5. ПОСЛЕДНИЙ ГОД НА КАВКАЗЕ.
"Дорогой Лев Николаевич и моя хорошая Маша, здоровы ли вы? - пишет М. А. 11 сентября 1892 г. - Александра Ивановна Кусакова передаст Вам мое письмо и расскажет подробно о нашей жизни.
Живется нам хорошо, много хлопот и труда, а радостей вдвое больше. Теперь скажу, что кукуруза у нас богатейшая, но на беду появились крысы и мыши. Много портят. До уборки слишком месяц, уцелеет ли, бог весть. Пшеницы у нас своей 6Ґ пудов. Мы сеяли с Хохловыми вместе, и она пропала. Здесь вообще нынче на нее неурожай. Картофель наш медведка поела, так что убрали около 4 пудов. Фруктов у нас масса, а вывоз запрещен по случаю холеры. Казалось бы всюду нам неудача, и скучать следовало бы, а мы все в радости и забыли думать об этом. Я и сама не знаю, от чего это так, только очень и очень хорошо на душе"...
"Получил ваши письма и гостинцы, М. А. и О. А., - отвечает Л. Н. в октябре 92 года, - и очень благодарю вас. Я всегда, как думаю о вас, радуюсь, стремлюсь душой к вам и чувствую себя виноватым, что ничем не служу вам. Книги мы, было, собрали, хотели послать вам, но потом что-то расстроилось. Впрочем теперь опять пристыжу девочек, чтобы они собрали и послали, и вы, пожалуйста, напишите, что да что вам прислать. Хорошая есть очень книга "Journal intime" Amiel'a 1
Вчера был у нас Л., опять рассказывал про вас, и я радовался. Особенно сад ваш прельщает меня. Немцы-вегетарьянцы пишут, что все земледелие должно перейти в садоводство, потому, что человеку и здоровее, и легче, и меньше земли нужно прокормиться фруктами.
Про себя могу сказать только то, что чем дольше живу, чем меньше остается времени, тем больше хочется сделать и все яснее становится, что не сделаю и одной сотой того, что хочется.
Книгу 2), которую пишу и кончаю теперь, я еще не отдавал в перевод и не распространял здесь, но как только будет готова, то, разумеется, пришлю вам. Кажется, что это вам не может быть очень интересно. Вы это все знаете, мало, что знаете, вы это уже и делаете. А пишешь для тех колеблющихся людей, которые то видят, то опять не видят истину. Если успею, напишу еще, а не успею, то простите и любите меня также, как я вас люблю, дорогие друзья".
Хочется со слов М. А--ны передать очень характерный рассказ о ее жизни на Кавказе.
М. А. в первый же год жизни на Кавказе получила злейшую кавказскую лихорадку, которая не раз у нее повторялась. Почему-то персики вызывают приступ лихорадки. Надо было видеть М. А--ну, когда она рассказывала о том, какие дивные были персики у них на участке, - крупные, пушистые, сочные, с румяным бочком. Они падали, зрелые, на землю и лопались. М. А., вставши после злейшего приступа лихорадки, отправлялась, едва держась на ногах, цапать кукурузу. И вот, усталая, вся потная, она распрямляется, чтобы дать отдохнуть спине. И вдруг видит перед собой дивный, сочный, румяный персик. Она снова сгибается со своей цапой, чтобы избежать соблазна, а персик так и стоит перед глазами, так и манит, жажда томит невыносимо. И М. А. решает сорвать всего лишь один, никак не больше! Она стоит под персиками и срывает один плод, а за ним второй, третий, четвертый, пока не опомнится, а вечером опять валяется со страшным приступом малярии.
- Уж вот, какая я чревоугодница! - с комическим негодованием прибавляла она, ударяя себя ладонями по худеньким коленям и весело поглядывая на нас, докатывающихся со смеху над ее рассказом.
А вот еще одно ее воспоминание:
"Раз понесла я сотню огурцов в Сочи, заказали нам. Тяжело, солнце печет. Заказали за 50 к., а принесла - отказываются брать, - говорят: "дорого". Я повернулась и понесла огурцы рабочим, которые дорогу чинили, раздать бесплатно. Заказчики за мной, а я уж не вернулась! - "Раздам, говорю, лучше бесплатно, зачем человека прижимаете". Перешла через речку Сочи. Она маленькая, только бывает вдруг, что волна с гор пройдет, если там дожди сильные выпали, подхватит вдруг и унесет. Камни на дне скользкие, того и гляди поскользнешься, все огурцы растеряешь.
Принесла. Рабочие дорогу чинят. Усталые, пыльные, жарища! Угощаю, - не берут, - думают, смеюсь над ними. Взяли потом, уж так благодарили!".
Татьяна Львовна Сухотина-Толстая в своих воспоминаниях о М. А--не 3) рассказывает, что случалось, что О. А., оставив М. А--ну за тяжелой работой, уходила в хату, чтобы почитать захватившую ее книгу.
- Нет, душенька, Марья Александровна, - говаривала она, - вы уже подгребите сено без меня. А я пойду Мэтью Арнольда читать.
