Ивакин И. М.: Толстой в 1880-е годы. Записки.

Толстой С. Л.: Вступительная статья

Мои родители Л. Н. Толстой и С. А. Толстая вместе со своим постепенно умножающимся потомством со дня их свадьбы в 1862 г. вплоть до осени 1881 г. жили в деревне Ясная Поляна в 15 километрах от Тулы. К 1881 г. у них, кроме умерших в малолетстве трех детей, было пять сыновей и две дочери, а именно: Сергей, Татьяна, Илья, Лев, Мария, Андрей и Михаил.

Как в деревне дать образование детям?

сезоны 1878—1879—1880 гг. приезжали раз в неделю гимназисты старших классов; приезжали также учитель музыки и учитель рисования. Педагогов у детей Толстого было много, и с увеличением семьи увеличивалось и их число.

Еще задолго до 1881 г. моими родителями было решено: когда Сережа (то есть я) пройдет курс классической гимназии и экстерном выдержит «экзамен зрелости», дающий право на поступление в университет, тогда вся семья переедет на зиму в Москву, Сережа будет учиться в университете, Илья и Лев поступят в гимназию, а Таня, моя старшая сестра, будет выезжать «в свет». Моя мать, сестра и я стремились в Москву, подобно чеховским трем сестрам, а отец после перелома в своем мировоззрении в конце 1870-х годов думал об этом с тревогой. Но он не мог отказаться от давнишнего своего же решения и разбить мечты моей матери и нас — старших его детей — и все мы на переезд в Москву смотрели как на решенное дело.

Зима 1880—1881 г. была последней зимой в Ясной Поляне. В продолжение этой зимы я должен был приготовиться к «экзамену зрелости», а братья — Илья и Лев — к поступлению в гимназию. Математике, русскому, географии и истории нас учил любимый нами учитель В. И. Алексеев, живший в Ясной Поляне с 1877 г., а для подготовки меня и моих братьев Ильи и Льва по греческому и латинскому языкам отец в сентябре 1880 г. пригласил Ивана Михайловича Ивакина, автора публикуемых записок.

И вот в Ясной Поляне появился молодой человек среднего роста, по общему виду тщедушный, белокурый, с редкой бородкой, бледный, тонкокостный, с серыми глазами и необыкновенно тонкими пальцами. Он произвел хорошее впечатление как на моего отца, так и на мою мать.

1 сентября 1880 г. в письме к Н. Н. Страхову отец пишет: «Вчера приехал из Москвы — ездил за учителем и гувернанткой. Учителя филолога, прекрасного человека нашел» (т. 63, с. 21—22). 26 сентября 1880 г. он опять писал Страхову: «У меня новый кандидат филолог — умный, хороший малый. Я нынче очень нескладно рассказывал ему кое-что о вашей новой статье, и очень мне было радостно видеть его удивление и восторг» (т. 63, с. 24). Вероятно, упоминаемая новая статья Страхова — одна из глав его будущей книги «Об основных понятиях психологии и физиологии» (СПб., 1886); до выхода в свет Страхов публиковал ее в виде журнальных статей.

«... многое хочется и сказать вам, и спросить у вас. Часть этого расскажет вам и спросит у вас живая грамота, живущий у нас кандидат филологического факультета Московского университета прекрасный и очень умный человек Иван Михайлович Ивакин» (т. 63, с. 39—40).

Моя мать в своих записках отметила: «28 октября ‹1880 г.› в Туле был концерт Николая Рубинштейна, и все мы поехали его слушать: Лев Николаевич, Сергей Николаевич, я, Таня, Сережа, Илюша и вновь поступивший очень милый, образованный и оказавшийся очень полезным филолог И. М. Ивакин». Далее она говорит про него: «Прекрасный преподаватель и человек, флегматик с очень тоненькими, худыми пальцами. В нем было что-то смешное и трогательное» («Моя жизнь». Рукопись. — АТ).

Ивакин происходил из старинной мелкокупеческой семьи. Из дела канцелярии проректора Московского университета о зачислении его в число студентов видно: «Иван Михайлович Ивакин родился в Москве 1 октября 1855 г. Родители его были: отец — мещанин Михаил Федорович Ивакин, 3-й гильдии купец, мать — Анна Филатовна, дочь московского мещанина Ф. Д. Зернова, бывшего также купцом 3-й гильдии. Ивакин прошел гимназический курс до 8-го класса включительно в Первой московской классической гимназии; в 8-м классе остался на второй год и перешел в VI классическую гимназию, где успешно окончил курс весной 1876 г. В том же году он поступил в Московский университет на историко-филологический факультет, курс которого окончил по первому разряду весной 1880 г. при очень хорошем поведении и отличных успехах». Об этом он получил временное свидетельство, а кандидатский диплом получил по написании им кандидатской диссертации 29 мая 1881 г.

