532.
1892 г. Июля 26. Бегичевка.
Сейчас очистил всю свою запущенную кореспонденцию,1 и последнее, кажется, 12-е письмо пишу тебе, милый друг. Дело наше совсем ясно, не только обозначилось, но и устроилось. Теперь нам здесь больше нечего делать и во вторник, коли будем живы и здоровы, как теперь, приедем домой. Попов приехал вчера, и статью, я думаю, что кончил, он и Ал[ексей] Митр[офанович] переписывают ее. Приюты, кот[орые] нужны были, и при них кормление стариков и сирот, мы устроили почти везде, где нужно. (Осталась Андреевка, и туда поехал Ваня.) Всех сотрудников отпустили и все счеты их получили. Поше я нынче написал, прося его приезжать. До него же дело будут вести Раевские. Главная надежда на Эл[ену] П[авловну].
Два дня, к[оторые] мы остаемся еще — теперь 1-й час ночи с субботы на воскресенье, я посвящу на составление отчета в черне. (Таня не прислала мне имена — счет пожертвований русских, да это сделаем дома.) Кроме того, Маша нездорова, обычным нездоровьем, и получу завтра от вас письма, и может, и даже должна, приехать Пинская, от к[оторой] одной нет окончательного отчета.
Ездила ли ты, или едешь в Москву? Здоровы ли все? Посылаю письмо Бобринского об утонувшем матросе.2 Я думаю, что надо бы пожертвовать от нас 200 р. Как ты думаешь? Если да, то пошли по адресу. Целую тебя и детей. До свиданья.
Л. Т.
Письмо это не пошло нынче, воскресенье, и потом едва ли мы приедем во вторник. Когда поедем верно, — телеграфируем.
На конверте: Московско-Курская ж. д. Козловка-Засека. Графине Софье Андревне Толстой.
Примечания
1
2 Оно не сохранилось.