- Эгоистка вы этакая! Ведь вы будете просить молока к чаю, а где его взять, если не припасти сена на зиму для коровы!
Ну, - прибавляла она мягче, - так и быть, идите. Только поставьте самовар, а то я до смерти чаю хочу.
Убрав сено, М. А. приходила домой в надежде найти готовый чай, но стол не был накрыт, самовар не кипел. О. А. сидела с книгой в одной руке, а другой она веером махала в трубу самовара, который стоял на полу возле нее и не начинал закипать.
у Мэтью Арнольда".
"Дорогой Лев Николаевич, - пишет О. А., 4 декабря 1892 г. - Мы получили Ваше милое письмо. Не ответили потому, что жили в больших трансах. Мы пережили большое горе. В какой-нибудь месяц мы лишились трех больших прекрасных коров, больших превосходных телушек, всего того, одним словом, что составляло радость, гордость и поддержку нам и нашему хозяйству. Все это было дело рук Марии Александровны, и все это процветало, благодаря ее заботливости и ее неустанным трудам. Так можете себе представить, как, в особенности ей, тяжела эта неоцененная для нас потеря. И теперь она больна и телом и душою, потому и не пишет сама. Думаю, что от огорчения привязался к ней бронхит, болезнь, оставившая ее совершенно на Кавказе.
С 12 октября тут начался падеж в Колонке. Немцы, люди совсем темные относительно скотоводства да и относительно всего вообще, посняли шкуры, а коровьи туши покидали на пастбище. И с этот времени и пошла гулять зараза. Староста этого селения и не подумал оповестить об этом жителей Колонки, которая тянется на три версты. А мы совершенно случайно узнали о падеже, после того как пало 9 штук. Мы ахнули и первым делом поспешили своих коров отделить и пасти у себя отдельно в саду. Но было уж поздно, одна из коров через несколько дней заболела. Мы, должно быть, поздно отделили ее от другого скота. Думая, что это чума, мы после пятидневного ухода за больной коровой застрелили ее, т. -е. за нас сделал это сосед, чтобы окончить ее мучение и не разводить заразу. Через неделю заболела только-что отелившаяся корова, самая лучшая из нашего стада, и так же пала. Когда уже до ста штук скота пало, приехал к нам ветеринар, вскрыл павшую корову и нашел, что болезнь не чума, а повальный катарр желудка от гнилого пастбища и сена, и что болезнь не заразительная. Любовался нашими оставшимися телушками и коровой. Болезнь скота он даже не проследил и заключение его о незаразительности болезни вышло неправильным. Когда у нас за тем заболели еще разом две телушки, мы оставили их в общем сарае, и за телушками последовала и третья телушка и корова, самая ранняя, с которой мы так тесно сжились. Вчера и ее закопали, и когда это случилось, дорогая М. А. упала на кровать и зарыдала. Это было очень тяжело видеть. Ничему материальному она не придает цены, а здесь было другое, - по неумению, по незнанию нашему мы потеряли все, что было ценного, полезного и интересного в хозяйстве и без чего наша теперешняя жизнь не представляет никакой прелести.
сельскохозяйственного журнала или чего другого, чтобы в нашей жизни могло годиться, по садовой огородной части. Если у вас есть "Journal intime" Amiel'a, то также пришлите. Я вам ее верну. А всего лучше приобретите для нас, если Вам это можно будет, скотолечебник Шмулевича, а, может быть, есть более новый и лучший, какой Вы только знаете. А также градусник Цельсия, которым у скота измеряется температура. Может быть, у нас никогда более скота не будет: мы не имеем средств завести его, но мы многое узнаем о скоте такого, что в критическую минуту пригодится людям и избавит их от того тяжкого душевного состояния, в котором находились мы с 29 октября по 3 декабря".
"Очень жаль мне вас, - пишет Л. Н. 27 декабря 1892 года, в ответ на это письмо О. А--ны, - хотелось бы поговорить о том, что не надо привязываться к земному, да чувствую, что, сидя здесь, в избытке и роскоши, не имею права говорить это вам, ведущий ту хорошую, чистую жизнь, какую вы ведете. Я посылаю вам 50 рублей. Мне никакого труда не было взять их, жена рада была дать, а вам, может быть, можно будет на это купить хоть одну корову. Ваши поручения: лечебник и градусник - исполню завтра. Амиеля переводят и читают и все не послали вам. Я живу весь в своей книге 4".
М. А. пишет 12 января 93 года:
"Спасибо, дорогой Лев Николаевич, за письмо. Жаль только, что вы не написали о том, "как не надо привязываться к земному" Мне, именно, это и нужно, потому что сильно привязываюсь и к людям и животным...".
Примечания
1) Швейцарский мыслитель, дневник которого чрезвычайно ценился Л. Н--чем за глубину его мыслей. Избранные мысли из этого дневника были переведены Марьей Льв. Толстой, проредактированы Л. Н--чем и изданы "Посредником".
2"Царство Божие внутри вас".
3"Друзья и гости Ясной Поляны".
4"Царство Божие внутри вас".