Глава II
В это время (1874 г.) управлением Орловско-Витебской железной дороги решено было открыть техническое железнодорожное училище при мастерских на ст. Рославль. Чайковский познакомил меня с Маликовым3, который жил в г. Орле и состоял правителем дел в управлении этой дороги. По его рекомендации я получил место начальника этого училища.
Кроме классных занятий с детьми рабочих, по вечерам я устроил в училище занятия с просветиельными целями для взрослых рабочих. По праздникам же я ездил в Орел к Маликову и близко с ним сошелся.
Маликов был человек с страстным темпераментом. Он, так же как и я, выдвигал на первый план культурно-просветительные цели и дальше мирной пропаганды социалистических идей тоже не шел. В его пропаганде проглядывала религиозно-мистическая подкладка. Раньше, еще по каракозовскому делу, он привлекался к суду и был сослан в Архангельскую губ. под надзор полиции, где пробыл несколько лет.
В Орле в речах Маликова все более и более стала проглядывать религиозная основа, и, наконец, в 1874 г., пропаганда его вылилась в форму так называемого «богочеловечества». Он утверждал, что божественное начало есть в каждом человеке. Стоит только поверить в это, найти в себе бога — и все порочное и злое отпадет от людей, мир людской обновится, и настанет на земле рай. Вся современная культура, говорил он, есть плод христианского учения; христианство дало всё, что могло дать, и теперь оно бессильно перед новыми задачами социальной жизни людей. Теперь является настоятельная необходимость в новой религии, которая обновила бы жизнь людей, уничтожила бы ту рознь, которая существует у людей, внесла бы гармонию в их жизнь. Такой религией, по убеждению Маликова, и было «богочеловечество».
Основная идея христианского учения, — «царство божие внутри вас», признавалась и учением «богочеловечества». Но учение это, по мнению Маликова, шло дальше личного самосовершенствования. Мир, гармония, справедливость должны быть не только в душе каждого человека, но должны проникать во все общественные, социальные, международные отношения людей. Тогда сами собою прекратятся и исчезнут войны, и классовый антагонизм и все пороки.
Проповедывал свое учение Маликов с страстным энтузиазмом, с пеною у рта; при этом глаза у него сверкали, — точно искры сыпались из них.
Чайковский7* сочувственно относился к речам Маликова и причислял себя тоже к «богочеловекам». Он был сторонник мирной пропаганды и противник насилия. Это главным образом нас всех и соединяло.
Деятельность наша таким образом свелась к мирному просвещению круга наших знакомых. Но эта деятельность нас не удовлетворяла. Все говорить и говорить — этого казалось мало; как провести в жизнь то, что мы говорим, — вот что стало задачею нашей жизни. Полиция же, конечно, не отличала нашей деятельности от деятельности революционеров.
В это время возбуждено было следствие по делу лиц, занимавшихся в последние годы революционной пропагандой. Н. В. Чайковского власти считали главным деятелем в распространении социалистических идей среди рабочих8*, так как в университете он занимал видное место среди студентов, увлекавшихся революционною пропагандою среди рабочих. А так как в последние годы своего студенчества занимался и я этой пропагандой, то добрались и до меня. На пасхе 1875 г. полиция в Рославле нагрянула ко мне на квартиру с целью произвести обыск; но меня дома не застала, — я уезжал на время праздников к отцу в Псков. Тотчас была послана туда телеграмма арестовать меня и под конвоем двух жандармов привезти в Рославль. Квартира же моя была опечатана до времени моего возвращения.
Не стану описывать того трагического состояния, в котором были мои родители, когда увидели меня арестованным в их доме, состояние моей матери, когда она со слезами на глазах уцепилась изо всех сил обеими руками за мое пальто и не давала его жандарму, инстинктивно желая как-нибудь воспрепятствовать тому, чтобы меня, ее сына, увезли от нее. Но «сила солому ломит» — пальто было от нее взято, надето на меня, и я был увезен.
