3. ПОСЛЕДНИЙ ГОД.
М. А. прожила после похорон Л. Н--ча еще несколько дней в Ясной, потом вернулась в Овсянниково и там заболела. Напряжение последних дней сказалось, и она слегла надолго. Ее мучил сильный кашель, слабость и сильнейшие головные боли при лежании. Она почти не могла лежать от одышки, кашля и этой головной боли. Сидеть же у нее не было сил.
Жить в нашей избе зимой оказалось невозможно, и Александра Львовна убедила М. А--ну перебраться к ней в Телятенки. И здесь М. А. продолжала болеть.
Кажется в конце ноября я приехала навестить М. А--ну. Александра Львовна была в Москве. Александра Львовна рада была, что М. А. с ней, и всячески старалась сделать ее жизнь спокойной, но они были такие разные люди: Александра Львовна громко говорила, шумно двигалась, кричал ее попугай, прыгал пудель. Рядом в доме Чертковых жила куча молодежи, милой и приветливой, любящей М. А--ну, но вносившей к Александре Львовне столько шуму и суеты, что М. А. только вздыхала.
Шли тяжелые отношения Софьи Андреевны с Александрой Львовной и Чертковыми, шли хлопоты по введению Александры Львовны в наследство, хлопоты по налаживанию издания сочинений Л. Н--ча, по выкупу у Софьи Андреевны и у ее сыновей яснополянской земли и передаче ее крестьянам. Было так хлопотно, так суетливо и шумно, так далеко от душевного склада М. А--ны, что она очень страдала.
Чувствовала себя М. А. очень плохо, но, что бы не быть никому в тягость, что бы не беспокоить никого состоянием своего здоровья, она каждое утро вставала, оправляла свою постель, брела, едва переставляя ноги, к столу и сидела там то с Кругом Чтения, то разбирая неизданные писания Льва Н--ча, то с каким-нибудь шитьем или перепиской.
М. А. часто вспоминала "божественное Овсянниково" с его "идеальной тишиной" и простоту своей жизни, и разговоры с мужиками, которые всегда приходят с такими важными, серьезными и нужными для них вопросами. Она никогда не закрывала глаза на крестьянскую тьму и невежество, ссоры, взаимное недоверие друг к другу, пьянство, но она относилась к крестьянам с особенным уважением и любовью за тот каторжный труд, который они несут, за те страдания и несправедливости, которые выпали на их долю от "имущих классов", за их "детскую простоту и незлопамятность". "Вот истинно воспитанные люди-то, - говорила она, глядя на какого-нибудь старика, вроде Федота Мартыныча. - Разве в высших классах есть такое воспитание?"
Ее только глубоко огорчало, особенно в молодом поколении, проникавшее и в деревню хулиганство, бахвальство, скверные песни и еще более скверная ругань.
Теперь она чувствовала лишение не только тишины и одиночества, но и этого общества крестьян, лишение возможности непосредственно отзываться на крестьянские нужды, чем она жила так много лет.
Эту зиму мы особенно много переписывались с М. А--ной. Так еще недавно пережили мы разлуку со Л. Н--чем, так сильно болела М. А. всю зиму и так интересовала ее жизнь Москвы и всего мира в связи с ростом интереса повсюду к идеям Л. Н--ча. Ее глубоко волновало движение, вызванное этим ростом интереса, интересовала деятельность единомышленников Л. Н--ча, которые тогда жили особенно интенсивной жизнью, переживая особенный под'ем и потребность выявлять наиболее ярко и полно свои взгляды. Волновали ее очень преследования людей, живущих наиболее полной, разумной и хорошей по взглядам М. А--ны жизнью.
Видя, как шумно, суетно и тревожно М. А--не в Телятенках, мы строили планы, как поселиться вместе где-нибудь в деревне. И вдруг узнали, что М. А., наконец, согласилась на предложение Татьяны Львовны выстроить для нее вновь избу на старом пепелище. Долго пришлось ее убеждать согласиться на эту "новую трату Танечки".
"Крепко благодарю и глубоко тронута вашим участием ко мне, - пишет она Татьяне Львовне в ответ на ее предложение, - но допустить стройки лично для меня - не могу. При одной мысли об этом мне невыносимо делается грустно, - ну, просто душа болит. Буду жить где и как бог приведет".
