ПРЕДИСЛОВИЕ К СТАТЬЕ В. Г. ЧЕРТКОВА «О РЕВОЛЮЦИИ».
Владимир Григорьевич,
Прочел вашу статью и, кроме того, что я вполне согласен с высказанным в ней, мне еще вот что хочется сказать о ней.
«Нет более безнадежно глухих, как те, которые не хотят слышать».
Революционеры говорят, что цель их деятельности — разрушение того насильственного строя, который угнетает и развращает людей. Но ведь для того чтобы разрушить этот насильственный строй, нужно прежде всего иметь средства; для этого нужно, чтобы было хоть какое-нибудь вероятие в успехе такого разрушения.
Такого же вероятия нет ни малейшего. Существующие правительства давно уже узнали своих врагов и те опасности, которые им угрожают, и потому давно уже приняли и теперь неусыпно принимают все меры к тому, чтобы сделать невозможным разрушение того строя, на котором они держатся. Мотивы же и средства для этого у правительств самые сильные, какие только могут быть: чувство самосохранения и дисциплинированное войско.
Попытка революции 14-го декабря происходила в самых выгодных условиях случайного междуцарствия и принадлежности к военному сословию большинства членов, и что же? И в Петербурге и в Тульчине восстание без малейшего усилия было задавлено покорными правительству войсками, и наступило грубое, глупое, развратившее людей тридцатилетнее царствование Николая. Все же последующие попытки русских недворцовых революций, начиная от похождений десятка молодых мужчин и женщин, намеревавшихся, вооружив русских крестьян тридцатью револьверами, победить миллионную правительственную армию, и до последних шествий рабочих с флагами и криками: «Долой самодержавие!», легко разгоняемых десятками будочников и казаков с нагайками, так же как и те взрывы и убийства семидесятых годов, кончившиеся первым марта, — все эти попытки кончились и не могли не кончиться ничем иным, как только погибелью многих хороших людей и все бòльшим и бòльшим усилением и озверением правительства. То же самое продолжается и теперь. На место Александра II — Александр III, на место Боголепова — Глазов, на место Сипягина — Плеве, на место Бобрикова — Оболенский. Не успел еще дописать этого, как нет уже и Плеве, и на место его готовится еще кто-то, наверное еще вреднее Плеве, потому что после убийства Плеве правительство должно сделаться еще жесточе.
Нельзя не признавать молодечества и самоотвержения людей, как Халтурин, Рысаков, Михайлов и теперь убийц Бобрикова и Плеве, которые прямо жертвовали своими жизнями для достижения недостижимой цели; так же как и тех, которые с величайшими лишениями, рискуя, свободой и часто жизнью, идут в народ, чтобы бунтовать его, или печатают и развозят революционные брошюрки; но нельзя не видеть того, что деятельность этих людей не могла и не может привести ни к чему иному, как к погибели их самих и к ухудшению общего положения.
Только тем, что в революционной деятельности есть доля задора, борьбы, прелести риска своей свободой, жизнью, — что всегда привлекает молодежь, — можно объяснить то, что люди умные, нравственные могли и могут предаваться такой явно бесполезной деятельности. Жалко видеть, когда энергия сильных и способных людей тратится на то, чтобы убивать животных, пробегать на велосипедах большие пространства, скакать через канавы, бороться и тому подобное; и еще более жалко, когда эта энергия тратится на то, чтобы тревожить людей, вовлекать их в опасную деятельность, разрушающую их жизнь, или, еще хуже, — делать динамит, взрывать или просто убивать какое-нибудь почитаемое вредным правительственное лицо, на место которого готовы тысячи еще более вредных.
Более же всего жалко то, когда видишь, что лучшие, высоконравственные, самоотверженные, добрые люди, каковы были Перовская, Осинский, Лизогуб и многие другие (я говорю только про умерших), увлеченные задором борьбы, доведены не только до траты своих лучших сил на достижение недостижимого, но и до допущения противного всей их природе преступления — убийства, до содействия ему, участия в нем.
Революционеры говорят, что цель их деятельности — свобода людей. Но для того чтобы служить свободе, надо ясно определить то, что понимается под словом свобода.
