал дедушка, - ты не увлекайся им. Он тебя не стоит.
Отец писал 24 июня Толстым:
"Я думаю, что тебе, и даже вам обоим, наскучила молодежь. Насчет Анатоля я вперед уверен был, что он встанет вам поперек горла, подавно, твоему мужу - они не охотники до этого народа. Анатоль годился бы с своей английской дорожкой10 на нашу Покровскую английскую дорожку. Там бы разинули бы на него рты, но в Ясной он диспарат11.
Надеюсь, что Саша уже в дороге. Сегодня получил я на его имя бумагу от Фрейганга, в которой его обязывают явиться завтра к присяге".
Дедушка погостил два дня и уехал с Ольгой в Ивицы.
Я была огорчена отзывами об Анатоле и, конечно, не верила им.
Дня через два после отъезда дедушки Лев Николаевич велел заложить лошадей, а Саня сказала Анатолю, что ввиду ее скорой болезни она думает, что ему будет лучше уехать. Анатоль был сконфужен своим вынужденным внезапным отъездом. Он, конечно, догадывался о причинах его.
Я сидела одна в пустой гостиной. Я знала, что он уезжает.
- Вы что же это тут сидите, горюете? - вдруг услышала я голос Натальи Петровны.
- Анатоль уезжает, - отвечала я.
- Ну, горевать не стоит, другой кто приедет, утешит вас, - говорила Наталья Петровну. - А то нехорошо - увидят еще.
Дверь отворилась, и вошел Анатоль. Он сказал мне про свой отъезд. Наталья Петровна вышла из комнаты, оставив нас вдвоем.
Мне вспомнилась вдруг наша прогулка в Бабурине, маленький лесок и молодой серп луны слева... "К слезам", и я горько заплакала.
В первый раз мы свиделись после 16 - 17 лет. Я была замужем и имела детей. А он был женат на сестре мужа - Шидловской. Анатоль служил тогда губернатором в Чернигове.
Примечания
10. пробором позади головы.