61.
1867 г. Марта 19. Москва.
Ну вотъ, моя голубушка, пишу съ чувствомъ настолько радостнымъ, сколько это возможно въ день похоронъ.1 Я очень жалелъ, что сделалъ съ тобой уговоръ телеграфировать только въ случае дурнаго. Мне хотелось телеграфировать тебе, что все гораздо лучше, чемъ я ожидалъ. Вопервыхъ, здоровье Тани действительно поправилось за то время, что я ее не видалъ, такъ что она теперь после этихъ 3-хъ дней горя все-таки никакъ не хуже, коли не лучше на видъ того, какъ я оставилъ ее. Горе все они переносятъ хорошо. Таня мало плачетъ, молчитъ много, говоритъ только про Долли, но спитъ, естъ и кротка и добра. Не хорошо только, что она покашливаетъ, но и то скорее нервическимъ, чемъ чахоточнымъ кашлемъ. Разскажу все сначала. Прiехали мы — я по крайней мере — очень усталый (дорога ужасная) въ 12 часовъ. Дома были одна мама и Лиза, остальные на похоронахъ. Мама разсказала мне, что Долли умерла скоропостижно, нервнымъ ударомъ, какъ предполагают.2 На счастье Тани, ея не было у Дьяковыхъ въ этотъ день, она была у Перфильевыхъ3 она у него на рукахъ стала умирать, хрипеть и черезъ 20 минутъ умерла.4 Маша5 и Софешъ6 были тутъ. Маша выросла, сформировалась, похожа на большую и ужасно жалка. Переодевшись, я поехалъ въ домъ Лизаветы Алексевны Дьяковой,7 куда они должны были прiехать и переехать после похоронъ, и, можешь себе представить странную случайность — я подъезжаю къ дому въ одно и тоже время, как идетъ изъ церкви похоронный поездъ мимо дома, и Дмитрiй выезжаетъ изъ воротъ дома, присоединяясь къ поезду и кричитъ мне: Машу и Таню оставилъ тутъ дома.8 Я заехалъ къ нимъ, разцеловался и поплакалъ съ этими милыми и жалкими девочками и поехалъ догонять похороны на Пятницкое кладбище,9 — Маша, Таня, Софешъ, Дмитрiй посидели въ маленькой отдельной комнатке. Жалко очень было смотреть на отца съ дочерью, какъ они целовались и плакали. А[ндрей] Е[встафьевичъ] говоритъ, что они какъ тетеревяты, у к[оторыхъ] убьютъ матку, сойдутся вместе и пищатъ. Оттуда я увезъ Таню домой и хотелъ ехать вечеромъ къ Дмитрiю, но заснулъ, а онъ самъ къ намъ прiехалъ съ Софешъ и Машей. Маша очень трогательна и особенно темъ мне очень дорога, что тебя ужасно любитъ и желаетъ видеть. Очень, очень любитъ. Планы ихъ, какъ мы и предполагали, состояли сначала въ томъ, чтобы ехать заграницу, но потомъ раздумали и решили пожить недели три въ Москве, а потомъ уехать къ намъ и въ Чермошню. Я буду уговаривать ихъ пожить у насъ подольше. Старуха Дьякова поедетъ съ ними въ Чермошню. Софешъ тоже очень жалка и мила, ее все и Дмитрiй очень любятъ и ценятъ, и она останется у нихъ. Долли, говорятъ, ужасно испортилась съ другаго дня, и Таня и Дьяковъ всетаки видели, а въ этомъ положенiи и на Таню, я чувствую, равное впечатленiе произвели и горе, и ужасъ смерти. Когда она прiехала съ Лизой отъ Перфильевыхъ въ день смерти, А[ндрей] Е[встафьевичъ] уже получилъ письмо Сухотина, что Долли умерла. Они ничего не сказали ей вечеромъ, а на другой день Петя10 взялся приготовить ее и понемножку, очень искусно, сказалъ ей. Она стала рыдать, хвататься за голову, не верила и на извощике11 поскакала с Петей къ Дьяковымъ, тамъ искала ее везде, и наконецъ ей показали. Они тамъ все жили. На одной половине стояла покойница, на другой — они жили. —
Тургеневъ здесь, ужасно лебезитъ передъ Берсами12 и завтра назвался къ нимъ обедать. Я еду къ Дьякову. Каково событiе съ Лизаветой Андревной?13 — Здоровье мое хорошо, и я теперь вечеромъ, после окончанiя всего испытываю прiятное чувство, что все прошло лучше, чемъ я ожидалъ. Главное, Тани гораздо лучше, чемъ я ждалъ. Потомъ прiятно, что Дьяковъ и Маша рады мне и на меня и особенно на тебя смотрятъ, какъ на лучшихъ своихъ друзей. Я очень радъ, что тебя такъ любятъ, не я одинъ — тебя знаю. Прощай, моя душечька, целую тебя, детей и тетиньку.
Ежели тебя можетъ интересовать вопросъ, не въ Москве ли Шибзикъ,14 и не встречусь ли я съ нимъ у Дьякова, то знай, что хотя онъ и въ Москве, я наверное сделаю такъ, чтобы не видать его или не видать более, какъ здравствуйте и прощайте. Прощай, милый, голубушка.
12 часовъ ночи.
Примечания
«Литературном наследстве», № 19—21, стр. 705, другой отрывок — ПСТ, стр. 73. Полностью публикуется впервые. Датируется на основании того, что письмо написано вечером после погребенья Дарьи Александровны Дьяковой, похороненной в день своих именин 19 марта.
