Толстой Л. Н. - Толстой С. А., 25 ноября 1864 г.

24.

1864 г. Ноября 25. Москва.

Нынче утромъ я послалъ 3-й телеграммъ, въ которомъ говорю, что операцiи делать не буду. Вотъ какъ было дело.

Утромъ сиделъ дома, ожидалъ Рудинскаго. До Рудинскаго заехалъ случайно еще Вендрихъ.1 Показали ему, и онъ сказалъ, что править не надо, хотя и признавалъ, что рука не на месте, и привелъ три случая вправленiя застарелыхъ вывиховъ, к[отор]ые все остались безуспешны. Ему я не поверилъ и ждалъ Рудинскаго, на котораго слова я какъ будто загадалъ — сделатъ, что онъ скажетъ, что бы то ни было. — Я впередъ попросилъ А[ндрея] Е[встафьевича] неговорить съ нимъ прежде меня и предоставить объяснить одному мне. Онъ смотрелъ внимательно и решилъ, что ломать не надо, что былъ переломъ (это призналъ и Поповъ), и что полному вправленiю могла помешать какая нибудь подвернувшаяся подъ головку связка, и что кроме того пустое пространство, которое не занято костью руки, теперь уже выполнилось хрящомъ (это тоже говорилъ Поповъ), и что поэтому пробовать нечего. Онъ говорилъ, что рука очень, очень не много не на месте, и что владеть я ей буду гораздо лучше, чемъ теперь. — Что теперь я не владею преимущественно отъ того, что при бездействiи все мускулы исхудали, и въ мускулахъ было произведено растяженiе и ушибомъ параличное состоянiе, к[отор]ое можетъ пройти и само собою, и при употребленiи Іода, мази, к[отор]ая произведетъ наружное воспаленiе. Это я сделаю завтра. Главная же моя надежда на Гимнастику. Фоссъ2 уверялъ вчера, что у него были такiе случаи, излечиваемы совершенно, и что для этаго потребуется месяцовъ 6. Онъ говоритъ, что надобно это делать ему самому, следовательно въ Москве, на что я, разумеется, не соглашусь, а думаю сделать вотъ какъ: начавъ съ завтрашняго дня, буду его приглашать каждый день ко мне для упражненiй и продолжу это неделю или 10 дней. Алексей3 будетъ присутствовать и учиться; и ежели замечу пользу, то по его инструкцiи буду продолжать тоже самое. Къ несчастiю, онъ долженъ б[ылъ] прiехать нынче къ А[ндрею] Е[встафьевичу] и почему то не былъ, такъ что я всего съ нимъ еще не переговорилъ. А впрочемъ будетъ, что будетъ. Я очень мало буду тужить, ежели рука безъ боли останется въ теперешнемъ даже положенiи, и ежели бы я зналъ, что ты смотришь также, то былъ бы совершенно спокоенъ. Отъ тебя все нетъ письма. — Нынче утромъ я опять писалъ охотно, потомъ прiехалъ маленькой Оболенской к[оторый] хочетъ кажется, faire la cour4 Лизе,5 6 к[отор]ый что-то похуделъ и сталъ похожъ на стараго камеръ-лакея. Оба наскучили, потомъ Анке еще хуже наскучилъ, сидя весь обедъ и вечеръ. А[ндрей] Е[встафьевичъ] тоже тяжелъ своей непрестанной, томящей заботой о своемъ здоровьи, к[отор]ое было бы действительно много лучше, ежели бы онъ меньше о немъ заботился и воздерживался бы. Вечеромъ поехали опять въ малый театръ7 первое время. Получили отъ Саши письмо8 очень хорошее, только и мечтаетъ, что объ поездке въ Ясную Поляну. До сихъ поръ я только и былъ озабоченъ, что своей рукой; теперь, когда это дело решено, я завтра добьюсь ответа отъ Каткова9 и или у него или отдельной книжкой начну печатать. Матерьяловъ я много досталъ здесь. Что ты? что въ детской? Прощай, милый другъ. Завтра, можетъ, еще припишу, а теперь 11-й часъ, и усталъ очень; я все после обеда делалъ гимнастику своей рукой. —

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 18—19.

