211. В. А. Лебрену.
1899 г. Ноября 28. Москва.
Неизвестный молодой и любезный другъ, получилъ ваше письмо въ то время, какъ лежу больной въ постели,1 но все-таки хочу хоть несколькими словами ответить вамъ: такъ оно, ваше письмо, искренно, задушевно и мне радостно. Одно только пугаетъ меня — это ваша большая молодость; не то, чтобы я думалъ, что молодость мешаетъ вамъ вполне и правильно понять самыя нужныя для жизни истины; напротивъ, по вашему письму я вижу, что вы вполне усвоили себе и совпадаете центромъ, и вследствiе этого, и всеми радiусами съ истиннымъ христiанскимъ мiровоззренiемъ. Но меня пугаетъ ваша молодость потому, что еще много изъ соблазновъ мiрской жизни вами не изведано, вы не успели увидать тщету ихъ, и они могутъ увлечь васъ и заставить отказаться отъ истины, и еще потому, что подъ влiянiемъ горячности молодости вы можете сделать ложные шаги по истинному направленiю и вследствiе этого разочароваться въ самомъ направленiи. Подобные случаи, къ несчастью, часто бывали. Такъ, вы задаете, напримеръ, мне вопросъ, что вамъ2
Вамъ кажется, что до техъ поръ, пока ваши новые взгляды не осуществились въ видимыхъ проявленiяхъ, вы не исполнили своего дела, какъ бы отступили отъ своей обязанности. Не торопитесь накладывать новыя формы на свою жизнь, употребляйте только все силы души на то, чтобы новые взгляды проникли все ваше существо и руководили всеми малейшими поступками вашими, а если это будетъ, то старыя формы жизни неизбежно изменятся — хотя мы никакъ не можемъ предвидеть,3 во чтò — и установятся новыя.
Это подобно тому, какъ часто, растапливая костеръ или печь, слишкомъ рано и много накладывая дровъ на плохо разгоревшiяся подтопки, тушишь последнiй огонь, вместо того, чтобы разжечь его.
Въ вашемъ частномъ случае я, разумеется, ничего практическаго не могу посоветовать вамъ; практическая форма вашей жизни пойдетъ по равнодействующей между вашими привычками и требованiями окружающей среды и вашими убежденiями. Одно очень советую вамъ: это помнить, чтò более и чтò менее главно; самое же главное при вашихъ теперешнихъ взглядахъ это то, чтобы увеличивать любовь вокругъ себя, темъ более, не нарушать ту, которая существуетъ И потому, если при осуществленiи вашихъ плановъ представится вопросъ: оставаться ли противъ своей воли въ условiяхъ, противныхъ вашимъ убежденiямъ, или, выйдя4 5 любовь, то всегда лучше избирать первое.
Въ числе книгъ моихъ, которыя вы читали,6 вы7 не упоминаете о «Христiанскомъ ученiи».8 Я бы вамъ прислалъ его, но не имею въ настоящую минуту, а думаю, что оно можетъ вамъ быть полезно. Я думаю, что вы можете прiобрести его, равно и другiя запрещенныя мои писанiя, изъ Англiи отъ Черткова, по след[ующему] адресу: Англiя, England, Essex, Maldon, Purleigh. W. Tchertkoff.
Главное же то, что писанiя мои, доставившiя мне такъ много счастья, доставляютъ такое же и другимъ, хотя и редкимъ людямъ.
Любящiй васъ Левъ Толстой.
Я не разъясняю вамъ те верно указанныя вами противоречiя въ моихъ сочиненiяхъ: 9 некоторыя я бы и могъ разъяснить, другiя же такъ и остаются противоречiями, объясняемыми темъ, что разныя вещи писаны въ разное время и соответствуютъ разнымъ мiровоззренiямъ. Главное же, надо помнить, что буква мертвитъ, а духъ живитъ.
Печатается по машинописной копии, хранящейся в AЧ. Местонахождение подлинника неизвестно. Написано рукой С. А. Толстой, подпись собственноручная. В текст внесены Толстым поправки, оговоренные в примечаниях, согласно отметок в копии. Датируется по той же копии. Впервые опубликовано в «Вегетарианском обозрении» 1911, I, стр. 2—4, с факсимиле: «Любящiй васъ Левъ Толстой».