1 Похороны Д. А. Дьяковой и ее смерть (17 марта 1867 г.) описаны Т. А. Кузминской в ее Воспоминаниях (III, стр. 127—130).
2 А. Е. Берс в своем письме к С. А. Толстой от 18 марта 1867 г. писал: «По моему мнению, она умерла от разрыва кровеносного сосуда в груди, а может быть и от разрыва самого сердца».
3 Степан Васильевич и Анастасия Сергеевна Перфильевы.
4 В письме к С. А. Толстой А. Е. Берс так описал кончину Дьяковой: «в пятницу в 5 часов села она обедать, и поевши суп, она почувствовала дурноту. Дмитрий Алексеевич отнес ее на диван, где она и впала в совершенное беспамятство и хрипение. Это продолжалось около двух часов, и в это время ставили ей пиявки к носу. Переход в смерть был едва заметен. Утром послали вам телеграмму».
5
6 Софья Робертовна Войткевич, гувернантка Дьяковых, впоследствии вторая жена Д. А. Дьякова.
7 Елизавета Алексеевна Дьякова, дочь Алексея Матвеевича Окулова (1806—1886). С 1836 г. третья жена Алексея Николаевича Дьякова, мачеха Дм. Ал. Дьякова. Была знакома с Пушкиным.
8 Эта встреча неверно описана Т. А. Кузминской в Воспоминаниях: «Когда на улицах двигалась печальная процессия, и мы, близкие, шли за гробом, я увидела, как кто-то догонял наше шествие и, поровнявшись с нами, соскочил на ходу с саней. Это был Лев Николаевич. Он ехал прямо с вокзала к Дьяковым и, узнав, где мы должны были итти, догнал нас. Я как сейчас, всё вижу и помню это» (III, стр. 129).
9 За Крестовской заставой по дороге в Останкино.
10
11 Зачеркнуто: съ Петей
12 Связь Тургенева с Берсами была старинная. В качестве домашнего врача А. Е. Берс ездил с родителями Тургенева за границу, когда Ивану Сергеевичу было четыре года. У В. П. Тургеневой была незаконная дочь от А. Е. Берса (Варвара Николаевна Богданович-Лутовинова, по мужу Житова). О близости А. Е. Берса с В. П. Тургеневой писал Ф. И. Б-в («Из воспоминаний о селе Спасском-Лутовинове» — «Русский вестник» 1885, 1, стр. 356 и 371): «По смерти мужа к Варваре Петровне наиболее близкими людьми были Dr. Б ***, образованный и очень красивый молодой человек..... Он присутствовал при смерти В. П-ны.... Мать ради дружбы к г. Б... готова была лишить сыновей наследства». Т. А. Кузминская писала: «Семья наша сохранила навсегда отношения с И. С. Тургеневым» («Моя жизнь дома и в Ясной поляне», І, стр. 12). Самое знакомство А. Е. Берса с его будущей женой состоялось в связи с тем, что он был в Туле проездом к Тургеневым в Орловское имение. В 1867 г. Толстой был в ссоре с Тургеневым, и они не видались; ссора эта продолжалась с 1861 г. по 1878 г., когда по инициативе Толстого дружеские отношения между обоими писателями восстановились. О ссоре Толстого с Тургеневым см. Фет, «Мои воспоминания», ч. I, стр. 370—371; «Дневники С. А. Толстой 1860— 1891». М. 1928, стр. 45—46. О взаимоотношениях Толстого и Тургенева см. Скворцов, «Тургенев и Толстой» («Журнал Министерства народного просвещения», 1917, XI—XII), Португалов, «Новое о прошлом. Л. Н. Толстой об И. С. Тургеневе» («Современник» 1913, III), С. Л. Толстой, «Тургенев в Ясной поляне» («Голос минувшего» 1918, № 1—4), Т. Л. Сухотина-Толстая, «И. С. Тургенев» («Друзья и гости Ясной поляны». М. 1923). Переписка Тургенева с Толстым опубликована в книге «Толстой и Тургенев. Переписка», ред. А. Е. Грузинского и М. А. Цявловского, изд. Сабашниковых. М. 1928, а также в тт. 60, 61 настоящего издания.
13 Вероятно слова эти относились к предстоявшему браку Елизаветы Андреевны Берс с Гавриилом Емельяновичем Павленковым (ум. в 1892 г.). Их свадьба состоялась 7 января 1868 г.
14
С. А. Толстая писала во встречном письме от 21 марта 1867 г. (вечер): «Нынче необыкновенной деятельностью старалась заглушить в себе все мрачные мысли, но чем более старалась, тем упорнее приходили в голову самые грустные мысли. Только когда сижу и переписываю [«Войну и мир»], то невольно перехожу в мир твоих Денисовых и Nicolas, и это мне особенно приятно. Но переписываю я мало, всё некогда почему-то. А что мне делать? Завтра никак не могу еще иметь письма от тебя, и жду этого письма просто с болезненным нетерпением. Ведь подумай, я ничего не знаю, кроме лаконического содержания телеграммы, а воображение мое уже замучило меня. Знаешь, целый день хожу, как сумашедшая, ничего не могу есть, ни спать, и только придумываю, что Таня, что Дьяковы и всё воображаю себе Долли, и грустно, и страшно, да еще главное и тебя-то нет, и о тебе всё думаю, что может с тобой случиться. Приезжай скорей». (ПСТ, стр. 70.)