Под свободой революционеры понимают то же, что под этим словом разумеют и те правительства, с которыми они борятся, а именно: огражденное законом (закон же утверждается насилием) право каждого делать то, что не нарушает свободу других. Но так как поступки, нарушающие свободу других, определяются различно, соответственно тому, что люди считают неотъемлемым правом каждого человека, то свобода в этом определении есть не что иное, как разрешение делать всё то, что не запрещено законом; или, строго и точно выражаясь, свобода, по этому определению, есть одинаковое для всех, под страхом наказания, запрещение совершения поступков, нарушающих то, что признано правом людей. И потому то, что по этому определению считается свободой, есть в большей мере случаев нарушение свободы людей.
Так, например, в нашем обществе признается право правительства распоряжаться трудом (подати), даже личностью (военная повинность) своих граждан; признается за некоторыми людьми право исключительного владения землей; а между тем очевидно, что эти права, ограждая свободу одних людей, не только не дают свободу другим людям, но самым очевидным образом нарушают ее, лишая большинство людей права распоряжаться произведениями своего труда и даже своей личностью. Так что определение свободы правом делать всё то, что не нарушает свободу других, или всё то, что не запрещено законом, очевидно не соответствует понятию, которое приписывается слову «свобода».
Оно и не может быть иначе, потому что, при таком определении понятию свободы приписывается свойство чего-то положительного, тогда как свобода есть понятие отрицательное. Свобода есть отсутствие стеснения. Свободен человек только тогда, когда никто не воспрещает ему известные поступки под угрозой насилия. И потому в обществе, в котором так или иначе определены права людей и требуются и запрещаются под страхом наказания известные поступки, люди не могут быть свободными. Истинно свободны могут быть люди только тогда, когда они все одинаково убеждены в бесполезности, незаконности насилия и подчиняются установленным правилам не вследствие насилия или угрозы его, а вследствие разумного убеждения.
«Но такого общества нет, и потому нигде не может быть истинной свободы», скажут мне. Правда, что нет такого общества, в котором не признавалась бы необходимость насилия. Но есть различные степени признания этой необходимости насилия. Вся история человечества есть всё бòльшая и бòльшая замена насилия разумным убеждением. Чем яснее сознается в обществе неразумность насилия, тем более приближается общество к истинной свободе.
Ведь это так просто и должно бы было быть всем так ясно, если бы не было столько давно установившейся среди людей инерции насилия и умышленной, для поддержания этого выгодного властвующим людям насилия, путаницы понятий. Людям, как разумным существам, свойственно воздействовать друг на друга разумным убеждением на основании общих для всех законов разума. Такое добровольное подчинение всех законам разума и поступание каждого с другими, как он хочет, чтобы поступали с ним, — свойственно разумной, общей всем, природе человека. Такое отношение людей друг к другу, осуществляя высшую справедливость, проповедуется всеми религиями, и к такому состоянию не переставая приближалось и приближается человечество.
И потому очевидно, что достигается всё большая и большая свобода людей никак не внесением новых форм насилия, как делают это революционеры, пытаясь новым насилием уничтожить прежнее, а только распространением между людьми, сознания незаконности, преступности насилия, возможности замены его разумным убеждением и всё меньшим и меньшим каждым отдельным человеком применением насилия и пользованием им.
Для распространения же этого сознания и воздержания от насилия у всякого человека есть всегда доступное ему и могущественнейшее средство: уяснение этого сознания в самом себе, то есть в той части мира, которая одна подчиняется его мыслям и, вследствие такого сознания, устранение себя от всякого участия в насилии и ведение такой жизни, при которой насилие становится ненужным.
— религия укажет тебе его, — старайся, насколько возможно, осуществить жизнью то, что ты считаешь своим человеческим назначением. Не участвуй в том зле, которое ты сознаешь и осуждаешь; живи так, чтобы тебе не нужно было насилие, — и ты будешь самым действительным средством содействовать распространению сознания преступности, ненужности насилия и, поступая так, будешь самым верным путем достигать той цели освобождения людей, которую ставят себе искренние революционеры.
«Но мне не позволяют говорить то, что я думаю, и жить так, как я считаю нужным».
Никто не может заставить тебя говорить то, что ты не считаешь нужным, и жить так, как ты не хочешь. Все же усилия тех, которые будут насиловать тебя, только послужат усилению воздействия твоих слов и поступков.