1 Альфред Федорович Вендрих, доктор.

2 «Учитель и владелец гимнастического заведения» (н. п. С. А.).

3

4 [ухаживает]

5 Елизавета Андреевна Берс.

6 Сергей Михайлович Сухотин (1818—1886), камергер, владелец 2300 десятин земли. В молодости служил в л. -гв. Преображенском полку; с 1851 г. советник в Московской дворцовой конторе. Был женат на сестре Дм. Ал. Дьякова — Марии Алексеевне. В «Русском архиве» за 1894 г. (№№ 2, 3 и 4) напечатаны: «Из памятных тетрадей С. М. Сухотина». Жена Сухотина — Мария Алексеевна — развелась с ним в 1868 г. и вышла замуж зa Сергея Александровича Ладыженского. Обстоятельства этого развода послужили фактической основой для описания развода Карениных в романе Толстого.

7 «Семейные расчеты». Спектакль начался представлением шутки-водевиля в одном действии Похвистнева «Билет на лоттерею, Шиманов и Сероки» и закончился шуткой в двух картинах «Прежде скончались, потом повенчались».

8 — Александра Андреевича Берса. 20 ноября 1864 г. он писал Толстому из местечка Варки Варшавского уезда, где он служил в то время по окончании кадетского корпуса: «Ты пишешь, что настоящее счастье состоит в том, чтоб жить так, как я в глуши с товарищами, а мне так кажется наоборот, что гораздо приятнее жить так, как ты живешь, в своей деревне между своими».

9 В подлиннике: Каткову. — Михаил Никифорович Катков (1818—1887), публицист; первоначально — либерал, со времени польского восстания выразитель дворянско-монархической реакции. Был редактором «Московских ведомостей» и «Русского вестника». В Катковском «Русском вестнике» Толстым были опубликованы: «Семейное счастье», «Казаки», «Поликушка», «Тысяча восемьсот пятый год» («Война и мир») и «Анна Каренина».

«Вчера не писала тебе, милый друг мой Левочка, и что-то так неловко на душе, точно я, как бывало, маленькая, богу не помолюсь. Вчера уже поздно вечером привезли мне твое письмо, грустное, неприятное, и вчера же получила самую приятную и утешительную телеграмму, что рука на месте и ты здоров. Ну, слава богу, мне, признаюсь, немного неприятно было, что ты останешься убогий, именно с той точки зрения, что это твое существование немного бы отравило и испортило. Но я до того удивилась, что и рассказать не могу. Особенно после письма, в котором ты с такими подробностями пишешь о том, как править нельзя, как уже пустое пространство заросло хрящем, и мускулы приведены в параличное состояние и проч. Что побудило тебя править руку? Кто советовал тебе, как правили? Не скоро узнаю я всё это. Давали ли тебе хлороформу? Завтра посылаю в Тулу за и с письмом. Но еще описания, как тебя чинили и правили, быть не может. Спасибо, душенька, что посылал мне такие частые и правдивые телеграммы. Вижу, что ты помнишь обо мне и понимаешь, как мне дорого знать всё, что до тебя касается. Это бы мне и писать не надо, Левочка, письмо твое от 25-го мне очень было грустно. О руке-то уж теперь прошло, а Таню бедную мне ужасно жаль. Видно, она только и дышит, что у нас, а там душно ей. Да, Кремлевским воздухом дышать теперь тяжело, особенно такими легкими, какие у Тани. Ей только бы теперь веселиться, развернуться. Два раза молод не будешь. Мне ее ужасно жаль. Утешай ее, Лёва, и зови к нам на лето, непременно. Отчего ты, глупый, скучаешь? Я уже писала тебе, чтобы ты рассеивался, нарочно старайся веселиться, а то что же, кой веки раз уехал, и то скучаешь. Я очень рада, что тебе пишется. Это всегда для меня радость. Готовь, готовь мне работы. Я уже соскучилась без переписывания» (ПСТ, стр. 33—34.)