2. УХОД И СМЕРТЬ Л. Н. ТОЛСТОГО.
Так прошло лето. В конце сентября мы уехали в Москву, оставив М. А--ну, измученную всеми переживаниями этого лета, в нашей избе. Очень болела за нее душа: изба, хоть и была построена для зимнего жилья, но до сих пор никто в ней не зимовал, не было в ней и русской печи, и М. А--не надо было или приспособить ее для зимней жизни, или устраиваться на зиму где-нибудь в другом месте. Об этом она пока и слышать не хотела, хотя ее звали и в Ясную, и Александра Львовна звала к себе в Телятенки, и В. С. Толстая, племянница Л. Н--ча, звала к себе в Пирогово.
Как раз в это время М. А. получила то единственное письмо Н--ча, которое сохранилось у нее в подлиннике.
М. А. как то послала Татьяне Львовне "духовный подарочек". Когда Л. Н. приехал к Татьяне Львовне на несколько дней, она показала "подарочек" Л. Н--чу, и он сейчас же написал М. А--не следующие строки:
10 октября 1910 г.
"Здравствуйте, дорогой старый друг и единоверец, милая Мария Александровна. Часто думаю о вас, и теперь, когда не могу заехать в Овсянниково, чтобы повидать вас, хочется написать вам все то, что вы знаете, а именно, что по старому стараюсь быть менее дурным и что, хотя не всегда удается, нахожу в этом старании главное дело и радость жизни, и еще, что вы тоже знаете, что люблю, ценю вас, радуюсь тому, что знаю вас. Пожалуйста, напишите мне о себе, о телесном и духовном. Крепко любящий вас Л. Толстой".
26 октября Л. Н. заехал к М. А--не и долго говорил о своей жизни. Он сказал, что решил уйти.
М. А. стала убеждать его не делать этого: "Душечка, не уходите. Это слабость, Л. Н., это пройдет", говорила она.
- Это слабость, но не пройдет, - сказал Л. Н., - и М. А. осталась после его от'езда в большом волнении.
26 октября Л. Н. записывает в дневнике: "М. А. не велит уезжать, да и мне совесть не дает. Терпеть ее, терпеть, не изменяя положение внешнее, но работая над внутренним. Помоги, Господи!"
В ночь на 28 октября М. А. не могла спать и утром уехала в Ясную. Там она не застала уже Л. Н--ча, который в этот день на заре уехал с Д. П. Маковицким, но зато застала такую бурю, что уже не решилась оставить Софью Андреевну одну. Она даже спала в комнате Софьи Андреевны на диване, уткнув голову в подушки, чтобы не тревожить Софью Андреевну своим кашлем.
Уехала следом за Л. Н--чем Александра Львовна. В Ясной собрались сыновья, приехала Татьяна Львовна.
Все жили в страшном напряжении в ожидании вестей о Льве Н--че и все время следя за Софьей Андреевной, которая то делала попытки вернуть Л. Н--ча, то хотела покончить с собой. То неистово бранила Л. Н--ча, Черткова, Александру Львовну, то, наоборот, смирялась, каялась, плакала, просила прощения.
Приехав в Ясную, М. А. сейчас же послала нам открытку с известием, что Л. Н. уехал неизвестно куда. Потом вторую, что Л. Н. был в Шамардине и выехал оттуда, полубольной.
Со станции Горбачево Александра Львовна пишет М. А--не от 31 октября:
"Милая моя, дорогая старушка. Вы теперь, наверное, узнали о постигшем вас огорчении. Голубушка, не огорчайтесь, и еще прошу вас, оставьте у меня в Телятенках всю вашу скотину и Воронка. Очень прошу вас, милочка.
Еще хотела вам сказать, не лучше ли вам переехать в Телятенки ко мне в домик, а не строиться там, где и в третий раз может тоже случиться. Милочка, дорогая моя, любимая старушка, помните только одно, что я так счастлива была бы хоть чем-нибудь услужить вам.
Отец слаб, я боюсь за него, но выбора не было. Я почувствовала, что теперь вернуться ему нельзя, и он это решил до моего приезда.
Я попросила бы вас сказать матери, что мне казалось бы, что их жизнь вместе не кончена, что возможна еще совместная жизнь, но что теперь, в данный момент, иного исхода нет.
Кроме того, еще раз умолите тех детей, которые остались, сделать все, что они могут, чтобы уберечь мать. Никто из них никогда не мог бы оказать ему большей услуги. Целую вас, милая, крепко. Саша.