24 июня 1880 г. он просил канцелярию университета выдать ему его метрическое свидетельство для предъявления в Одесский округ, куда намеревался поступить преподавателем, но это ему не удалось, и вместо этого он поступил домашним учителем к детям Толстого.

Мои отношения с Иваном Михайловичем были скорее товарищеские, чем отношения ученика к учителю, и я с ним дружил, несмотря на то, что, бывши в то время под влиянием народнического направления идей В. И. Алексеева, не всегда был согласен с его скептическим взглядом на жизнь.

«экзамен зрелости» и осенью того же года поступил в университет на физико-математический факультет, отделение естественных наук.

Осенью 1881 г. вся наша семья переехала на зиму в Москву; Ивакин также вернулся в Москву и, как видно из «Краткого исторического очерка пятидесятилетия 3-й Московской классической гимназии (1839—1889)», занял место преподавателя русского языка в параллельных классах этой гимназии. В 1884 г. ему сверх того было предоставлено преподавать географию, также в параллельных классах.

После нашего переезда в Москву мои отношения с Иваном Михайловичем не прекратились. Я с ним видался зимой в Москве, а летом в Ясной Поляне, где он давал уроки моим младшим братьям.

В 1883 г. мы с ним попутешествовали. Мы задумали вдвоем поехать в Самару на лодке, а оттуда в самарское имение моего отца. Мы купили обыкновенную лодку и 15 мая поплыли, но, проплавав четыре дня, добрались только до Оки. В Коломне мы продали лодку и продолжали наше путешествие уже на пароходах — по Оке до Нижнего и по Волге до Самары, а оттуда по железной дороге и на лошадях в имение. Ивакин оказался добрым товарищем и совсем не столь тщедушным, каким казался с первого взгляда. Он греб не хуже меня и легко переносил мелкие невзгоды — усталость, ночевку на песчаной отмели под дождем, непривычную пищу и т. п. В то время он еще не был тем болезненным человеком, каким стал впоследствии.

Видался я с Ивакиным и в последующие годы, но все реже и реже. Наши дороги разошлись, и мы жили каждый своей жизнью. В Москве он долгое время жил в маленьком доме дьякона церкви Знамения в Теплом переулке, а позднее — на Зубовском бульваре (д. Матвеевой), вместе со своей матерью-вдовой и сестрами Анной и Павлой, которые в нем души не чаяли. Последние годы своей жизни он был болезненным человеком, но не прекращал педагогической деятельности. Он умер 26 февраля 1910 г. от воспаления легких. Я был на выносе его тела. Почтить его память пришло много народа, и я слышал очень теплые отзывы о нем.

«Московских ведомостей» за 1910 г. был помещен некролог И. М. Ивакина. В нем говорится, что его педагогические занятия продолжались почти 30 лет, вплоть до его кончины, и что среди такой непрерывной преподавательской деятельности он находил время и для литературных занятий. Им переведены с латинского «Описание путешествия польского посольства в Москву в 1678 году» («Чтения в Обществе любителей истории и древностей российских», 1891, кн. 3) и написана книга «Князь Владимир Мономах и его поучение», часть I. М., 1910.

Вследствие моих приятельских отношений с Иваном Михайловичем я довольно хорошо узнал его. В своих записках он пишет, что его товарищ Корелин назвал его равнодушным человеком, и он сам признает верной такую свою характеристику. Из моих отношений с ним я пришел к заключению, что он был равнодушным не в том смысле, что он был холодным и невосприимчивым человеком, а в том, что он равнодушно относился как к политической и общественной деятельности, так и к своему материальному благополучию. В жизни он не был деятелем, что не мешало ему быть работоспособным. Он был спектатор, наблюдатель жизни. Он был правдив, не был ни тщеславен, ни корыстолюбив и добродушно относился к людям, хотя любил отмечать слабости людей.

В чем состояло его мировоззрение? Я думаю, что он сам затруднился бы ответить на этот вопрос. В молодости он немного хлебнул демократизма 1870-х годов, но вскоре отвернулся от него. Любил же он быт старой Москвы, русскую историю и литературу и с годами все больше и больше сочувствовал православию. В своих записках он говорит, что до поступления его к Толстому, т. е. до осени 1880 г., он «был совершенно равнодушен к религии, даже больше...». И далее: «Гимназия и университет вытравили из меня всякое религиозное чувство». А в 1888 г. он пишет: «Мы думаем, что православие — только риза да деревянное масло, а вдруг в нем есть нечто другое». Он был хорошо образованным человеком, начитан на нескольких языках и занимался историческими исследованиями. Но на нем отражалась та мелкобуржуазная среда, в которой он вырос, а позднее — господствовавшая в 1880-х годах официальная идеология, лозунгами которой были самодержавие и православие с пристегнутым к ним понятием «народности». Это было то время, когда Победоносцев, Катков и гр. Д. А. Толстой проводили резко реакционную политику.