Виктор Анатольевич Лебрен (Victor Lebrun) (p. 1882 г.) — молодой француз, сын инженера путей сообщения, после смерти (июнь 1899 г.) оставившего семье наследство в четыре тысячи рублей. В. А. Лебрен в 1900 г. лично познакомился с Толстым, сделался его единомышленником, некоторое время помогал Толстому в качестве его секретаря. Многие годы прожил на Черноморском побережье, занимаясь сельским хозяйством. В настоящее время живет во Франции. Автор книги: «Толстой — воспоминания и думы», изд. «Посредник», М. 1914. В «Воспоминаниях» рассказано о первой его переписке с Толстым.
Ответ на пространное письмо Лебрена от 15 октября 1899 г. из Владивостока: «По какой-то странной случайности мне попался тринадцатый том Ваших сочинений через несколько дней после смерти папы, и я сильно заинтересовался заглавием: «Страх смерти» в последних главах из книги «О жизни». Тут меня поразила простота и верность Ваших взглядов, и с этого я начал усиленное чтение Ваших прелестных сочинений, поражавших меня всегда необыкновенной простотой, искренностью и в особенности неоспоримой верностью [...] В течение трех месяцев летних каникул я прочел все вышеперечисленные Ваши книги, почти все по два, а некоторые и по три раза [...] Много спорил, рассуждал, проговаривая ночи иногда до двух часов утра, и в конце концов настолько переменил взгляды, что сделался вегетарианцем и теперь бросил гимназию, окончив пять классов. Конечно, это не согласовалось с желанием мамы, но бессмысленность гимназии так очевидна, что мама, не имея никаких веских доводов, принуждена была согласиться. Много нападали, да и теперь нападают на меня, а то и на Вас, знакомые мои, да только путного ничего не говорят. Большинство знает Ваши взгляды только по наслышке и, видя, что я поступаю не так, как они, осуждают меня за мои поступки, совершенно не понимая, чем я руководствуюсь. Другие кричат, что я пользы человечеству не принесу, а только себе зла наделаю, будто я когда-нибудь говорил, что берусь принести ему пользу; а когда им отвечаешь, что человеку, как говорил Эпиктет, надо заботиться только о том, чтò в его власти, и что так как в моей власти самому не делать зла, то я только об этом и забочусь, на это они никогда не отвечают, но, снисходительно улыбаясь, рассказывают что-нибудь ничего не отвергающее, в роде колоний каких-то толстовцев, которые сами стали было работать, а потом в доказательство того, что поняли и следуют Вашим взглядам... перессорились и разошлись. Третьи, особенно жалкие, с первых же слов кричат о своих летах, о своей житейской опытности. Одному из последних я сказал, что он действительно вдвое старше меня (мне семнадцать лет), но что если только поэтому считать его взгляды верными, то по той же причине надо считать Ваши еще более верными, так как Вы даже более чем вдвое старше его. Я думал, что он откажется от последних своих слов или хоть оговорится, но, к несчастью, у таких людей всё разрешается гораздо проще: «Толстой старый психопат!» — вскрикивает он с раздражением (он совершенно не знаком с Вашими сочинениями). — Прекрасно, но я молод и разделяю те же убеждения. —«И ты тоже психопатом стал!».— Теперь, когда Вы имеете уже некоторое представление обо мне, перейду к некоторым вопросам, разрешения которых я могу ожидать только от Вас. Я хорошо знаю, что у Вас очень мало свободного времени, и что Вы получаете кучи писем, но не могу же я не сделать всего, чтобы верно разрешить вопрос, от которого зависит вся моя жизнь. Вот этот вопрос. С переменой моих взглядов я приобрел мерило добра и зла и понял, что я могу и должен не делать зла, раз я его вижу, чтò бы из этого для меня ни вышло, т. е. понял и до некоторой степени знаю, чего мне не следует делать. Знаю также, что человеку надо делать то, что ему лично нужно, что, если он хочет есть, ему надо изготовить себе пищу. Это все я, кажется, понял и знаю, но чтò мне лично теперь начинать делать, вступая в самостоятельную жизнь, я совершенно не знаю [...] Моей мечтой было занятие хозяйством в своем именье, но тогда надо было еще сто тысяч рублей, теперь же ничего этого не нужно, и я согласен на самую бедную жизнь, о которой, правда, я, как и о труде, не имею понятия. Но где и как устроить всё это? О земледелии я не имею не малейшего представления. Да если б и имел, то земли нет, и я еще к тому же числюсь французским гражданином [...] Первый и самый главный вопрос: чтò мне теперь начинать делать в тех условиях, в которых я нахожусь? [...] Вы не можете себе представить, как я жажду общения с Вами. Часто во время чтения Ваших книг мною овладевает такое волнение, нарождается столько мыслей, что я, не будучи в состоянии спокойно сидеть, убегаю делиться мыслями с кем-нибудь из знакомых. Но, увы! почти никто не понимает моего горячего отношения к Вашим книгам. Да и понятно: все так заняты заботой о завтрашнем дне или препровождении сегодняшнего [...] Удастся ли мне побывать у Вас или нет, покажет будущее, а пока с радостью спешу сообщить, что и на Дальнем востоке есть люди, глубокое к Вам уважение которых лучше всего доказывает, как они Вас понимают и ценят».