Затем я получила от М. А--ны еще более тревожное известие: "Дорогая Леночка, получена нами телеграмма: "воспаление легких. Не безнадежно. Болезнь затяжная. Остаемся неопределенное время". Вынесет ли дорогой Л. Н. эту болезнь, - бог весть. Грустно до нельзя".
7 ноября я получила от Ивана Ивановича из Астапова, где он был уже несколько дней, телеграмму о смерти Льва Н--ча. В этот же день я выехала в Ясную.
Ночевала я у Чертковых в Телятенках, и утром, когда хорошо рассвело, пошла в Ясную.
Ярко сверкал иней на солнце, так что больно было смотреть. И мне казалось таким невероятным, что я, войдя в яснополянский дом, не увижу уже там Льва Николаевича...
Пусто было на усадьбе. Тихо в доме. Я поднялась по лестнице и заглянула за шкафы к М. А--не. Она уже не спала, сидела одетая, с гребенкой в руках, грустно повесив голову. Жиденькие волосы спустились по бокам головы. Она казалась еще более худой и изможденной. Она радостно вскрикнула, увидав меня. И мы долго молча сидели. Потом начался подробный рассказ всего, что было пережито в Ясной за те немногие дни, что мы не видались.
М. А. была почти одна в огромном яснополянском доме. Но мало по малу начали приезжать друзья и родные Льва Николаевича.
Ночью приехали из Астапова, бывшие последние дни со Львом Николаевичем, мой муж, Гольденвейзер и еще кто-то. Начали с'езжаться друзья. И так бесконечно дороги были все собравшиеся вместе в эти грустные часы.
С утра начали собираться приехавшие на похороны толпы людей. Они тянулись и тянулись змейками со станции.
воспоминания.
Тело Л. Н--ча поставили внизу, в комнате, которую сделали проходной, и пошли близкие проститься. Обождав несколько минут, спустились и мы с М. А--ной. Она тихо шла, сжимая мою руку. Как она простилась со Львом Николаевичем, - я совсем не помню, но помню, что меня глубоко тронул Андрей Львович, который, когда вошла М. А., сам вышел из комнаты и кому то в дверях тихо сказал: "Погодите, там М. А. вошла проститься".
И опять мы наверху за перегородкой. М. А. лежит и тихо капают ее слезы.
Когда гроб выносили, М. А. опять спустилась вниз, вышла на крыльцо, оперлась на перила. Толпа стала на колени, пели вечную память, фотографы и кинематографщики щелкали, а М. А., казалось, ничего не видит и не слышит, только иногда рука ее тяжелее опирается на меня, и мне кажется, что у нее сил не хватит стоять дольше...
Скрылся гроб, мы поднялись наверх в маленькую гостиную, а потом в кабинет Л. Н--ча и в его спальню.
"В последний раз так сидим, - сказала она, - потом музей сделают, публика станет ходить, уж тогда все не то будет".
Мы сидели в кабинете Л. Н--ча, пока внизу раздались голоса возвращающихся с похорон. Стало шумно. М. А. ушла к Софье Андреевне.
----------
Ряд друзей М. А--ны пишет ей о смерти Л. Н--ча, о его значении в их жизни, пробует утешить ее, зовет поселиться у себя, когда уже нет Льва Н--ча, привязывавшего ее к Ясной.
"Простите, дорогая моя Надюшка, за долгое молчание, но все так неожиданно случилось - и от'езд Льва Николаевича, и болезнь, и самая смерть, что я заболела. Теперь поправилась и пишу вам с большой радостью. Подумайте только, что за 10 дней до смерти ко мне приезжал дорогой Лев Николаевич верхом, беседовал долго по душам, затем, молодцом сев на лошадь, поехал домой. Через 2 дня, именно 28 октября, я поехала в Ясную утром, и его уже не застала, а там он в пути заболел и 7 ноября в 6 часов утра скончался. Трудно верить, что это ужасная действительность, хочется думать, что это только тяжелый сон, тем более, что, с кончиной Льва Николаевича, я никогда духовно так сильно не чувствовала его при жизни, как теперь. Ну, верите ли, все полно им, я так и слышу его голос, вижу его глаза, полные слез, чувствую, что он от волнения говорить не может, беседуя с нами. Да и не мудрено: адски трудно жилось ему среди моря народного страдания, среди роскоши непонимающей его семьи. Доктора говорили, что сердце его, всегда очень слабое, под конец жизни вовсе издергано было. И вот, когда я сильно плачу по нем, тоскую, горюю, мне вдруг станет совестно за свой эгоизм, и я благодарю отца, что он взял этого великого мученика к себе на руки.
"