Татьяна Львовна, наконец, убедила ее тем, что без стройки имение не имеет цены, что за хутором некому приглядывать, что она хорошо застрахует избу и т. д.
Наконец, изба была почти готова, и М. А. перебралась в Овсянниково и сейчас же написала нам:
"Дорогая моя Леночка, вчера, 17 апреля, я переехала на старое пепелище в Овсянниково и очень зову вас сюда же. У меня и у вас есть по избе. Я возьму к себе двух старших с Акулиной Васильевной, а вы с двумя младшими и с Ив. Ив. поселитесь в своей. Татьяна Львовна строит вам дом на Бирюковке, и к 1 июня он должен быть готов, - так взялся сделать ей Дмитрий Алексеевич. Подумайте, моя голубушка, укладывайтесь и катите ко мне, - в тесноте, да не в обиде, хорошо поживем.
Привезите семян, вилы длинные подавать сено, вилы обыкновенные. Ужасно я рада, что очутилась в Овсянникове. Поместилась дней на пять в вашей избе, а свою усиленно просушиваю, топлю печь, устроила сквозной ветер. Сохнет быстро, скоро перейду к себе. Сейчас я с поденными убираю сады, а в огороде своем еще не была. В вашем огороде клубника осенней садки зеленеется. Может быть, прикажете что сделать в огороде вашем, черкните словечко, все исполню. Пока крепко целую и жду ответа".
Получив такое письмо, мы уже не могли сидеть на месте, спешно собрались и через несколько дней были в Овсянникове.
И опять начались работы в огороде, опять долгие беседы на скамеечке у М. А--ны в огороде, сбор ягод, разговоры с крестьянами и воспоминания, воспоминания о Л. Н--че, главным образом.
М. А. часто и много рассказывала. Со средины лета мой муж вдруг хватился и начал коротенько записывать эти рассказы. Но в его записи вошло только кое-что из того, что рассказывала М. А.: не всегда были под рукою карандаш и бумага, часто самый рассказ так захватывал, что муж забывал его записывать, да и записанное теряло свою непосредственность, юмор, красоту языка М. А--ны, и так это жалко.
- М. А., надо бы записывать ваши воспоминания о Л. Н--че.
- Ах, милый, не надо. Ведь тем то и дорого все это во Льве Н--че, что это не ради славы людской делалось, а для бога, для истинно нуждающихся. Пусть лучше бы так и оставалось.
В другой раз она сказала: "Я помню прекрасно, а не могу передать в точности его слова, все не то выходит".
Как то муж вышел из своей избы, М. А. сидела за столиком под ивой (где так часто сидел с нами Л. Н.) и, подставив под лучи солнца свою худую спину в старой, серой, тщательно заплатанной кофте, перебирала письма Л. Н--ча, которые "чудесно сохранились" у П. И. Бирюкова. М. А. списала их когда-то для Павла Ивановича, как материал для биографии Л. Н--ча. Муж сел рядом. М. А. дала прочесть ему письма. Он читал вслух. М. А., казалось, переживала все то дорогое ушедшее, что связано было для нее с каждым словом писем. Она слегка покачивала головой и изредка, тихо говорила: "Да, да". Иногда вставляла свои замечания и пояснения.
к нам, когда особенно плохо себя чувствовала. Она целыми днями лежала тогда в залитой солнцем комнате. Но и в эти дни она каждый день усаживала около себя моих старших девочек и учила их писать тем удивительно четким почерком, который она себе выработала. Старшая моя девочка по-прежнему убирала закуту у ее коров и лошади и теперь уже начала доить корову.
В это лето мы жили гораздо уединеннее, чем раньше. Правда, наезжали друзья посетить могилу Л. Н--ча и повидать М. А--ну, но это бывало не так часто. Зато связь с деревней как то особенно окрепла после того, как она чуть не оборвалась с от'ездом М. А--ны. Изредка приезжал кто-нибудь из Толстых. Иногда и М. А. ездила в Ясную и там подолгу вела беседы с Софьей Андреевной, которую она очень жалела.