Но не будет ли такой отказ от внешней деятельности признаком слабости, трусости, эгоизма? Не будет ли такое отстранение себя от борьбы содействовать усилению зла?
Такое мнение существует и распространяется революционными руководителями. Но мнение это не только несправедливо, оно недобросовестно. Пусть только каждый человек, желающий служить общему благу людей, попробует жить, не прибегая ни в каком случае к ограждению своей личности или своей собственности насилием, пусть попробует не подчиняться требованиям лицемерного почитания религиозных и государственных суеверий, пусть ни в каком случае не участвует ни в суде, ни в администрации, ни в какой-либо другой службе государственному насилию, пусть не пользуется в каком-либо виде деньгами, насильно собираемыми с народа, пусть, главное, не участвует в военной службе, — корне всех насилий, — и человек этот на опыте узнает, как много нужно истинного мужества ж самопожертвования для такой деятельности.
Один отказ от податей или воинской повинности на основании того закона религиозного и нравственного, которого не могут не признавать правительства, один такой твердый и явный отказ подтачивает те основы, на которых держатся существующие правительства, в тысячу раз сильнее и вернее, чем самые продолжительные стачки, чем миллионы распространенных социалистических брошюр, чем самые успешно организованные бунты или самые отчаянные политические убийства. И правительства знают это: они но чувству самосохранения верно знают, где и в чем их главная опасность. Они не боятся попыток насилия, потому что в их руках непобедимая сила; но против разумного убеждения, подтвержденного примером жизни, они знают, что бессильны.
Духовная деятельность есть величайшая, могущественнейшая сила. Она движет миром. Но для того чтобы она была движущей миром силой, нужно, чтобы люди верили в ее могущество и пользовались ею одною, не примешивая к ней уничтожающие ее силу внешние приемы насилия, — понимали бы, что разрушаются все самые кажущиеся непоколебимыми оплоты насилия не тайными заговорами, не парламентскими спорами или газетными полемиками, а тем менее бунтами и убийствами, а только уяснением каждым человеком для самого себя смысла и назначения своей жизни и твердым, без компромиссов, бесстрашным исполнением во всех условиях жизни требований высшего, внутреннего закона жизни.
людей, поняли бы, что привлекающая их революционная деятельность не только не достигает той цели, к которой они стремятся, но, напротив, отвлекая их лучшие силы от того направления, в котором они действительно могут служить Богу и людям, производит большей частью обратное действие; поняли бы, что цель эта достигается только ясным сознанием каждым отдельным человеком своего человеческого назначения и достоинства и, вследствие этого твердой религиозно-нравственной жизнью, не допускающей ни в словах, ни на деле никаких сделок с тем злом насилия, которое осуждаешь и желаешь уничтожить.
Если бы хоть сотая доля той энергии, которая тратится теперь революционерами на достижение внешних недостижимых целей, тратилась бы на такую внутреннюю духовную работу, давно уже, как снег на летнем солнце, растаяло бы то зло, с которым так боролись и тщетно борятся теперь революционеры.
Вот те мысли, которые вызвала во мне ваша статья.
Если найдете нужным, напечатайте это письмо в виде предисловия.
Ясная Поляна.
Лев Толстой.
Примечания
В конце 1902 г. В. Г. Чертков взялся за писание статьи «О революции», о чем сообщил Толстому.
11 января 1903 г. Толстой писал Черткову: «Интересуюсь прочесть вашу статью о революции. Я думал об этом. Совпали ли наши взгляды?» (AЧ). Вскоре Толстой сам задумал по совету Черткова написать обращение к революционерам, о чем он и писал Черткову в письме от 22 марта 1903 г. (AЧ) и что он выполнил частично в том же году, написав статью «К политическим деятелям». Через несколько дней после этого он получил чертковскую статью и в письме к автору от 29 марта 1903 г. предложил сделать в ней ряд поправок и сокращений. «Посвятил два дня, т. е. рабочее время, на чтение и обдумывание вашей статьи — писал Толстой. — Кое-что изменил, исключил, в одном месте поставил 5. Статья чрезвычайно важная по содержанию и заключающая много нужного, добра, и потому занимался ею с радостью, сознанием важности дела» (AЧ). Советы Толстого сводятся главным образом к тому, чтобы сжать, сократить отдельные главы, выбросив из них всё не идущее прямо к делу, а также к тому, чтобы смягчить все резкие выражения как против правительства, так и против революционеров, и в то же время смягчить похвалы революционерам за их самоотверженность. Письмо заканчивается обещанием написать к статье предисловие и следующей припиской: «Не сердитесь на меня зa то, что я так смело поправил не только язык, но кое-где и мысли. Вы примите то, что годится, и отбросьте негодящее» (AЧ). (Точно установить характер и количество исправлений в статье, сделанных Толстым, нет возможности, так как рукопись статьи с этими поправками не сохранилась.)
