83.
1885 г. Октября 23. Я. П.
Получилъ вашу рукопись1 и тотчасъ же просмотрелъ ее и поправилъ, какъ умелъ на скоро. Вы напрасно такъ несмело сами поправляете. — Началъ писать вамъ это письмо, когда отправлялъ Пет[ра] М[ихайловича],2 но не успелъ кончить. Съ техъ поръ получилъ два письма — одно вчерашнее съ выраженiемъ неодобренiя тому, что я посвящаю все свое время статье, — и нынешнее о двухъ старик[ахъ].3 Я согласенъ съ вами, что другое я бы могъ писать, и оно какъ будто действительнее, но не могу оторваться, не уяснивъ прежде всего себе (и другимъ, можетъ быть) такую странную, непривычную мысль, что считающееся такимъ благороднымъ — занятiе нашими науками и искусствами — дурное, безнравственное занятiе. И мне кажется, что я достигаю этаго и что это очень важно. Нынче съ Ал[ександромъ] Петр[овичемъ] говорили. Онъ говоритъ, что нескоро люди будуть жить хорошо, a мне всегда кажется, что скоро. Стоить только разрушить соблазнъ — ложное, обманчивое разсужденiе, на к[оторое] они опираются.4 Люди разумныя существа и не могутъ жить съ сознанiемъ, что они живутъ противъ разума. И вотъ, когда они делаютъ это, имъ на помощь приходить умъ, строящiй соблазны. Стоить разрушить соблазнъ, и они покорятся. Они построятъ новые, но обязанность каждаго, если онъ ясно видитъ обманъ соблазна, — указать его людямъ. Я это-то и пытаюсь делать. Но ваши замечанiя мне очень дороги и полезны, и пожал[уйста] делайте ихъ и порезче. — Слова, выпущенныя въ двухъ старикахь,5 поместите, только бы цензура не помешала. Я все живу одинъ и очень хорошо, очень много работаю. И особенно радостна серьезность, отсутствие глупостей жизни. Въ томъ письме, к[оторое] пропало, помню только, что я писалъ о журнале и о Бирюкове, какой онъ хорошiй человекъ. — Не знаю, долго ли я проживу здесь. Хотелось бы всю жизнь. Статья моя приходить къ концу. Сейчасъ ездилъ на Козл[овку] и думалъ6 заключенiе. Спенглеръ совершенно правъ. Она растянута вся ужасно, но это въ мою пользу. Я мало отделываю ее — отъ того она длинна. Мне нужно только все высказать. —
Фейнерманъ-учитель не утвержденъ попечителемъ и остается жить въ деревне у мужика. Не знаю, что будетъ съ нимъ, но чемъ больше я его знаю, темъ больше вижу въ немъ искренности и силы душевной, не говоря ужъ объ уме. —
Л. Т.
Я написалъ сказку.7 Хорошо бы было ее издать у Сытина, но цензура не пропуститъ, и потому хочу попытаться напечатать ее или въ Неделе или въ полномъ собранiи. Мне эта сказка нравится. Желалъ бы знать ваше впечатленiе. Теперь скоро увидимся.
Примечания
Полностью печатается впервые. С пропуском первых строк и отдельных фраз во 2-й половине было напечатано в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 29—30. На подлиннике рукой Черткова пометка: «Я. П. 24 октября», но письмо, очевидно, было написано днем раньше, так как 26 октября Чертков уже отвечает на него. Кроме того в письме к Софье Андреевне от 23 октября Толстой, упоминая о получении одновременно с ее письмом письма от Черткова, говорит, что ответы на эти письма отправит на следующий день.
нами выше. Другая его часть — о статье «Так что же нам делать» — связана больше с комментируемым письмом. «... Так вы работаете всё над статьей, — пишет Чертков. — Ну, что ж, от всей души желаю вам успеха и понимаю, что можно писать только то, что само напрашивается. Мое впечатление от ваших глав «о деньгах» подтверждается. Люди, не сочувствующие вашей точке зрения, находят там... мало такого, что не было сказано в разные времена разными писателями. Но в особенности важен отзыв одного читателя, вполне согласного со всем, что вы говорите (молодого Спенглера); он прочел внимательно и нашел, что очень растянуто. Сообщаю это вам не ради критики того, что вы делаете, а потому что думаю, что вам хорошо это знать»... — В заключение Чертков снова возвращается к вопросу о текстах для картин: — «Неужели вы не можете в промежутках между той работой набросать несколько сюжетов для картин? В «Книжках для чтения» ищу и кое-что нахожу. Но в ваших теперешних изложениях гораздо больше содержания и силы в форме». — На следующий день, 20 октября, Чертков пишет: «Как я радуюсь, Л. H., тому, что разрешили «Двух стариков». (Разрешили и житие Филарета Милостивого.) По поводу «Двух стариков» хочу спросить вас о следующем. Когда я читал последние корректурные листы, исправленные вами, то мне было очень жаль заметить отсутствие нескольких строчек, которые в первоначальном варианте меня тронули и очень мне понравились... Я несколько раз читал самым разнообразным читателям ваш рассказ в первоначальном виде, и это место всегда вызывало добродушный смех слушателей. Наблюдая собственное впечатление и впечатление слушателей при чтении ваших рассказов, я придаю большое значение именно подобным местам, кое-где разбросанным в ваших рассказах. Они вызывают самый невинный, добродушный смех, подбодряют читателя и несколько прерывают сдержанную напряженность, с которой слушается рассказ, внося элемент веселости, оживленности. А в веселом настроении человек гораздо восприимчивее ко всему хорошему (как и к дурному). Одним словом я придаю большое значение этим пестреньким мазкам в общей картине, и мне было очень жаль в новой редакции не найти своего маленького друга, не допускающего, чтобы Елисей мог быть ангелом. Не знаю, впрочем, что вас побудило выкинуть это место. А потому решаюсь предложить вам сохранить его. Посылаю вам оба варианта... П. И. Бирюков мне пишет, что из Ясной он мне написал письмо, в котором вы кое-что приписали. Оказывается, что это письмо, как и два других, отправленных тогда же из Ясной, не дошло до назначения. Мне ужасно досадно. Не припомните ли, что вы мне тогда писали? Я дорожу всем, что вы пишете, и мне очень досадно было бы лишиться того, что вы тогда хотели мне сказать». О приписке Толстого к письму Бирюкова, которое не дошло до Черткова, Бирюков пишет ему 17 октября: «Когда я был у Л. Н. 3-го числа, мы написали письмо. Я написал тебе и А. К. Дитерихс, в моем письме к тебе приписал Л. Н... Получил ли ты?»
1 Рукопись, которую поправил Толстой, как видно из приписки Черткова к письму его от 26 октября, заключала в себе «Житие Петра Мытаря», написанное П. П. Беликовым (см. прим, 10 к п. № 67 от 1—2 июня 1885 г.)
2 Петр Михайлович — управляющий имением Толстых. Фамилия не восстановлена.
3 Заглавие своего рассказа Толстой пишет здесь и ниже, в этом же письме, не только без ковычек, но и маленькими буквами, как если бы речь шла о реальных двух стариках.
4 на которые они опираются зачеркнуты, но карандашом, и неизвестно, .
5 Строки, которые были выпущены Толстым в «Двух стариках» и которые Чертков просил восстановить, относились к гл. XI, где ребенок из семьи, облагодетельствованной Елисеем, слыша, что старшие называют его зa это — в разговоре с Ефимом, — ангелом, говорит: «Как же..., бабушка, он табак нюхал, да и плешивый был! Разве ангелы плешивые бывают!» Толстой заменил их словами: «нет, бабушка, он прежде посередь хаты поставил сумку, а потом на лавку убрал».
6 Слово написано поверх другого и так перемарано, что «думал» читается предположительно.
7 Сказка, о которой говорит Толстой, это «Сказка об Иване-дураке и его двух братьях: Семене-воине и Тарасе-брюхане и немой сестре Маланье и о старом дьяволе и трех чертенятах». Под юмористически-фантастической формой ее, близкой к народным сказкам, таилась острая сатира на монархию, милитаризм и капитализм, положительные же социальные идеалы Толстого открывались в образе «Иванова царства» с его единым законом: «У кого мозоли на руках, полезай зa стол, а у кого нет мозолей — тому объедки». Провести эту сказку через цензуру для народного издания было, конечно, невозможно. Поэтому Толстой и имел в виду напечатать ее ранее в «Книжках Недели», а затем в XII т. Собрания его сочинений, переиздававшихся С. А. Толстой. Но и редактор «Недели», П. А. Гайдебуров, решался печатать эту сказку лишь с некоторыми пропусками. Сообщая об этом Софье Андреевне в письме от 19 октября 1885 г., Толстой прибавляет: «Я подумал, не лучше ли в самом деле в полное издание, как ты хотела». Разрешение на XII т. Соб. соч. Толстого, куда вошла эта сказка, было получено только в начале апреля 1886 г. Вскоре после разрешения XII тома, 23 апреля, удалось получить цензурное разрешение на печатание сказки и «Посреднику», хотя с исключением некоторых ее мест. Но цензурные злоключения «Сказки об Иване-дураке» на этом не кончились. В том же 1886 г. против народных рассказов Толстого, содействующих проникновению его идей в массы, началась кампания со стороны «О-ва любителей духовного просвещения» и «О-ва распространения религиозно-нравственного просвещения», которая еще усилила бдительность Главного управления по делам печати и вызвала появление целого ряда «Толстовских» циркуляров. Один из них, от 20 января 1892 г., был специально посвящен «Сказке об Иване-дураке» и воспретил дальнейшую перепечатку ее. В тот же день распоряжением министра внутренних дел воспрещалась и продажа ранее напечатанных экземпляров сказки «на улицах, площадях и других публичных местах, а ровно через ходебщиков и офеней» (см. статью С. М. Брейтбурга «К цензурной истории Сказки об Иване-дураке» в сб. «Толстой и о Толстом», изд. Толстовского музея, М. 1924). Новое издание сказки в издании «Посредника» могло появиться только после революции 1905 г. — в 1906 г.
«Вашу сказку я еще не получил от П. И. [Бирюкова] и жду ее с нетерпением. — Относительно «Двух стариков» я попросил Сытина поскорее издать их без совсем. Я позволил себе только перевести еще две строчки на малороссийский язык в том разговоре, где всё остальное на этом языке. Кто переводил остальное, вероятно, просмотрел это место. Я решился сделать это, не спросившись вас, потому что был уверен, что вы будете согласны и не хотел дольше задерживать выход этой книжки. — Здесь наши издания продолжают иметь большой успех среди крестьян. Я выставил пробные оттиски с картин в чайной, и они читаются и обсуждаются с оживлением. На этих днях один соседний домашний учитель у одного помещика дал «Упустишь огонь» прочесть одному крестьянину в таком хуторе, где ваши рассказы еще не читались. Прочитавши, крестьянин принес назад книгу, поклонился в ноги и попросил еще таких же книжек. Хохлы не легко кланяются в ноги: видно уж очень рассказ этот в нем отозвался».