Как-то Софья Андреевна сказала М. А--не: "Ведь это он от меня ушел. Я все об этом думаю. Я его ревновала, раздражала всегда, а тут особенно. Почему, сама не знаю". И М. А--не стало особенно жалко ее.
"Не мучайтесь, - говорила она. - Ведь он не от того ушел, что вы его раздражали, а потому что он видел, что его присутствие вас раздражает. Он чувствовал, что вам надо расстаться, чтобы вы успокоились".
"Ей то всего труднее, - прибавила М. А., передавая этот разговор. - Мы то все друг другу еще дороже стали, а она одна".
и, смотря по тому, в каком была настроении, читала или рассказывала - то просто интересные почему-либо, по ее мнению, места, то такие места, в которых говорилось о неискренности, лицемерии, порочности и прочих дурных качествах Л. Н--ча.
Не раз она предлагала читать эти записки и М. А--не. М. А. то отмахивалась, говоря, что слушать не хочет, то уговаривала Софью Андреевну не писать того, что она пишет, так как до этого никому никакого дела нет, какой негодяй был Л. Н. "Важно его учение и стремление его быть хорошим, а от того, что он ошибался, учение его нисколько не хуже для тех, кто, как и он, ищет истину".
- Душенька моя, бросьте вы это писать, - убеждала она Софью Андреевну. - Пишите о детях, какие они были хорошие, как они росли, как их учили, а Л. Н--ча оставьте. Ведь, какой он был! Всех любил: я вот, вошь какая, а как он меня любил и учил!
----------
На усадьбе в этот год был сторожем Петр Иванович, единомышленник Л. Н--ча, тот приятель М. А--ны, который когда то устраивал потребительскую лавку в Рудакове. М. А. очень дорожила его помощью и близостью. Постоянной помощницы у М. А--ны не было никакой, на огороде же и в саду работали поденно скуратовские девушки, которые уже так хорошо знали дело, что М. А. на них во многом полагалась, и, когда ей было особенно плохо, только изредка выходила взглянуть на их работу.
жил на усадьбе. Но на душе было очень тревожно. Уж очень слаба была М. А., и перед самым нашим от'ездом опять прихворнула. Даже провожать нас не ездила, как она это делала каждый год.
Уехавши, мы начали получать от нее одно письмо за другим.
"Не успели вы, дорогая Леночка, - пишет она, - уехать в Москву, как Андрей Абрамович 1) привез мне Дунечку из Казначеевки 2).
Я вчера более 2-х часов сидела на солнце при 18® тепла. Дуняша скучает по внукам и заявила, что она с'ездит за мальчиком 5-ти лет и привезет его сюда. Я отказала. Уж не знаю, что она думает, а мне сдается, что она не станет жить. А какая прекрасная, хозяйственная работница: все делает чисто, хорошо. Ну, а что поделаешь, взять ребенка жить в одной комнате с моей болезнью, - не могу. Больше об этом и думать не хочу, а как сложится моя жизнь, так и буду жить.
3), и школа, и дети, и разборка вещей, и телефон, и трамвай, - не знаешь, за что браться. А мы то здесь пользуемся идеальной тишиной, которая избаловала меня так, что страшно подумать выехать из такого рая куда бы то ни было.
Вчера поденные перебрали весь картофель, оказалось на порядках гнилого. Сегодня девочки обвязывают молодой сад. Скотина второй день гуляет с дедом по лесам, и он сегодня пил у нас чай..."
"Я сама скучаю до нельзя по вас, моя дорогая Леночка, - пишет М. А. 10 октября. - Хорошо, что есть много всякой работы, некогда останавливаться на этом, а то бы все плакала. Пожалуйста, голубушка моя, не беспокойтесь обо мне. Пока все идет хорошо: я относительно здорова, девочки обмазывают деревья; я, пользуясь тихой, теплой погодой, все время сижу и слежу за работой и нисколько не зябну. Ночами сплю хорошо. Ничего бы я так не желала, как умереть в Овсянникове: хочется пожить именно так, как бог привел. Мне очень хорошо, и я только радуюсь на жизнь и чувствую, что не по заслугам пользуюсь чудной квартирой, могу болеть, страдать не на людях, - одно сознание это дает мне силу и бодрость духа, - ну, чего же еще? А уж когда споткнусь, лягу к Д. В. в больницу 4). Что милый Иван Иванович? Вот о чем у меня душа болит. Напишите, чем кончился суд над книгой "Не укради" 5".