«Насильственная революция или христианское освобождение?» первоначально была напечатана в журнале «Свободное слово», 1903, №№ 5, 6, 7, 8, и 1904 г., №№ 9, 10, со всеми теми поправками, какие сделаны были в ней Толстым. 14 мая н. с. Чертков писал Толстому, отправляя ему оттиски своей статьи и сообщая о том, что он задерживает их брошюровку до получения окончательного согласия от него на писание предисловия: «Лично я потому был бы особенно счастлив вашему предисловию в этом случае, что статья эта для меня так тесно с вами связана, благодаря вашим милым, столь внимательным поправкам и указаниям, которыми я всеми воспользовался при этой окончательной обработке» (AЧ).
Навстречу этому письму Толстым отправлено было письмо от 13 мая, в котором он обещал написать краткое предисловие к статье (AЧ).
За работу над Предисловием Толстой взялся во второй половине мая 1904 г. 20 мая он записывает в Дневнике: «Последние дни писал предисловие к статье Черткова», а на следующий день, 21 мая, там же отмечает: «Отослал предисловие».
Все рукописи, относящиеся к Предисловию, хранятся в ГТМ (AЧ, папка 79).
Автограф первой редакции предисловия на 3 листах почтовой бумаги большого формата, исписанных с обеих сторон и нумерованных рукой Толстого по страницам (1—6). «Iln’ya pas de pire sourds, que ceux, qui ne veulent pas entendre. Конец: «не содействуетъ прогрессу общества, но задерживаетъ его». Текст его отличается от окончательного текста статьи в первой редакции, главным образом, стилистическими разночтениями и большей сжатостью. Из более или менее существенных вариантов нужно привести лишь следующий, относящийся к концу статьи:
И потому всякое такое действiе, при которомъ насилiе заменяется убежденiемъ, какъ, напримеръ, замена наемной работы артельной, признанiе земли общимъ достоянiемъ, а не предметомъ частной собственности, разъясненiе вреда таможенъ и — главное — войскъ для защиты народовъ, развенчиванiе патрiотизма и ложныхъ религiозныхъ верованiй и т. п., главное же — своя личная добрая жизнь — все это будетъ содействовать истинному прогрессу человечества; деятельность же, подобная правительственной или революцiонной, посредствомъ насилiя изменяющая одну форму общественной жизни, заменяя ее другой, будетъ не только не содействовать прогрессу, но удалять людей отъ достиженiя той цели улучшенiя общественной жизни, къ которой они всегда безсознательно стремятся.
°. В нее рукой Толстого было внесено много стилистических преимущественно поправок и дополнений, частью сокращений. На оборотной чистой странице и на полулисте почтовой бумаги рукой Толстого написана большая вставка, относящаяся к концу предисловия:
Революцiонеры скажутъ: мы это самое и делаемъ: мы боремся съ капитализмомъ, съ частной собственностью, съ таможнями, съ невежествомъ, съ милитаризмомъ, мы просвещаемъ народъ, распространяемъ среди него истины экономической науки, стараемся воспитать въ немъ солидарность и т. п.
