159.
В. Г. Черткову и П. И. Бирюкову.
1887 г. Октября 10. Я. П.
Получиль ваши радостныя письма, милые друзья. Въ вашемъ, В[ладимiръ] Г[ригорьевичъ] такъ много сказано, что не знаю на что отвечать. Больше всего меня трогаетъ то, что вы пишете о себе: о той трусости, какъ вы называете, передъ физическими страданiями, и к[оторая] вызывается въ васъ преимущественно жел[езной] дорогой. Мне думается, что это физическiй, только физическiй недугъ, какъ зубная боль, ревматизмъ, и что къ этому состоянiю надо относиться совершенно такъ, какъ къ физическому страданiю, не приписывая ему ни на волосъ больше значенiя. Ну, болитъ зубъ, или животъ, или найдетъ жутость и болитъ сердце. Ну и пускай себе болитъ, a мне что за дело? Либо поболитъ и пройдетъ, либо такъ я умру въ этой боли. Ни въ этомъ ни въ другомъ случае нетъ ничего дурнаго. Мне кажется, что не бояться своей боли — это можно, когда знаешь ее по опыту — это значитъ: отнять у нея все мучительное. А что физическое — это я знаю, п[отому] ч[то] испытывалъ это въ очень сильной степени въ железной дороге. Помню давно я разъ селъ ночью въ 1-й классъ, онъ б[ылъ] весь пустой, и на меня нашелъ ужасъ, что я съ ума сойду.1 У васъ это приняло другую складку, но это наверно то же ощущенiе, к[оторое] многiе испытываютъ въ более или менее сильной степени — какой то излишекъ въ себе мыслей, ощущенiй, переполнено, что-то надуто. Это физич[еская] боль, и чтобъ победитъ ее, чтобъ она не мешала — мне кажется, надо согласиться съ ней, покориться ей, и не думать, какъ мы делаемъ, о борьбе съ нею. А то приготавливаешься къ борьбе и въ воображенiи своемъ ее преувеличиваешь и заробеешь передъ ней. Разумеется, главное средство безбоязненности — это привычка мысли представленiя о плотской смерти. Если хорошо представишь себе смерть и вызовешь въ своей душе то, чтò уничтожаетъ страхъ ея (въ ней только и есть страхъ, ея самой нетъ), то то, чтò вызовешь — съ излишкомъ достаточно для уничтоженiя всехъ плотскихъ страховъ и сумасшествiя и одиночнаго заключенiя. 25 летъ сумасшествiя или одиночнаго заключенiя ведь во всякомъ случае только кажутся удлиненiемъ агонiи, въ сущности же удлиненiя нетъ, п[отому] ч[то] передъ той истинной жизнью, к[оторая] дана намъ, часъ и тысяча летъ все равно.
23 я понялъ не такъ, какъ вы объясняете: вы клеплете на себя. И я не пот[ому], что люблю васъ, а потому думаю, что знаю васъ, знаю, что у васъ не можетъ быть недобраго чувства къ людямъ. Много хочется написать, спросить, да нынче некогда. Надо о деле.
4Жена вамъ, П[авелъ] И[вановичъ],5 писала въ Петерб[ургъ], и я приписалъ о Гоголе вотъ что: 6 перечелъ я его переписку 3-й разъ въ жизни. Всякiй разъ, когда я ее читалъ, она производила на меня сильное впечатленiе, а теперь сильнее всехъ. Я отчеркнулъ излишнее, и мы прочли вслухъ — на всехъ произвела сильное впечатленiе и безспорное. 40 летъ тому назадъ человекъ, имевшiй право это говорить, сказалъ, что наша литература на ложномъ пути — ничтожна, и съ необыкновенной силой показалъ, растолковалъ, чемъ она должна быть, и въ знакъ своей искренности сжегъ свои прежнiя писанья. Но многое и сказалъ въ своихъ письмахъ, по его выраженiю, чтò важнее всехъ его повестей. Пошлость, обличенная имъ, закричала: онъ сумашедшiй, и 40 летъ литература продолжаетъ идти по тому пути, ложность к[oтopaго] онъ показалъ съ такой силой, и Гоголь, нашъ Паскаль, — лежитъ подъ спудомъ. Пошлость царствуетъ, и я всеми силами стараюсь, какъ новость, сказать то, чтò чудно сказано Гоголемъ. Надо издать выбранныя места7 — въ Посреднике. Это удивительное житiе.8
9Помогай вамъ Богъ, дорогая A[нна] К[онстантиновна], также бодро и радостно жить и работать. Вспомнилъ о васъ и улыбаться хочется.
Братски целую васъ всехъ. Григ[орiй] Иван[овичъ] послалъ вамъ назадъ рукопись Семенова. Это недоразуменiе, ужъ вы поймете. Я началъ писать новое, да нейдетъ еще.
Л. Т.
Примечания
Полностью публикуется впервые. Отдельные небольшие отрывки напечатаны в сборнике «Спелые колосья» 1895 г., вып. 3, стр. 181 и в ТЕ 1913 стр. 58. На подлиннике надпись черным карандашом рукой В. Г. Черткова: «Я. П. 10 окт. № 157», на основании которой и датируется письмо. Письмо это является ответом на письмо Черткова от 3 октября, к которому было приложено письмо П. И. Бирюкова от того же числа. В этом письме Чертков между прочим писал о том, что у него гостит П. И. Бирюков, привезший с собой копии писем Толстого «к французу» (т. е. Р. Роллану от 3 октября 1887 г., см. т. 64) и «к русской женщине» (см. письмо к неизвестной женщине от сентября-октября 1887 г., т. 64): «Павел Иванович приехал к нам и принес с собой частичку вас. Нам было и так хорошо, а стало еще теплее и светлее. От него мы узнали, что вы не думаете теперь приехать к нам. Ну что же, видно так надо. Если б я любил людей больше самого себя, как вы пишете в том чудном, вдохновенном письме, которое вы нам всем написали в ответ французу, то всегда желал бы, чтобы вы остались там, где находитесь. И я рад, что могу искренно радоваться зa людей, вас окружающих, что вы с ними, а не с нами, тем более, что с нами-то вы всегда духовно. Павел Иванович рассказал нам про вас и ваших — все такое, чему мы радовались всею душою. Он прочел нам ваши письма к русской женщине и французу. Последнее поразило меня количеством и глубиною своего содержания и обворожительною убедительностью изложения. Это — целый капитал, из которого, я знаю, что я вместе со многими будем много черпать.
и он мне сказал, что письмо это вам не понравилось, что вы нашли в нем раздражение против Файнермана. Зачем скрывать, лучше чистосердечно скажу вам, что мне это было больно, — не самолюбию моему, поверьте мне в этом, а — мне самому. В ответ Файнерману я сообщил то, что сознаю своей главной слабостью, и о чем я давно собирался написать вам, и я не сознавал в себе, как и не сознаю теперь, никакого раздражения против Файнермана».
боязнь железной дороги образовалась у Черткова, как он сообщает, зa несколько лет до этого времени, после того, как начав ездить по железной дороге в вагонах III класса для общения с народом, он этим возбудил подозрение властей и подвергся преследованию со стороны субъектов, пристававших к нему с провокационными разговорами. Впоследствии Чертков получил доказательства того, что в это время за ним специально следили агенты охранного отделения.
1 Состояние острой тоски и страха сумасшествия несколько раз было пережито Толстым. В дневнике С. А. Толстой, в тетради «Мои записи разные для справок», имеется следующая запись от 9 декабря 1870 г. о Толстом: «Иногда ему кажется — это находило на него всегда вне дома и вне семьи, — что он сойдет с ума, и страх сумасшествия до того делается силен, что после, когда он мне рассказывал, на меня находил ужас. Дня три тому назад он воротился из Москвы... Вернувшись, он все говорил: «какое счастье быть дома». См. «Дневники С. А. Толстой (1860—1891)». М. 1928, стр. 33.
2 Абзац редактора.
3 Чертков послал 19 сентября 1887 г. Толстому свое письмо Файнерману, упоминаемое в выдержке, приведенной выше в ненумерованном примечании к комментируемому письму. О своем письме Файнерману Чертков писал Толстому 19 сентября 1887 г.: «Из моего письма к Файнерману вы увидите, что у меня бывают полу-болезненные, полу-малодушные состояния, в которых я опасаюсь для себя лично страданий. Но я теперь не так мечусь, как бывало прежде в таком состоянии. Оно всплывает и напоминает мне о возможности своего наступления, но продолжается недолго».
4
5 П. И. Бирюков жил в это время у Чертковых, помогая в работах, связанных с издательством «Посредник».
6 См. письмо к П. И. Бирюкову от 3? октября 1887 г., т. 64.
7 Написано: местами
8 «Переписки с друзьями», просмотрена Толстым и издана «Посредником» без указания имени автора под заглавием «Николай Васильевич Гоголь, как учитель жизни». М. 1888. На обложке портрет, исполненный И. Е. Репиным.
9