"Поздравляю вас, мои дорогие друзья, - пишет М. А. 17 октября 1911 г., - за оправдание бесценной книги 6). Бог даст, она живо распродастся и пойдет делать свое дело. Милый Иван Иванович хотел приехать ко мне в конце октября; вот тогда я его лично поздравлю. А вы меня поздравьте с приобретением доброй, хорошей мананки 7), так отозвался о ней управляющий Ливенцева. Ей 30 лет, она девушка, работает и за мужика и за бабу; лицо рябое, но нисколько это не портит ее природную миловидность, голос и речь мягкая. Все 7 мананок эти сейчас в большой нужде. Ливенцев поместил их на отлете усадьбы. В 5 часов утра мананки пошли на работу, а без них кто-то очистил добро их, и Ливенцев ничем им не помог, так что они все лето проработали на украденное свое добро.
Я мананке показала всю усадьбу, говорила про свое одиночество, о своей болезни, показала колодезь, кормовой сарай, предупреждала, что дороже всего доброе отношение с людьми и животными, раз в неделю стирка белья на меня и на себя, хлебы печь два раза в месяц, а она в ответ сказала: "Что прикажете, то и буду делать". На сепараторе работала, коров доила; управляющий сейчас же на нее Петру Ивановичу указал. Идет ко мне охотно; знакомства, родни нет. Обута в лапти, которые сама плетет; только достать лыка. Одета по-своему, - просто, мило, хорошо. Думаю, что заживем, как у Христа за пазухой. Главное - доброта и простота. Теперь, моя душенька, живите спокойно и про меня забудьте, знайте, что я вам сейчас же напишу, если со мной случится что. Я уже писала Таничке отчет (о стройке) и большое письмо.
Теперь Петр Иванович займется прочисткой вашего сада, а огород он в углах, где нельзя был опахать, вскопал лопатой. Он просил вам об этом написать. Скотина наша до сих пор гуляет на воле. Сколько корма уцелеет, а также и подстилки. С первым случаем пришлите дверной звонок, чтобы звонил при входе, а то отдыхаешь, вдруг перед тобой человек стоит. Еще безмен. Ваша старушка.
Милая Катюша, спасибо за письмо. Видно, что вы обе еще помните самое главное: начинать кругло и кончать, равномерно ставить буквы в словах. Мне интересно знать, в чем же вы обе, большие девочки, помогаете маме? Дома всегда работы столько, что едва успеешь кончить. У мамы есть много починки белья. Знаю, что вы обе рассеяны, попросите няню Кину вам напоминать. Катюша, помни одно: нельзя обедать не работавши. Только старым да малым можно есть не работавши, у них сил нет.
Ну, а теперь расскажу тебе о котеночке: когда Петр Иванович уходит на работу, он тщательно запрет, чтобы он не выскочил, а потом снаружи остановится и смотрит на котеночка, тот, плутяга, прыгнет на лавку, встанет на задние лапки и смотрит блестящими глазами на Петра Ивановича. Он очень занятный. Бабушка Маня".
Примечания
1
2) Жена крестьянина Афанасия Аггеева, сосланного в Сибирь за резкие слова о поклонении иконам и соблюдении церковных обрядов.
3) Горбунов-Посадов судился много раз за издание книг, главным образом, Л. Н--ча.
4) Дмитрий Васильевич Никитин, врач Звенигородской больницы. Никитин был несколько лет домашним врачом в Ясной Поляне. Он был вызван к умирающему Л. Н--чу в Астапово.
5) Генри Джорджа.
6"Соединение, перевод и исследования четырех Евангелий" Л. Н--ча, которое тогда было оправдано в первой инстанции, благодаря горячим речам Ив. Ив--ча и Н. К. Муравьева, в Московском окружном суде. Впоследствии, судимое уже после смерти М. А--ны судебной палатой, было приговорено к уничтожению.
7) Женщины из села Мананки. Крестьяне этого села имели так мало земли, что уходили на заработки все взрослые мужчины и женщины. Дома оставались лишь дети и старики.