Но тутъ большое недоразуменiе: служить единенiю людей можно только посредствомъ уясненiя ихъ сознанiя. Для уясненiя же общаго сознанiя нужно прежде всего уясненiе своего сознанiя: определенiе своего места и назначенiя въ жизни, для чего нужна только напряженная внутренняя работа надъ собою и надъ вопросами общими и важными для всехъ людей. Содействуетъ уясненiю сознанiя людей только новая, более ясная, чемъ была прежде, выраженная мысль, и поданный примеръ жизни, а никакъ не печатанiе и механическое распространенiе (вроде того, какъ члены библейскаго общества поступаютъ съ священнымъ писанiемъ) книжекъ, брошюръ или произнесенiемъ речей съ изложенiемъ давно всемъ известныхъ истинъ.
Мысль, более ясно выраженная, чемъ она была прежде, и мысль, нужная людямъ, найдетъ себе всегда путь и сообщится людямъ, еще сильнее и неудержимее сообщится людямъ и воздействуетъ на нихъ примеръ доброй жизни, и никакiя силы не удержатъ этаго воздействiя. Заботиться же о распространенiи модныхъ чужихъ мыслей, которыя намъ кажутся очень важными и завтра забываются, совершенно излишне. Если въ нихъ есть нужное людямъ, они найдутъ ходъ къ нимъ и будутъ усвоены ими.
Такъ что заводить тайныя типографiи, печатать, распространять, перевозить съ опасностью жизни черезъ границу ящики съ брошюрами и воззванiями, не говорящими ничего новаго людямъ, есть занятiе самое праздное и могущее быть объяснено только спортомъ.
— на трех полулистах почтовой бумаги, исписанных с одной стороны рукой Толстого, на двух согнутых пополам полулистах писчей бумаги, десяти четвертушках и тринадцати полосах, вырезанных из четвертушек. Всё, кроме полулистов почтовой бумаги, написано на пишущей машинке и исправлено рукой Толстого. Исправления большею частью преследовали цели уточнения мысли и смягчения в ряде случаев недоброжелательного тона в отношении революционеров. Так, в словах «играли своею жизнью», относящихся к Халтурину, Рысакову и Михайлову, слово «играли» было исправлено на «жертвовали». Далее зачеркнуты следующие слова, относящиеся к этим же революционерам, о которых сказано, что им нельзя не сочувствовать:
Хотя сочувствiе это ослабляется и даже иногда совсемъ уничтожается темъ, что люди эти губили крестьянъ и рабочихъ, подговаривая ихъ къ участiю въ своей деятельности, другiе же прямо совершали убiйства.
Зачеркнуто также следующее место:
Какъ Жерара, такъ и революцiонеровъ, руководило не стремленiе къ достиженiю определенной полезной деятельности, а спортъ.
Из всех переписанных и исправленных четвертушек и частей их после этого были отобраны такие, которые образовали связный текст Предисловия и, будучи перенумерованы рукой Толстого цифрами от 1 до 14, образовали цельную рукопись, подписанную собственноручно Толстым и им же датированную 19-м мая 1904 г. (четвертушка или часть ее, которая в этой рукописи должна была быть помечена цыфрой 11, утеряна).
преимущественно стилистическому. На ней дата 20 мая 1904 г. и собственноручная подпись Толстого. (Текст ее, представляющий собой первую, затем забракованную Толстым редакцию Предисловия, вместе с позднейшей вставкой, печатаем в вариантах.)
Ознакомившись с Предисловием, Чертков 9 июня н. с. написал Толстому письмо, в котором предлагал сделать в Предисловии несколько изменений, главным о бразом таких, которые устранили бы «элемент некоторой несправедливости или преувеличения» по отношению к революционерам. Изменения предлагались следующие.
1) В седьмом абзаце, после слов «Халтуриных, Рысаковых, Михайловых и других», стр. 394, строки 22—23, исключить следующую фразу, как производящую ненужно обидное впечатление, «но нельзя не видеть, что главный двигатель деятельности этихъ людей былъ тотъ же, какъ и тотъ, который руководилъ Жераромъ». 2) В том же абзаце, стр. 394, строка 30, слова «не могли и не могутъ не видеть» заменить словами «должны были бы видеть», так как многие революционеры, по словам Черткова, действительно верят, что мы накануне революции. 3) В том же абзаце, стр. 394, строка 32, слова «главный двигатель» заменить словами «одним из главных двигателей», так как у революционеров есть и другие двигатели, не уступающие по силе, например, ненависть. 4) В том же абзаце, стр. 439, строки 32—33, исключить слова «не достиженiе известной цели, а», так как именно стремление достигнуть известных внешних изменений и составляет одну из главных ошибок революционеров, как и других общественных деятелей. 5) В девятом абзаце, стр. 394, строка 44, слова «революцiонная деятельность есть спортъ» заменить словами: «в революционной деятельности есть большая доля спорта», так как это ближе к истине. 6) В десятом абзаце, стр. 395, строки 12—13, исключить слова «это только отговорка или предлогъ», так как этими словами подчеркивается неблаговидность побуждения, которая свойственна не всем революционерам. 7) Наконец, в предпоследнем абзаце исключить слова «и если хочешь заниматься имъ, то можно избрать крикетъ, греблю, теннисъ, скачки, псовую охоту и т. п.», стр. 396, строки 44—45, так как эти слова производят впечатление недоброй иронии или глумления.
Кроме того, Чертков предлагал вделать еще два чисто внешних изменения в тексте Предисловия (AЧ).
В ответ на эти предложения Толстой в письме к Черткову, написанном около 10 июня, писал о том, что с поправками второй, третьей, четвертой и шестой он согласен, первой и седьмой ему «жалко», с пятой — «не совсем согласен». Впрочем, он тут же добавил: «Но делайте как знаете, вполне поручаю вам. Вам виднее» (AЧ).
статьи «Одумайтесь!» В письме к Черткову от 1 июля он пишет, что чувствует себя виноватым в том, что поддался в статье «Одумайтесь!» чувству негодования и добавляет: «Чувствую себя также виноватым за предисловие к революционерам. Если вы еще не напечатали его, не печатайте. Слишком больно перед смертью вызывать злобу людей... Во всяком случае хотелось бы к предисловию добавить следующее... (следует два абзаца, начинающиеся словами: «Я не говорю о побудительных причинах революционной деятельности»; см. стр. 393, строки 22—31). Так вот или совсем уничтожьте мое предисловие, или включите это в надлежащее место» (AЧ). Через два дня, 3 июля, Толстой послал Черткову телеграмму (AЧ) с просьбой приостановить печатание Предисловия, которое ко времени получения телеграммы было уже набрано со всеми теми изменениями, которые были предложены Чертковым (гранки в ГТМ).
В тот же день Толстой писал Черткову: «Не брался еще за предисловие — ничего не могу делать, но хочется написать не так скверно, как то, и надеюсь это сделать» (AЧ).
«Переделал предисловие»; 12 июля там же записано: «Переделывал предисловие. Кажется, порядочно о свободе»; 17 июля: «Кое что думаю и немного работаю предисловие»; 21 июля: «Всё понемногу поправлял предисловие, а нынче кончил»; и, наконец, 22 июля: «Кончил предисловие».
и 28 полос, вырезанных из четвертушек (копии на пишущей машинке, исправленные и дополненные рукой Толстого). Отдельные места статьи исправлялись и переделывались Толстым иногда до 6—7 раз. Во всем этом материале вариантов и разночтений, представляющих интерес, немного. Отметим наиболее существенные.
Первоначально в первом абзаце удержана была из первой редакции фраза:
(И прочтя вашу статью, я невольно подумалъ про нихъ и пожалелъ, что ихъ такъ много.
И далее следовало:
Пожалелъ въ особенности потому, что среди людей, занятыхъ той революцiонной деятельностью, о которой вы пишете, есть прекрасныя, самоотверженныя натуры, не только даромъ растрачивающiя свои силы и достигающiя часто обратныхъ темъ, къ которымъ стремятся, результатовъ, но и теряющiя въ той ложной деятельности, которой они отдаются, те высокiя свойства души, которыя могли бы принести благiе результаты, если бы были хорошо направлены.
Средства эти самыя разнообразныя: и деньги, и пресса, и церковь, и воспитанiе, и все орудiя техники, и, главное, дисциплинированное войско. И твердость правительствъ и всегда была большая, теперь ужъ совершенно непобедима.
Абзац, в окончательной редакции начинающийся словами «Но не будет ли такой отказ от внешней деятельности», стр. 153, строка 22, первоначально читался так:
Существуешь распространяемое революцюнными руководителями мненiе, что такая деятельность только поощряетъ насилiе, увеличиваетъ его и не требуетъ отъ техъ, которые избираютъ ее, той энергiи, техъ жертвъ и того мужества, которыхъ требуетъ революцiонная деятельность.
Следующий затем абзац кончался вначале такими словами:
Третий с конца абзац первоначально читался так:
Если бы только люди, желающiе служить народу, исполнили хотя сотую часть этихъ требованiй, но на исполненiе ихъ положили бы ту энергiю, которую они клали и кладутъ на праздную и вредную революционную деятельность, какъ незаметно, но наверно давно уже растаяли бы, какъ снегъ на солнце, все эти дикiя силы, которыя теперь давятъ народъ и, только изменяя внешнiя формы, все больше и больше усиливаются благодаря революцiонной деятельности.
Переработка предисловия шла у Толстого большей частью в направлении смягчения отдельных резких и обидных мест и выражений. С этой целью устранены были прежде всего те места, в которых очень настойчиво революционная деятельность сравнивалась со спортом и охотой на зверей. Очень явственно этот процесс устранения всего того, что носило резкий отзыв о революционной деятельности, сказывается в том, как постепенно перерабатывался четвертый от конца абзац («Я очень желал бы, чтобы статья ваша приобрела...»). Сначала зачеркиваются строки, в которых тем, кто неравнодушен к спорту, рекомендуется заняться вместо революционной деятельности крокетом, греблей и т. д., и вместо этих обидных и иронических строк пишутся другие:
и поняли бы, что революцiонная деятельность есть занятiе и праздное и безнравственное и что цель, къ которой они стремятся — те, которые искренно стремятся къ общему благу, — достигается гораздо проще и вернее менее шумнымъ, но более нравственнымъ средствомъ — мужественной, безкомпромиссной нравственной жизнью.
«поняли бы, что революцiонная деятельность есть занятiе праздное и безнравственное» заменяется фразой: «поняли бы, что революцiонная деятельность не достигаешь той цели, къ которой они стремятся», — и т. д., вплоть до установления окончательной редакции абзаца.
Из указанного материала второй редакции предисловия были отобраны полулисты, четвертушки и части их с наиболее поздними поправками рукой Толстого, и после того как части четвертушек были склеены, получился связный текст предисловия второй редакции на 15 нумерованных четвертушках, исписанных с одной стороны на пишущей машинке. В конце рукописи собственноручная подпись Толстого и им же проставленная дата — 22 июля 1904 г.
С этой рукописи была снята копия на пишущей машинке, на 9 листах тонкой копировальной бумаги большого почтового формата, и, будучи в двух местах слегка исправлена рукой Толстого, отправлена Черткову в Англию для напечатания. Подпись и дата на рукописи — «Лев Толстой. 22 июля 1904 г. Ясная Поляна» — на пишущей машинке.
Копия эта сделана небрежно. Помимо описок, в нее вкрались два пропуска, как и описки, незамеченные и неисправленные Толстым (в седьмом от начала абзаце, стр. 150, строка 21, пропущены слова «рискуя свободой и часто жи8ныо», в шестом от конца, стр. 154, строка 6, — слова «самые отчаянные»).
Впервые Предисловие Толстого к статье Черткова появилось в отдельном издании этой статьи, озаглавленной «О революции. Насильственная революция или христианское освобождение? (Обращение к верующим в бога русским людям)». Статья появилась сначала в виде приложения к № 12 «Свободного слова» за 1904 г., затем самостоятельно в издании «Свободного слова», № 89, Christchurch, 1904.
«признается», стр. 150, строка 27, прибавил слова «за некоторыми людьми» и в шестом от конца, вслед за словами «чем самые», стр. 154, строка 6, слово «наилучшие» заменил словом «успешно».
20 сентября Толстой писал Черткову, имея в виду свое Предисловие: «Изменения ваши, как всегда, не только одобрил, но пожалел, что не сделал сам» (А4).
«Наша революция» и с прежним подзаголовком. Предисловие Толстого напечатано в ней без изменения, но в качестве послесловия.
Включая Предисловие впервые в собрание сочинений Толстого, печатаем его по последней, исправленной Толстым копии и по предшествующим копиям и автографам, принимая две указанные поправки Черткова, как одобренные Толстым.