Странное чувство испытывал я, сидя в отдельном купе, под наблюдением двух жандармов, вооруженных саблями и револьверами. Испытывая чувство неволи, я с завистью смотрел из окна вагона на каждого пастуха с желанием выпрыгнуть и скрыться где-нибудь в лесу, но я знал, что два револьвера и две сабли были приготовлены для того, чтобы убить меня, как только я сделаю попытку освободиться от надзора сопровождавших меня двух стражей.
Повидимому, я был мало замешан в это дело. Товарищи меня очень любили, и никто ничего предосудительного против меня не показал.
управлению, если мне понадобится куда-либо выехать из Рославля, с объяснением цели поездки.
Чайковский, как главное лицо среди обвиняемых в этом процессе, не мог так легко отделаться; поэтому он скрылся еще ранее моего ареста и по чужому паспорту уехал за границу.
Маликов был арестован еще годом раньше, по делу пропаганды «богочеловечества» среди рабочих, по которому, процесс так и не состоялся за недостаточностью улик. Но его долго держали в орловской тюрьме без всякого допроса, и никто даже не предъявлял ему никаких обвинений. Казалось, что про него забыли. Он томился неизвестностью своей судьбы. Он рад был бы, если бы его даже сослали на поселение, лишь бы выяснили его судьбу. Ведь и на поселении тоже люди, а с людьми жить везде можно. И он решил через меня обратиться к К. П. Победоносцеву с просьбою, чтобы рассмотрели его дело, предъявили бы ему обвинение, представили бы какие-нибудь улики в его преступлении, назначили бы, наконец, над ним суд: если виноват, пускай присуждают к какому-нибудь наказанию, — только не томят в одиночном заключении.
О Победоносцеве я тогда ничего не знал. Знал только, что он был воспитателем тогдашнего наследника престола, да из слов Маликова знал, что он ранее был профессором юридического факультета Московского университета в то время, когда Маликов слушал там лекции. Маликов надеялся, что Победоносцев сочувственно отнесется к его просьбе, как бывшего его слушателя.
Нимало не медля, я отправился в Петербург9*, добился приема у Победоносцева, изложил ему просьбу Маликова, объяснил, что Маликова нельзя смешивать с революционерами, так как цели их разные. Не знаю, насколько убедительны были мои слова, только говорил я с чувством, и Победоносцев сочувственно отнесся к Маликову, упрекнул жандармов, что они без разбора относятся ко всем заподозренным лицам, что их задача — не отличать правых от виновных, а лишь побольше народа засадить, и обещал поторопить, чтобы выяснили положение дела Маликова.
Примечания
3 Александр Капитонович Маликов (1839—1904), служивший судебным следователем в Калужской губернии, привлекался в 1866 г. по делу Каракозова. После ареста и ссылки поселился в Москве. См. о нем: А. С. Пругавин «О Льве Толстом и толстовцах, М., 1911, стр. 161—176.
7* Этот «богочеловек», отрицатель насилия, как известно, кончил тем, что после Октябрьской революции во время гражданской войны перешел на сторону английской интервенции и на английском военном корабле прибыл в г. Архангельск во главе так называемого «Северного правительства»; принимал деятельное участие в контрреволюционном выступлении против русского народа англичан, действовавших казнями, мучениями, издевательствами, расстрелами.
Доблестная наша Красная армия и восставший народ выгнали англичан с позором вон из пределов нашего отечества. Власть Советов была восстановлена. Чайковский скрылся от гнева народа на английском военном корабле, вынужденном спешно отплыть из наших территориальных вод. Он еще раз появился во главе белогвардейцев на юге России, где пытался организовать белоэмигрантское правительство, что ему не удалось. Чайковский после этой попытки уехал в Англию, где вскоре и умер. —
8* Впоследствии все участники в этом деле были привлечены к суду по процессу 193-х.
9*