Кросби Э. Л.: Н. Толстой как школьный учитель
Глава XI. Американский опыт

ГЛАВА XI
Американский опыт.

Маленькая школа, устроенная по тем же принципам, как Яснополянская, действует теперь в Бруклине, предместье Нью-Юрка, и понятно, что я воспользовался первым же удобным случаем, чтобы посетить и осмотреть ее.

Школа эта была основана два или три года тому назад госпожою Ф., опытной детской садовницей, не знакомой однако с прежними опытами Толстого; и то, что она услыхала о них, обрадовало ее и придало ей новые силы.

Ф. пришла к заключению, что у каждого из них есть свои, ему свойственные, хорошие инстинкты, и что школьная дисциплина лишь заглушает эти инстинкты, не давая ничего, что могло бы их заменить. Ей стало казаться, что было бы лучше предоставить детей самим себе и только помогать им развиваться по-своему отвечая на их запросы и стремления.

Применив к делу эти идеи в своем детском саду, она заметила, что дети стали проявлять больше инициативы и уверенности в себе; ей было приятно узнать, что, поступая от нее в регулярную школу, они оказывались настолько успешнее других, что обращали на себя внимание, а ведь она, в сущности, ничему их не "учила", тогда как других детей обыкновенно мучили учением. Наконец она решила оставить детский сад и открыть свою собственную, совершенно свободную школу, которая, в сущности, была бы не школой, а только местом, где дети могли бы развиваться и приобретать жизненный опыт.

Все мы, без сомнения, знаем, что у детей бывает много хороших наклонностей и побуждений, которые с возрастом исчезают. Всякий ребенок любить вставать с восходом солнца. Но вот начинается привычка валяться в постели. Откуда она берется? Дети любят быть полезными и с радостью помогают во всякой работе, - мести ли пол, запрягать ли лошадь. Каким же образом, вырастая, они выучиваются пользоваться чужой работой ведь маленькие мальчики и девочки - демократы и вы не можете им объяснить классовых отличий. Откуда они их узнают?

Госпожа Ф. хотела сохранить все хорошее, что есть в детских наклонностях, и дать им полный простор для развития; она убедилась, что вмешательство взрослых лишь способствует порче этих наклонностей. И она основала так называемый "Дом игры" (Playhousse), куда дети приходят все семь дней в неделю, от восьми часов утра до четырех дня, и делают, что хотят, в то время как господин и госпожа Ф. и те из соседей, которые заходят туда, дают требуемые советы и производят самый необходимый надзор.

Я услыхал об этой школе еще в то время, когда она находилась в Нью-Рашель. Один из моих друзей говорил мне тогда, что она - самое шумное место на свете. Перенесение ее в Бруклин не произвело никакой перемены в этом отношении, и мне не нужно было справляться, где она помещается, так как шум был слышен еще на улице. Когда я подошел к двери, с лестницы сбежали три или четыре мальчика с метлами и лопатами, чтобы расчищать снег. Они поклонились мне и вежливо отвечали на мои вопросы; я открыл дверь и очутился в "Доме игры", который вполне соответствовал своему названию.

на полу кверху ногами. На некоторых из этих стульев сидели мальчики и девочки от пяти до тринадцати лет, которые писали, рисовали, разговаривали и кричали. Г-жа Ф. и две ее товарки, сидевшие посреди этого шумного общества, подошли, улыбаясь, ко мне, вперед, видимо очень довольные всем окружающим и привыкшие к нему. Господина Ф. я увидал в алькове; он работал у верстака, при чем двое или трое детей посматривали на него и подражали ему в своей игре. Г-н Ф. - человек занятой, но он ездит в Нью-Йорк только после полудня. И вот он отдает полдня, а г-жа Ф. целый день на дело воспитания без всякого вознаграждения. Г-жа Ф. сама производить всю домашнюю работу, и когда она стряпает моет или шьет, дети толпятся вокруг ее наполняя ее жизнь довольством и счастием.

Всего в школе около пятнадцати мальчиков и девочек из всех классов общества. Местоположение ее нельзя признать вполне удачным: она находится в богатом квартале города, и в нее ходят только двое или трое из детей рабочих, - а всякая школа, по совершенно правильному мнению г-жи Ф., должна быть целиком делом соседским. Но это, быть-может, еще не такой большой недостаток так как рабочие классы, как в этом убедилась г-жа Ф. по собственному опыту, бывают мало склонны воспринимать новые идеи в деле воспитания и обыкновенно предпочитают старый порядок если он оказывается доступен для них.

Я очень жалел, что не пришел в школу часом раньше, так как дети только-что кончили представление вагнеровской "Песни Нибелунгов", закончившееся "Валькирией". Передо мной валялось множество разных костюмов и сценических принадлежностей из картона; поперек комнаты была протянута длинная веревка, а на ней висела какая-то удивительная пестрая птица из картона, которую можно было заставить перелетать из конца в конец с достаточной долей реализма. Я не знаток театрального дела, никогда не видал этих опер и не знал, зачем были нужны и эта птица и ужасный дракон, голова которого лежала у моих ног и прочие принадлежности; но я постарался скрыть свое невежество, когда дети стали показывать мне свои короны, наряды и кружева.

Кажется, один или двое из детей видели эти оперы и организовали общество актеров-любителей исключительно по собственному желанию и без посторонней помощи, как бы в подтверждение теории Толстого об интересе детей к древним мифам. Г-жа Ф. помогала только игрой на рояли, да и то одна из девочек сама играла некоторые мотивы; эта девочка (тринадцати лет) научилась довольно свободно читать ноты с листа без всяких уроков только следя за игрой других, спрашивая их и подражая им; она особенно любит Вагнера и смотрит свысока на других композиторов. Другой ребенок, мальчик постарше, предпочитает Бетховена, особенно сонату "Pathetique". Младшие дети не так оригинальны и больше любят разные марши.

Большинство детей очень охотно рисует, и я видел их работы, которые они сами вделывают в рамки, изготовляемые ими большею частью из одного куска дерева. Они очень гордятся работами друг друга, хвастаются ими, как своими собственными - еще детская черта, которая скоро исчезает при обычном воспитании.

сверху до низу и принес рисунок г-же Ф. "Я не понимаю, что случилось, - сказал он - это должна быть дорога, а вышло похоже на палку. Что мне делать ?" --"Люди думали над этим много лет, пока догадались - отвечала г-жа Ф. - и ты тоже, может быть, долго не догадаешься". Через несколько дней он принес ей другой рисунок дороги с верною перспективой; он сам додумался до нее.

- "Но как же вы их учите читать, писать и арифметике ?" - спросил я у г-жи Ф. - "Да они не могут этому не выучиться, - отвечала она; - все это тут в самом воздухе". И, действительно, дети просят, чтобы их учили. Есть вещи, которые они хотят знать, - в них пробуждается стремление к знанию; и самое лучшее - ждать этого стремления, потому что тогда знание попадает как раз туда, где оно нужно. Все это цеком - дело аппетита. То, что ребенок есть с аппетитом, питает его, а то, чем его принуждают есть, вызывает у него расстройство желудка.

Нечто подобное я испытывал на самом себе. Многие из моих друзей дают мне прекрасные книги, которые я не в расположении читать, а так как я обладаю чувствительной совестью и не люблю говорить, что читал книгу, когда не читал ее, то я и одолеваю их против воли и никогда не получаю от них пользы; но возбудите во мне интерес к какому-нибудь вопросу и дайте мне книгу, трактующую об этом вопросе, - я увлекусь ею, сделаю ее частью самого себя, - быть может, ту самую книгу, которая надоедала мне год или два тому назад, явившись в неподходящее время.

Давайте ребенку или взрослому то, к чему у него есть аппетит. Если его вкус нехорош, старайтесь исправить его, но никогда не подавляйте его, не навязывайте ему ничего против его воли.

В отношении знания у ребенка обыкновенно бывает хороший аппетит. Все, что нам нужно делать, так это - ставить его в подходящие условия для его восприятие. И вот, в "Доме игры" любят писать и постоянно устраивают из этого забаву, тогда как школьные дети, приходящие иногда к ним в гости, ненавидят письмо и смотрят на него, как на наказание. Гости эти в "Доме игры" скоро начинают скучать и жалобно спрашивают, что им делать, тогда как питомцы его никогда не бывают без дела и являются в него еще задолго до начала занятий.

рассказам, стараются сами находить их в книге, следят за их чтением и постепенно выучиваются узнавать то одно, то другое слово.

Г-жа Ф. смеется над обычным "наглядным" методом: "Я вижу кошку. Видишь ли ты кошку?" Люди так не разговаривают; зачем же учить-то таким способом?

Я спросил, что бы она стала делать, если бы кто-нибудь из детей слишком полюбил книги и стал бы пренебрегать движеньем на воздухе. Она отвечала, что до сих пор еще не встречала таких ненормальных детей и что они могут явиться только лишь при очень неестественных условиях жизни. Что касается арифметики, то дети тоже учатся ей в повседневной жизни. Одна маленькая девочка стала записывать, сколько раз она может перепрыгнуть через веревочку, не споткнувшись. Другая девочка, восьми лет, объявила, что, получив от матери одиннадцать пенсов, она заплатить из них долг в пять пенсов, а на оставшиеся шесть купить мраморных шариков по полпени десяток, итого сто двадцать шариков. Она произвела это вычисление в ум так же быстро, как говорила, и оно, конечно, было для нее более наглядным, чем разные задачи из задачника.

Нередко дети сами просят показать им, как нужно складывать, и я видел на бумаге несколько таких попыток вполне приличного вида.

Таким же образом учатся они современной истории. Они очень заинтересованы русско-японской войной и часто изображают ее. Понятно, что так они не могут научиться древней истории, но г-жа Ф. смело уверяет, что вообще не стоить учить в школе таким вещам, так как они все равно забываются. Сначала это мнение показалось мне неосновательным, но, вникнув, я понял, что оно справедливо. За исключением кое-чего из греческого и латинского языка и математики, я почти ничему не научился в школе. Все, что я знаю из истории и географии, я узнал не там, и думаю, что то же было и со всеми. А если так, то дети в "Доме игры" не много теряют в этом смысле. "Они учатся географии, когда ходят куда-нибудь, - говорит г-жа Ф. (никогда не слыхав о русской комедии, где высказывается та. же мысль), - а естественной истории они учатся из своих ежедневных занятий и возни с кошками и собаками".

"непротивленцы". Они не считают нужным допускать, чтобы дети ходили по их головам, и, если бы оказались нарушенными их права, они вмешались бы, насколько сочли бы то нужным. Но они не требовательны в отношении своих прав и ничего не имеют против того, чтобы их барабанные перепонки подвергались жестоким испытаниям среди их шумного общества. Но все-таки они часто напоминают детям, что музыкальные звуки гораздо приятнее резких, что сапоги следует обтирать о половик и что лучше класть вещи на принадлежащие им места.

В обращении с детьми они всегда стараются помнить, что имеют дело с неопытными существами; они очень терпеливы с ними и, по возможности, стараются учить их всему из их собственного опыта. Они решительно объявляют, что, по их мнению, самый худший способ влиять на детей - это влиять силой, при употреблении которой ребенок всегда приобретает именно неправильный опыт. Он приходит тогда к заключению, что справедливость ест нечто произвольное, вытекающее из деспотизма, и что в жизни следует господствовать и повелевать, к чему он и стремится по мере сил. Воспитание такого рода создает лишь господ и рабов, но не может создать свободных людей. "Тюрьмы не изменяют человеческого характера и наклонностей, - говорит г-жа Ф. - Если они и уменьшают количество преступлений, то только лишь изнуряя заключенных и делая из них жалких трусов со сломленной волей".

В "Доме игры" тоже бывали маленькие воры, но их исправляли, развивая в них уважение к самим себе. Таким же образом с временными неудачами и затруднениями, но с полным успехом, убеждали там лжецов, что лучше говорить правду.

Достигнутые результаты заставили учителей потерять веру в теорию наследственности; они поняли, что соответственная обстановка может из любого ребенка сделать хорошего члена общества.

Я спросил их, не думают ли они так, что все мальчики в известное время проходят через стадию развития дикарей; мне ответили на это, что, если это и случалось, то, вероятно, раньше, чем дети попадали в их руки, так как у них они всегда слушались разума и бывали неподатливы на разумное воздействие только до тех пор, пока в них оставались еще следы их прежней "дисциплины".

фигуры, составлять ли трудные предложения; дисциплина есть уже в усилии истолковать друг другу свои намерения и подчиниться судьбе в болезнях или в неурядицах из-за дурной погоды. Какую можно к ней прибавить дисциплину, так это дисциплину самообуздания, а она нарушается при появлении учителя ex machina. И можем ли мы быть уверены в том, что, заставляя детей делать скучные вещи, мы сколько-нибудь подготовляем их к жизненной борьбе?

Господа Ф. не учат даже правилам вежливости: они уверены, что самые грубые мальчики приобретут более мягкие манеры, бывая в "Дом Игры". И я видел убедительные доказательства любви между детьми и их воспитателями в горячих поцелуях при расставании.

Дети обсуждали как-то вопрос, почему г-жа Ф. тратит на них так много времени. "Тетя не получает за это платы, - сказал восьмилетний мальчик (кажется тот, который раньше обнаруживал наклонность лгать и воровать), - тетя не берет платы деньгами; ей платят любовью".

Говоря коротко, "Дом игры" есть место, где ребенок может проявлять свою индивидуальность и приобретать опыт обращения с себе подобными, где он имеет "свободу действовать, испытывая на себе все последствия своих поступков". Главная цель "Дома игры" - развить инициативу индивидуальные особенности ребенка, которые уничтожаются при обыкновенной школьной системе. И странно сказать, что именно этим путем, - путем развитая индивидуальных особенностей ребенка, можно достигнуть величайшего блага - вдумчивости. Напрасно думают, что ее можно развить, резко отрывая ребенка от его собственных мыслей и требуя, чтобы он занимался тем, что ему обыкновенно не нравится; напрасно удивляются, что он оказывается затем апатичным и рассеянным.

Без сомнения, лучший способ приучать ребенка к сосредоточенности ума - оставлять его там где он предпочитает оставаться. Пусть он сам ищет себе новых предметов для размышления, в соответствии со своими личными особенностями, которые только и могут сделать из него свободного и независимого человека. Самому догадаться о чем-нибудь гораздо лучше, чем узнать это от другого. Разве уж мы так хорошо разрешили все жизненные вопросы и все мировые загадки (спрашивает г-н Ф.), чтобы могли предлагать детям их решение во всех подробностях? Отчего не поощрять их самих искать этого решения? Нам нужно помогать людям свободно развиваться путем их собственного опыта, а не пичкать их только знаниями.

попытках научить этому крайне трудно восполнить природу, и линейка, заключение в классе, лишние уроки - являются в лучшем случай неуклюжими орудиями справедливости. Хорошо воспитанный ребенок должен добровольно подчиняться требованиям естественной справедливости. Один из мальчиков в "Доме игры" разбил гипсовый слепок, ударив его неосторожно палкой. Сначала его утешили в его горе, но через несколько дней г-жа Ф. объяснила ему, что слепок стоить денег, что за него следует заплатить и что справедливее всего, чтобы заплатил именно он. И мальчик терпеливо копил свои пени, чтобы возместить потерю.

Любопытное обстоятельство замечено было господами Ф.: часто более ограниченными и предубежденными детьми являются дети радикалов, свободных мыслителей и анархистов. Догматизм людей "без догмата" оказывается хуже обычной исключительности сект, и свободомыслящие часто так же безжалостно калечат своих детей, как наиболее строгие из ханжей. Система "Дома игры" стремится предоставить детям полную свободу, а "свободомыслящие" знай себе требуют, чтобы детям передавали в неприкосновенности выработанную ими философскую систему.

Люди очень схожи между собой - отчасти потому, что все одинаково воспитывались. Когда станет побольше "Домов игры", тогда и люди побольше станут отличаться друг от друга.

Господа Ф. того мнения, что ни мужчина, ни женщина в отдельности не обладают способностью воспитывать. Только соединяясь для целей воспитания, они становятся способны понимать природу ребенка и отвечать на его запросы. Потому во всяком "Дом игры" должны быть мужчина и женщина, соединенные взаимной любовью и интересом к жизни детей. Но это то, что есть и дома. Отчего же не оставить ребенка там? - Оттого - отвечают они, - что сам ребенок нуждается в выходе из дома; он стремится к большому обществу, в чем может убедиться каждый наблюдатель.

Что же мы скажем о "Доме игры"? Один директор большой общественной школы осудил его, услыхав о нем. "Дети известного класса - заметил он, - нечувствительны к кротости. Они не покоряются ничему, кроме силы". Пожалуй, он был бы прав, если бы один человек должен был управлять несколькими сотнями разных мальчиков. Вы можете с кротостью объездить одну лошадь, но когда в такое же время вы должны будете объездить дюжину их, вы невольно, чтобы достигнуть более быстрых результатов, пустите в ход более крутые меры. "Дом игры" является только маленькой соседской школой, как бы разросшимся семейством, и требует от своих руководителей бесконечного терпения, энтузиазма и горячей любви к детям. Они редки среди учителей. Не часты и соседства, которые могли бы устроить такой молодятник. Но как хотелось бы мне видеть подобные же начинания также в других местах! Как помогли бы они решению великих проблем воспитания - решению, которое, правда, никогда не может быть полным, так как оно всегда будет меняться вместе с ростом знания, развитием мысли и облагорожением чувства!

