923.
1910 г. Октября 17. Я. П.
Хочется, милый друг, по душе поговорить с вами. Никому так, как вам, не могу так легко высказать, — знаю, что никто так не поймет, как бы неясно, недосказанно ни б[ыло] то, ч[то] хочу сказать.
Вчера б[ыл] оч[ень] серьезный день. Подробности фактические1 вам расскажут, но мне хочется рассказать свое — внутреннее. —
Жалею и жалею ее и радуюсь, что временами без усилия люблю ее. Так б[ыло] вчера ночью, когда она пришла покаянная и начала заботиться о том, чтобы согреть мою комнату и, несмотря на измученность и слабость, толкала ставеньки, заставляла окна, возилась, хлопотала о моем...2 телесном покое. Что ж делать, если есть люди, для к[оторы]х (и то, я думаю, до времени) недоступна реальность духовной жизни. Я вчера с вечера почти собирался уехать в Кочеты, но теперь рад, что не уехал. Я нынче телесно чувствую себя слабым, но на душе оч[ень] хорошо. И от этого-то мне и хочется высказать вам, что я думаю, а главное, чувствую. — Я мало думал до вчерашнего дня о своих припадках, даже совсем не думал, но вчера я ясно, живо представил себе, как я умру в один из таких припадков. И понял то, что, несмотря на то, что такая смерть в телесном смысле, совершенно без страданий телесных, оч[ень] хороша, она в духовном смысле лишает меня тех дорогих минут умирания, к[отор]ые могут быть так прекрасны. И это привело меня к мысли о том, что, если я лишен по времени этих последних сознательных минут, то ведь в моей власти распространить их на все часы, дни, может быть месяцы, — годы (едва ли), к[отор]ые предшествуют моей смерти, могу относиться к этим дням, месяцам, так же серьезно, торжественно (не по внешности, а по внутреннему сознанию), как бы я относился к последним минутам сознательно наступившей смерти. И вот эта-то мысль, даже чувство, к[отор]ое я испытал вчера и испытываю нынче и буду стараться удержать до смерти, меня особенно радует, и вам-то мне и хочется передать ее. — В сущности это всё оч[ень] старо, но мне открылось с новой стороны.
Это же чувство и освещает мне мой путь в моем положении и из того, что было и могло бы быть тяжело, делает радость.
Не хочу писать о делах — после.
А вы также открывайте мне свою душу.
Не хочу говорить вам: прощайте, п[отому] ч[то] знаю, что вы не хотите даже видеть того, за что бы надо было меня прощать, а говорю всегда одно, что чувствую: благодарю за вашу любовь.
Это я позволил себе так рассентиментальничать[ся], а вы не следуйте моему примеру.
Жаль мне только, что Галю до сих пор не удалось видеть. Вот ее прошу простить. И она, вер[оятно], исполнит мою просьбу.
Примечания
Впервые опубликовано без двух последних абзацев в воспоминаниях В. Г. Черткова «О последних днях Л. Н. Толстого» — «Библиотека Л. Н. Толстого», под ред. П. И. Бирюкова, № 3, изд. Сытина, М. 1911, стр. 29—30. На подлиннике дата рукой А. П. Сергеенко: «17 октября 1910 г.» подтверждается нижеприведенной записью Толстого в Дневнике.
1 которая перед тем просила Льва Николаевича не ездить к Чертковым, «пожалеть ее и дать ей совсем оправиться» (записки В. М. Феокритовой от 16 октября 1910 г.). Д. II. Маковицкий минут через 10 после отъезда Льва Николаевича вернулся, но уже не застал Софью Андреевну, которая, как сама рассказывала, ходила в Телятинки встречать Льва Николаевича, ждала его у мостика, хотела лечь поперек дороги. «Пускай перешагнул бы через мой труп», — говорила она (записки В. М. Феокритовой). По своем возвращении часов в пять Лев Николаевич очень забеспокоился, что Софья Андреевна еще не возвратилась, и послал ее искать. Ее нашли, когда уже было совсем темно, лежащею на земле около скамейки под елкой недалеко от дома. После возвращения Софьи Андреевны домой Толстой имел с ней тяжелый разговор. В своем Дневнике 16 октября Толстой пишет: «Сказал за завтраком, что поеду к Ч[ертковым]. Началась бурная сцена, убежала из дома, бегала в Телят[инки]. Я поехал верхом, послал Душ[ана] сказать, что не поеду к Ч[ертковым], но он не нашел ее. Я вернулся, ее все не было. Наконец, наш[ли] в 7-м часу. Она пришла и неподвиж[но] сидела одетая, ничего не ела. И сейчас вечером объяснялась нехорошо. Совсем ночью трогательно прощалась, признавала, что мучает меня, и обещала не мучить. Что-то будет?» (т. 58, стр. 118).
В «Дневнике для одного себя» Толстой записал: «16 октября. Нынче разрешилось. Хотел уехать к Тане, но колеблюсь. Истерический припадок, злой. Все дело в том, что она предлагала мне ехать к Ч[ертковым], просила об этом, а нынче, когда я сказал, что поеду, начала бесноваться. Очень, очень трудно. Помоги бог. Я сказал, что никаких обещаний не дам и не даю, но сделаю все, что могу, чтобы не огорчить ее. Отъезд завтрашний едва ли приведу в исполнение. А надобно. Да, это испытание, и мое дело в том, чтобы не сделать недоброго. Помоги бог.
Помню, кто я» (т. 58, стр. 141—142). См. также т. 58, прим. 1511, и «Дневники Софьи Андреевны Толстой. 1910», записи от 16 октября, стр. 228—234.
2 Многоточие в подлиннике.