к нему как демократ к аристократу: «Вот они, графы-то!» — иронически заметил он. Но затем он был поражен новым для него подходом Толстого к жизни, науке, литературе и религии. Он пишет: «Я хоть и далеко не всегда соглашался с ним, но каждому его слову внимал чуть не с благоговением. Ни один обед, ни один чай, ни одна беседа для меня даром не проходила. Он каждый раз высказывал что-нибудь новое, интересное, или даже на известное умел взглянуть иногда с такой точки зрения, о которой я и не подозревал. Право, он, сам того не замечая, точно открывал передо мной новый умственный мир... Хорошего было здесь то, что я принялся учиться, как редко учился».

С течением времени Ивакин стал склоняться к консервативным взглядам, получившим большое распространение во второй половине 1880-х годов, и отдаляться от Толстого. В 1885 г. и последующих годах он уже к нему относится иначе, чем в 1880—1881 гг. Так, в 1888 г. он говорит: «Я откровенно сказал, что и в прежнее время ‹...› я не очень верил в правоту толстовских толкований евангелия, являл, по словам самого Льва Николаевича, только „холодное сочувствие“, а теперь и вовсе разуверился, — все в учении его как-то неясно, неопределенно, да во многих случаях он и сам не следует тому, чему учит. Все это заставляет видеть в нем человека только умственного, который быть руководителем в жизни не может». Понятно после этого признание Ивакина, что он не умел говорить с Толстым с глазу на глаз.

В общем записки Ивакина нельзя не признать новым вкладом в жизнеописание Толстого. Записки относятся к 1880—1889 гг., т. е. к тем годам жизни Толстого, относительно которых не сохранилось почти никаких других мемуарных и дневниковых источников для его биографии. Ивакин не только правдиво описывает образ жизни Толстого в данный период, его отношение к семье и к последователям, но и рассказывает о его работе над художественными произведениями («Смерть Ивана Ильича», «Власть тьмы», народные рассказы), записывает мнения Толстого о различных литературных произведениях. Читатель найдет здесь высказывания Толстого о творчестве Пушкина и Грибоедова, Гоголя и Тургенева, Некрасова и Островского, Гл. Успенского и Салтыкова-Щедрина, а также отзывы о Диккенсе, Мопассане, Золя и других иностранных писателях. Попутно Ивакин дает зарисовки некоторых современников, знавших Толстого, и передает их отзывы о писателе.

Будучи человеком образованным, Ивакин сумел зафиксировать в своих записках также многое из умственных интересов Толстого, что было бы трудно сделать человеку другой складки. Его записки ценны также потому, что в них удачно схвачен своеобразный разговорный язык Толстого, что редко удавалось мемуаристам.

Что касается датировки воспоминаний Ивакина, то надо заметить, что его записки составились из отдельных кусков, писанных в разные годы и в различной форме. Его воспоминания, видимо, писались им главным образом под свежим впечатлением виденного и слышанного, а живя в Ясной Поляне летом 1885 г., он с 24 июня по 16 августа вел дневник. При общей обработке воспоминаний эти записи были автором объединены, поставлены в хронологическую связь между собой и в некоторых местах дополнены.

ссылки в примечаниях, что позволяет вполне точно датировать те или иные эпизоды, о которых рассказывает Ивакин.

Записки Ивана Михайловича Ивакина были мною приобретены после его смерти у его сестер Анны Михайловны и Павлы Михайловны; от меня они перешли в собственность Литературного музея.

Беловая рукопись, с которой перепечатан основной текст воспоминаний Ивакина представляет собою сшитую тетрадь белой бумаги размером 14 × 11 см, с водянистыми строчками. Переписана она не рукою Ивакина, но на некоторых страницах имеются поправки и вставки отдельных слов, сделанные его почерком. В рукописи 333 пронумерованных листа. Рукопись эта не озаглавлена.

Кроме беловой рукописи, сохранилась и первоначальная. Черновая рукопись состоит из шести сшитых тетрадок бумаги того же образца и формата; написана почерком Ивакина; рукопись начинается с дневника 1885 г. записью 24 июня: «Вчера я приехал в Ясную Поляну». В ней 311 пронумерованных листов. Первый лист не нумерован; на нем написано: «Воспоминания о Ясной Поляне (1885—1889)»*.

Ивакин не придал своим запискам окончательной формы: нет общего заглавия, нет разделения на отделы и главы, и записки обрываются на незначительном эпизоде. Заглавие, которое мы ставим, — , — по-видимому, соответствует желанию автора, так как он при переписке своих записок исключил из первоначальной редакции все то, что не относится к Толстому.