1 «Ты спрашиваешь, отчего Левочка заболел, милая Таня? Да много можно найти причин. По моему мнению, оттого, что очень плакал и горевал о Тане. Еще в тот день, как ему захворать, он сжал руки и воскликнул: «Боже мой, и кому мы ее отдали!». У него всё время слышались слезы в горле. Еще оттого, что слишком торопливо и усидчиво работал над «Воскресением»; еще оттого, что выдумал есть всякий день огромное количество гречневой каши. И вот, раз, наевшись через меру, у него сделались адские боли; он начал кричать, корчился, ноги кверху поднимал, потел страшно. Затем началась рвота: сначала пищей, потом желчью, потом кровью. Мы страшно перепугались; конечно, послали за доктором, возились очень. Во вторник, 23 [ноября] сделали консилиум; доктора лечат очень внимательно, но болезнь поддается очень туго, и Левочка слабый лежит уже десятый день. Ему всё-таки гораздо лучше, болей нет, печень уменьшилась, и дело пошло на поправку [...] Уход за Левочкой был особенно труден в этот раз. Лекарства не хочет принимать, — где уговором, где обманом. Вегетарианство тоже бросать не согласен, а чем же поправить упавшие старческие силы?». См. также комментарий к Дневнику от 18 декабря 1899 г., т. 53. О болезни Толстого печатались сообщения в газетах. Общество было встревожено. Толстой стал получать много писем от знакомых и неизвестных корреспондентов с самыми разнообразными рецептами и советами, касавшимися лечения печени. См. письмо № 216.
2
3 Зачеркнуто: представить
4 выйти
5 нарушивъ
6 «О жизни», «В чем моя вера», «Так что же нам делать?», «Царство божие внутри вас», «Христианство и патриотизм», «Письмо к NN [письмо к М. А. Энгельгардту о «непротивлении»]» и «несколько мелких книжек».
7 Зачеркнуто: ничего
8
9 «О жизни» и на противоречия между основной идеей «Крейцеровой сонаты» и обращением к женщинам в конце «Так что же нам делать?».
«Теперь, на пятнадцатый день после получения вашего ответа, я никак не могу сколько-нибудь живо представить себе, чтобы Вы, тот Толстой, захватывающими мыслями которого так давно питается душа моя; тот Толстой, который всегда затрагивал и разъяснял самые животрепещущие для меня вопросы; тот старый, но юный духом, обаятельно задушевный и обожаемый мною Толстой — я до сих пор не могу представить себе, чтобы Вы своим так знакомым мне простым и задушевным тоном написали лично мне на мои собственные вопросы, и написали с таким трогательным и живым участием. И как только я пытаюсь представить себе это, с души моей, на которой, благодаря вашим сочинениям, и так [нет] никакого бремени, всё-таки еще что-то скатывается, и я начинаю сиять тихой светлой радостью умиления, такой радостью, о которой, как это было и со мной, люди с мирскими воззрениями не имеют ни малейшего понятия».
Это письмо осталось без ответа. См. письмо № 324.