Толстой Л. Н. - Ругину И. Д., 7 декабря 1889 г.

472. И. Д. Ругину.

1889 г. Декабря 7. Я. П.

Получил ваше письмо, Иван Дмитриевич, и очень был рад ему: рад и тому, что здоровье ваше хорошо, а главное, тому духу, в к[отором] оно написано.

Я не в Петербурге, не с вами, но я очень люблю вас и потому вы не скучайте и верьте, что много есть людей, к[оторые] и любят и будут любить вас.

в душе от этого испытания, то, что передумали, перечувствовали из-за этого, дало или дает вам такую силу и радость, в сравнении с кот[орой] ничто ваши страдания. Верите ли вы в это? Я верю и не могу не верить, п[отому] ч[то] опытом знаю, что чем тяжелее были страдания — если только удавалось в христианском духе принимать их, а вы так принимаете ваши — тем полнее, сильнее, радостнее, значительнее становилась жизнь. — Так часто повторяется не искренно, что страдания нужны нам и посылаются богом, что мы перестали верить в это. А это самая простая, ясная и несомненная истина. Страдания, то, что называется страданиями, есть условие духовного роста. Без страданий невозможен рост, невозможно увеличение жизни — от этого-то страдания и сопутствуют всегда смерти. Если бы у человека не б[ыло] страданий, плохо бы ему б[ыло]. От этого и говорят в народе, что того бог любит, кого посещают бедствия. В этом смысл и Полюкратова кольца.1 Я понимаю, что человеку может сделаться грустно и страшно, когда долго его не посещают страдания. Нет движений роста жизни. Страдание есть страдание только для язычника, для непросвещенного истиной и в той мере для нас, в к[оторой] мы не просвещены. Но страдание перестает быть им для христианина — оно становится муками рождения, как и обещал Хр[истос] избавить нас от зла. И это всё не риторика, а всё это для меня и по разуму и по опыту так несомненно, как то, что теперь зима. — Напишите мне, пожалуйста, поподробнее про себя, про свою жизнь, свои отношения, свои мысли. Напишите мне еще про Майнова. Какое он на вас производит впечатление? Я боюсь, чтобы он не огорчился холодным тоном моего последнего письма. По правде скажу, мне очень тяжело писать, когда западает сомнение, что человек несерьезен и вызывает на переписку для препровождения времени. Если можно, по вашему мнению, о нем сказать ему это, то скажите. Притом же я очень теперь занят и пишу, и многое хочется писать. — Я решил Кр[ейцерову] Сон[ату] отдать в Юрьевск[ий] сборник,2 и меня мучает то, что это огорчит Гайдебур[ова]. Если можно, смягчите это как-нибудь. Если что еще напишу цензурное — на что надеюсь — то напечатаю у него. Оболенс[кого] не забываю.3

Л. Т.

Видайте почаще Чертковых. Как ее здоровье? Передайте им, И[вану] И[вановичу] и Дужк[ину] мой привет. На днях б[ыл] у нас Чистяков.4 Какой хороший!

Датируется на основании записи в Дневнике Толстого 7 декабря (см. т. 50).

Ответ на недатированное письмо И. Д. Ругина, в котором он писал об улучшении своего здоровья и страданиях, перенесенных в связи с болезнью.

1 Толстой вспоминает древнее сказание о самосском тиране Поликрате. Ср. балладу Шиллера «Поликратов перстень».

2 Сборник, подготовлявшийся друзьями умершего 26 декабря 1888 г. Сергея Андреевича Юрьева (р. 1821), писателя, переводчика и основателя журнала «Русская мысль»; вышел под названием: «В память С. А. Юрьева», М. 1891. В сборнике была напечатана комедия Толстого «Плоды просвещения». Повесть же «Крейцерова соната», запрещенная в сборнике цензурой, в России впервые появилась в тринадцатой части Собрания сочинений, М. 1890, стр. 521—624.

3 «Русское богатство».

4 Матвей Николаевич Чистяков (1854—1920), в 1889—1893 гг. управляющий имением В. Г. Черткова в Воронежской губ.; друг А. И. Эртеля.

Раздел сайта: