Кросби Э. Л.: Н. Толстой как школьный учитель
Глава IХ. Другие уроки

ГЛАВА IХ
Другие уроки.

Толстой испытал те же трудности при обучении географии, как и при обучении истории. Дети не интересовались тем, что земля вертится на своей оси и обходит вокруг солнца. Когда он начал учить их, в каких частях света находятся разные страны, то они не видели пользы в этом знании. Как в истории он начинал с современных событий, так и в географии он пробовал начать с родной деревни. Ученики интересовались еще соседней деревней, но они и так ее знали. Дальше соседней деревни уже ничто их не интересовало. Они слушали рассказы о разных странах, но только если в них не чувствовалось географии. Если же они видели, что эти рассказы назначаются для того, чтобы выучить их географии, они чувствовали хитрость и получали отвращение к уроку.

Толстой убедился, что обучение географии в школах никуда не годится. Он вполне согласился с одной госпожой в русской комедии, что обучение географии бесполезно, так как кучер довезет, куда нужно. Он сам, как учитель, чувствовал в себе целый мир сведений о природе, искусстве и поэзии, которых ему некогда было сообщить ученикам. Нужно ответить на тысячи жизненных вопросов вокруг нас прежде чем начать говорить о тропиках или о полярных странах. У детей нет врожденного вкуса к географии, и если уж учить ей, то прежде всего надо возбудить к ней интерес. Толстой рекомендует, как пригодное для этого средство, чтение путешествий. Я рекомендовал бы так же, как еще более действительное средство, собирание почтовых марок. Обыкновенный мальчик, занимаясь ими, обыкновенно узнает из географии гораздо больше, чем при занятии с лучшим учителем.

"Что такое искусство?" Толстой выразил взгляд, что теперешняя поэзия, музыка и живопись представляют из себя нечто выродившееся, нечто такое, что могло развиться лишь в удушливой атмосфере. Он пришел к такому взгляду еще в Яснополянской школе. Детям надоедали лучшие стихи, но они наслаждались народными песнями, и Толстому казалось, что именно в этих-то песнях и заключалось настоящее искусство. Поэтому, естественно, его не удовлетворяло его обучение детей музыке и рисованию; ему казалось, что ему следовало бы быть учеником, а им учителями. Он видел, что мальчики лучше пели прежде, сами по себе, чем после уроков пения.

В рисовании он стремился предоставлять ученикам возможно большую свободу; он быль убежден, что, заставляя их копировать и подражать в школе, он сделал бы их способными лишь копировать и подражать в течение всей жизни. Он оберегал их вкус от влияние испорченного вкуса учителя; он настаивал, что ребенок имеет такое же право, как и учитель, отдавать предпочтение собственному вкусу.

Не надо думать, что Толстой составил свои мнения о воспитании без предварительного изучения всех методов преподавания, практиковавшихся в Европе. Он посетил школы в Германии, Франции и Швейцарии и расспрашивал учителей и учеников обо всем, что только можно было узнать от них. Он особенно изучал школы в Марселе (кажется, в начале 6о-х годов) И быль поражен их малой пригодностью. Между тем он видел, что жители этого города были очень понятливы умны и вежливы. Как было объяснить этот факт? А вот объяснение. Они получали образование вне школы - на улицах, в кафе, театрах, мастерских, музеях и читая такие книги, как романы Дюма. Эта-то бессознательная школа, по мнению Толстого, подкапывалась под принудительную школу и сделала содержание ее почти ничем. Оставалась от нее только одна деспотическая форма...

человека сделать другого совершенно похожим на себя, как ничем не оправдываемое нарушение в праве личности, на которое мы не имеем никакого нравственного права.

И вот Толстой рисует контраст между ребенком на улице или дома и ребенком в школе.

"жизнерадостное, любознательное существо с улыбкой в глазах и на устах, во всем ищущее поучения, как радости, ясно и часто сильно выражающее свои мысли своим языком; другой - измученное, сжавшееся существо, с выражением усталости, страха и скуки, повторяющее одними губами чужие слова на чужом языке, - существо, которого душа, как улитка, спряталась в свой домик".

"Единственная основа образования, - говорит он - есть свобода, - свобода для народа устраивать свои собственные школы, свобода для учеников выбирать, чему и как им учиться. И только опыт может указать наилучший метод преподавания, устанавливая наиболее естественное отношение между учителем и учениками. В каждом отдельном случае степень свободы определяется учителем его знанием, его талантами, но, вообще говоря, чем меньше в школ принуждения, тем она лучше".