4. СМЕРТЬ М. А. ШМИДТ.
Последнее письмо было написано обычным твердым почерком М. А--ны, но я его нашла уже у нее на столе, когда приехали мы с мужем, вызванные телеграммой П. А. Буланже с известием о смерти М. А--ны.
Оказалось, что числа 14-го М. А. простудилась, стала сильнее кашлять, начались сильные головные боли при лежании, как бывало прошлой зимой. Ночи на 16-е и 17-е она совсем не спала: то лежала, то сидела с локотниками. Петр Иванович все приставал к ней, чтобы она позволила написать нам о ее болезни, а старушка уверяла, что она так болела уже много раз и что нельзя людей беспокоить из-за пустяков, и сказала, что если он будет еще ныть, то она уедет в Звенигород и ляжет в больницу. П. А. Буланже 17-го вечером долго говорил с М. А--ной и ему показалась она слабой, но нисколько не внушала опасений. Он думал, что такой больной человек после двух бессонных ночей и не может быть в лучшем виде.
Днем 17-го М. А. написала нам длинное письмо, читала вслух своей временной помощнице, осмотрела телку. Вечером себе послала постель, умылась, поужинала в кухне и сказала Петру Ивановичу, чтобы он ее не будил, не приходил справляться о ее здоровьи, что она после двух бессонных ночей наверное будет спать. "Вот как усну! То то будет блаженство!". И девушку, которая ночевала у нее, просила ночью не зажигать огня, дать ей хорошо выспаться.
В 6 часов утра девушка стала топить печь и спросила М. А--ну, сварить ли ей овсянку. М. А. только махнула рукой. В половине седьмого пришел Петр Иванович и испугался слабости М. А--ны и того, что она не встает, и опять сказал, что напишет нам.
- Ну тебя, нытик, - сказала М. А. - Мне так хорошо, все очень хорошо. Я так довольна.
Это были ее последние слова.
Петр Иванович побежал к П. А. Буланже за советом. Павел Александрович решил сам зайти взглянуть на М. А--ну, чтобы знать, что делать. Но пока он собирался, Петр Иванович прибежал за ним снова с известием, что М. А. редко дышит. Когда они оба прибежали бегом, М. А. совсем уже редко дышала. Она лежала, повернувшись к стене, и смотрела на фотографию Льва Николаевича в гробу и на "Распятие" Ге, которое перевесила на стену над кроватью уже без нас.
Павел Александрович окликнул М. А--ну. Она не отозвалась, а все лежала, тихо дыша, и глядела на Льва Николаевича. Так и умерла она в 7 часов утра.
Пришли из Овсянникова и Скуратова бабы, обмыли, надели на нее черное платье "для аристократических домов" и закрыли кисеей, которая была куплена для процеживания молока.
----------
Мы приехали рано утром. Марья Александровна была бледна, губы немного ввалились, а лицо было такое тихое, спокойное, кроткое.
Изба была полна старух. Сидел и Федот Мартыныч. Они и ночевали в избе, стараясь по обычаю не спать. Мы пошли в нашу избу обдумать, как поступать дальше. Решили никому ничего не заявлять, а просто похоронить старушку в саду, согласно ее воле. А там уж будь, что будет.
На утро явился староста с вопросом: "Где прикажете могилу копать?" Указали мы ему место в огороде, как раз около того столика, где так любила сидеть старушка.
Часов в 10 положили М. А--ну в гроб, сделанный у Чертковых. На дворе собирались крестьяне. Пришло человек 100--150.
В 12 часов вынесли М. А--ну и тихо понесли в ее огород.
Тихо опустили гроб в могилу. Иван Иванович сказал несколько прощальных слов о М. А--не. Сказал и Павел Александрович. И стали старушку засыпать.
Вырос холмик, обложили его дерном, положили на могилу венок из елей...
"Вот и еще одним очень любимым и любящим другом меньше, - писала моему мужу Татьяна Львовна. - И, как всегда, смерть выдвинула этого друга и вынесла наружу только самые хорошие, высокие и умиленные чувства к нему. Мне хочется теперь думать о ней, перечитывать ее письма, смотреть на ее портреты... Я не могла, милый друг, приехать. Мне очень хотелось на нее еще раз взглянуть, хотелось побыть возле нее с вами, но меня не пустил Мих. Серг. Я это время была больна.
А я эти дни все о М. А--не думала и несколько раз поминала ее по разным поводам. Между прочим я нашла у себя в копиях два письма папеньки к ней и собиралась ей послать. А последнее ее письмо было от 13-го...
Прощайте, милый друг. На-днях кто-нибудь из нас отправится туда же, куда наша милая старушка. И хорошо это помнить. И хорошо бы оставить такую же память, как она. Я рада, что отцу не пришлось пережить того, чего он так боялся, т. -е. того, что бы, по приезде в Овсянниково, услыхать, что М. А. приказала долго жить. Ваша Т. С".
----------
тоски, протеста против этой смерти. Свеча светила - небольшому, может быть, кругу знавших ее - и догорела. Так тихо, тепло и ясно горела она всю жизнь, горела, светила и радовала до последней минуты своей жизни. Как же протестовать, что ее не стало? Как хорошо, что она была!
Если бы и нам вносить в жизнь свою долю любви и света и так же прожить жизнь, никого не обременяя, всем служа, прожить без компромиссов, без осуждения других, с таким же стойким отношением к ударам судьбы и с такой же способностью одинаково радоваться всему, что есть вокруг: ясному солнцу, зелени сада, глубокому снегу, бесконечным осенним дождям.
"Все хорошо, очень хорошо", - если возможны такие люди, как М. А. А ведь во всех нас есть тот же свет, какой был в ней, только мы мало работаем над собой, не о нем одном думаем. А помни мы о нем ежечасно, ежеминутно, как пыталась делать это всю жизнь М. А., и вся жизнь была бы другой.