"Доме игры" была напечатана в одном из американских журналов, я получил от господина Ф. интересное письмо, проливающее еще некоторый свет на предмет. Позволю себе привести из него некоторые отрывки.

"Догматизм радикалов еще не единственный грех их в отношении их детей. Стараясь дать им свободу, они часто не понимают, как опасно при этом позволять детям нарушать свободу других людей, делая их жертвами их своеволия. Кроме того, они слишком преувеличивают значение книг и дети их нередко становятся маленькими резонерами, повторяющими чужие слова и фразы и неспособными самостоятельно мыслить.

"А вот мальчик, нарисовавший дорогу, похожую на палку, только показал ее г-же Ф. и сам сделал соответственные замечания. Ему и в голову не приходило, что кто-нибудь покажет ему, что надо сделать. Он знал по опыту, что через некоторое время он будет в состоянии сделать, что нужно, и, действительно, понемногу он добился того, чего хотел.

"В этом и заключается различие между самодеятельным и вымуштрованным ребенком. Самодеятельный ребенок спрашивает иногда, что ему делать, но это бывает обыкновенно тогда, когда дело его не соответствует его наклонностям или когда оно превышает его силы или знания. Его опыт развил в нем известную уверенность в себе и он уже знает свои силы, тогда как вымуштрованный ребенок, не имея случая проявлять заключенные в нем силы, невольно сознает себя слабым.

"Дети, приходящие из школы в "Дом игры", обыкновенно занимаются сначала только чтением и письмом; но потом, заметив, что это не ставится им в особую заслугу, они бросают их и уже выказывают к ним таившееся в них отвращение, как к делу, которое им навязывали.

"Что касается окончательного приговора над "Домом Игры", то мы полагаем, что и через десять или более лет его не легче было бы произнести, чем теперь. Значение "Дома Игры" не может быть оценено каким-либо внешним успехом детей, если понимать успех в обыкновенном смысле. И было бы невозможно сказать, чем было бы развитие какого-либо мужчины или женщины, вышедших из "Дома игры", если бы они никогда там не воспитывались. Значение "Дома игры" можно было бы понять только лишь наблюдая изо дня в день за ходом развития детей и их особенностей. И его значение могли бы понять лишь люди, которые интересуются детьми, много их видят и много их знают.

"Что касается замечания директора какой-то школы, что дети известного класса нечувствительны к кротости, то уже самый факт того, что он держится такого взгляда, явился бы для него помехою к познанию истины. К ребенку из этого класса, явившемуся к нему, он, без сомнения, применил бы свои приемы воздействия столь же уверенно, как хинин при малярии.

"Мы не верим ни в какие правила, - ни в кротость, ни в силу. Мы не утверждаем, что все дети чувствительны к кротости и требуют кроткого обращения. Мы стараемся только понять ребенка и ответить на его запросы. Если бы мы заметили, что в некоторых случаях были бы справедливы слова директора, мы не задумались бы пустить в ход необходимые в этих случаях меры.

"Иногда и нам приходилось доказывать, что у нас нашлась бы сила, если бы мы захотели ей пользоваться. Однажды г-н Ф. так сильно схватил за плечи одного мальчика, что чуть не задушил его - но только потому, что тот мальчик сделал то же самое с другим, более маленьким мальчиком. Ему показали чрез это, что он сделал другому то, чего не пожелал бы себе. Но когда только нам ни случалось поступать таким образом, мы всегда чувствовали, что тех же результатов можно было бы достигнуть без всякого подобия насилия.

"Понятно, если вы захотите достигнуть чего-либо сразу, вам, волей-неволей, придется пустить в ход силу; но весьма вероятно, что вы достигнете при этом только лишь временного пресечения чего-либо, - отнюдь не более. Это великий наш грех - наше нетерпение. Нам хочется немедленных, осязательных результатов. То, что складывалось годами, нам хочется уничтожить в одно мгновение.

"Приведенное вами сравнение с лошадью, которую можно объездить с совершенной кротостью в том случае, когда она только одна, лишь иллюстрирует ту истину, что иметь дело с пятидесятью детьми совсем не то, что иметь дело с одним ребенком. У г-жи Ф. в ее детском саду было от 40 до 50 детей, и ей было там не труднее, чем нам здесь с пятнадцатью. Казалось бы, что со многими было бы легче справляться, чем с немногими. Но не надо забывать, что цель наша другая. Мы боимся разбить сердце ребенка. Мы печалимся, встретив ребенка с надломленной волей, и верим, что наш долг прийти к нему на помощь".

Раздел сайта: