448. А. П. Залюбовскому.
1885 г. Ноября 20? Москва.
Братъ вашъ1 писалъ мне передъ темъ, какъ ему приходилось отбывать воинскую повинность. Его мучила мысль о горе, которое причинитъ матери и спрашиваетъ моего совета. Я много думалъ надъ его письмомъ и решилъ тогда не отвечать,
и решаются не такъ, что я хочу, или не хочу поступить по ученiю Христа, а такъ, что я не могу поступить иначе. Такъ это всегда было для меня; и потому я решилъ, что мне не следовало отвечать на письмо вашего брата, темъ более, что и мне и ничего нельзя было отвечать. Одинаково безсмысленно отвечать: страдайте и сделайте несчастiе своей матери, или — истина не всегда истина, 2×2 не всегда 4. Я и не отвечалъ, но съ большимъ волненiемъ следилъ за его судьбой. Пожалуйста, А[натолiй] П[етровичъ], не имейте ко мне враждебнаго чувства, не обвиняйте меня, не думайте, чтобъ интересъ мой въ судьбе вашего брата былъ связанъ со мной, съ моею личностью. Онъ следуетъ, ведь, не моему, какъ вы говорите, ученiю, а онъ следуетъ тому ученiю, про которое Христосъ говоритъ, что оно не его, а пославшаго его Отца. Ведь то, что вашъ братъ сделалъ и делаетъ — это великое дело, которое можетъ совершить человекъ въ жизни. Не знаю, какъ бы я выдержалъ, но я ничего такъ не желалъ бы для себя и для своихъ детей.
Я следилъ за судьбой вашего брата, и последнiя мои сведенiя (неверныя, оказывается), были те, что онъ въ К[ишиневе] уволенъ отъ фронтовой службы. Письмо ваше очень поразило меня. Скажите, что и какъ нужно поступить? Я написалъ уже къ двумъ лицамъ,2 прося ихъ о томъ, чтобы поступлено было съ нимъ такъ, какъ поступаютъ съ такъ называемыми менонитами3 и др. Главное же, мне кажется, что такъ какъ съ нимъ, очевидно, поступаютъ произвольно и не по закону, и такъ же нужно, чтобы начальствующiя лица знали, что случай этотъ известенъ въ обществе, и есть люди, следящiе за его судьбой.
Я понимаю страданiя вашей матери и всей душой сочувствую ей. Одно утешенiе для нея, это сознанiе высоты совершаемаго имъ подвига, который не останется безъ последствiй для блага людей, и, главное, преданность воле Бога.
истиннаго мужества. Если я могу быть чемъ-нибудь полезенъ ему, я буду счастливъ и сделаю все возможное, только напишите мне.
Примечания
Печатается по копии, хранящейся в AЧ. Публикуется впервые. Датируется по содержанию (см. пп. № 444 и 446).
Анатолий Петрович Залюбовский — в то время офицер, слушатель Михайловской артиллерийской академии в Петербурге; впоследствии генерал-майор, начальник Сестрорецкого оружейного завода.
Толстой отвечает на письмо А. П. Залюбовского (без даты): «В ноябре прошлого 1884 года Алексей Залюбовский попал по набору в солдаты. Явился он в присутствие в Москве, где и отказался первый раз от присяги. Затеялось дело и переписка, которая потом, вместе с ним, Залюбовским, была препровождена в 14 артиллерийскую бригаду, куда он был зачислен канониром. Из этой переписки видно, что его несколько раз убеждали принять присягу, но это не помогло. Уездный воинский начальник, в распоряжении которого в то время был мой брат, заподозрил его в социализме и направил в жандармское управление, которое совершенно отвергло это подозрение. Тогда обратились к судебным властям. Дело прошло, кажется, через руки военного прокурора и следователя, заключение которых в общем состоит в том, что дело им не подсудно, а по примеру, прежде бывшему, Залюбовского следует отправить в часть со всей о нем перепиской. Время, когда прибыл брат в 14 артиллерийскую бригаду, было для него самое неблагоприятное. Один командир, ныне умерший ген. Худяков, сдавал бригаду, а новый еще не приехал. Разобрать как следует всего дела ген. Худяков не хотел, а разрешил по одному факту отказа от присяги, что брат мой социалист и назначил его в отдельно стоящую в г. Одессе 4-ую батарею. Тут, перед выходом в лагери в г. Николаев Залюбовский вторично отказался от присяги, несмотря на увещания офицеров и командира, и священника. В лагерях начались новые увещания уже и со стороны нового командира бригады (теперь ген.) Куприянова, и опять всё это окончилось ничем. В это время произошло для брата еще одно неблагоприятное обстоятельство — это назначение его командира батареи (теперь ген.) Гофмана, который очень сочувственно к нему относился (вообще в офицерах и командирах этой бригады он находил много сочувствия, все хотели уладить это дело, не дать ему дальнейшего хода) командиром 4-ой артиллерийской бригады. Заступивший на время его место капитан Степанов стал теснить брата, вызывать его на неповиновение и высказывание своих убеждений; им были назначены доносчики, через которых он и действовал в убеждении, что это социалист, который среди солдат опасен и должен быть удален из батареи. Показания этих соглядатаев имеются в дознании, произведенном после уже, и о котором я буду говорить ниже. В конце лагеря Степанов подал рапорт, что канонир Залюбовский отказывается от исполнения служебных обязанностей и употребления в дело оружия, имеет вредное влияние на низших чинов, проявляющееся в заметном им уже упадке дисциплины, собирает около себя людей и рассказывает им, что их много в Москве и Петербурге, что он с остальными в переписке, и послан теперь, как проба, чтобы узнать, как отнесется к их учению правительство, а в ноябре вот придут все и тогда не будет офицеров и начальников, а все будут равны. На основании всего вышеизложенного он, Степанов, не признавая возможным оставить далее Залюбовского среди людей батареи, арестовал его и просит распоряжения сдать его в комендантское управление. Комендантское управление посадило брата на гауптвахту в общую камеру и начало также доискиваться — не социалист ли он. Опять его отправили в жандармское управление, которое опять ответило, что не нашло в словах и действиях ничего опасного для государственного строя и потому он, Залюбовский не должен вовсе содержаться под арестом, а только под наблюдением. Характерно, между прочим, в этом ответе поставление на вид жандармским полковником, что Залюбовский здесь не получал никакой пищи и потому ничего не ел. Комендант сделал распоряжение отправить его в свою часть в г. Кишинев, где в конце июня и была получена вся эта переписка (батарея уже вернулась из Николаева). Но вследствие милой маленькой ошибки начальства отправили брата не обыкновенным этапом, а при открытом попутном листе, с партией арестантов, беглых каторжников в оковах, бродяг и пр., так что прибыл он в Кишинев только через месяц. Что он тут вынес и чего насмотрелся я не стану описывать, скажу только, что к прискорбию и моему недоумению, все, описанное Достоевским в его записках совершается и теперь и не только там, в далекой Сибири, но и здесь, в Европейской цивилизованной России. Просто волосы дыбом становились, когда я слушал рассказы брата, до какого зверства, до какой бесчеловечности доходят там начальствующие человеки. Между тем дело побывало уже в окружном штабе и оттуда было прислано в бригаду предписание произвести дознание по обвинению Залюбовского в отказывании от присяги, и рапортом капитана Степанова командир бригады назначил для этого поручика Вороновского, человека прекрасного и знакомого со всеми последними вашими произведениями. Но Степанов умудрился произвести дознание у себя в батарее при посредстве своего брата, подпоручика той же батареи. Дознание это вышло крайне неполное, потому что были спрошены почти только одни назначенные следить за братом, притом самые то показания записаны были в том же нелепом виде, как они и делались и как капитан Степанов написал в своем нелепом рапорте. Напр, там было: говорил глупые слова, что Христос не Христос, богородица не богородица, что их много и прочее. Но было и следующее: хоть и пойдет в караул, но оружия употреблять не станет, а только скажет, что нельзя ходить; на расспросы отвечал неохотно и говорил, что, что я тебе буду говорить, когда ты всё равно ничего не понимаешь и проч. Как ни печально было, что это дознание всё-таки пошло в окружной штаб, но там сказано, что из него всё-таки видно, что утопического распространения своих идей в среде солдат брат не производил и что это дело его религии и его совести не подсудное никаким судам; ближайшее же знакомство с личностью брата и его идеями может дать его собственное показание, это показание с брата снималось уже в Кишиневе Вороновским, тотчас по прибытии его из Николаева. Вот краткое содержание этого показания. Обвиняемый, считая себя христианином, старается жить по Евангелию Христа, которое основано на следующих пяти заповедях 1) не гневаться на брата, 2) не разводиться с женою, 3) не противиться злу, 4) не клясться вовсе и 5) любить врагов. На основании этих пяти заповедей он отказывается от принятия присяги, употребления оружия и участия в военных действиях. Это показание было присоединено к прочей переписке по этому делу и отправлено сюда в главный штаб на заключение военного министра и постановление резолюции административным порядком. Между тем брат был помещен в Кишиневский местный лазарет, где всесильные мира того обещались сделать всё для них возможное, чтобы брат был признан неспособным носить оружие и вообще служить в военной службе. Сначала всё шло отлично, но потом случился вдруг поворот, причин которого я не знаю, но, повидимому, у них явилась боязнь за себя, и чтобы всё-таки прилично отделаться от этого дела, чтобы не показать своего отступления, брата отправили в Киевский военный госпиталь. На сделанный из бригады запрос туда госпиталь ответил, что Залюбовский здоров, и он был прислан обратно в часть, где была уже получена резолюция главного штаба. В предписании было сказано лишь следующее: Канонира Залюбовского со всей перепиской отправить в распоряжение начальника штаба в Закаспийскую область для назначения его этап-начальником в одной из тамошних батарей. Никакого объяснения о том, с какою целью его туда отсылают, на какой срок, при каких обстоятельствах он должен будет там служить и т. п., ничего этого никому неизвестно. И вот 23 октября его отправили из Кишинева на Одессу, Керчь, Батум в Асхабад. На все старания узнать что-нибудь более определенное о предстоящей судьбе брата здесь в штабе ответили, что это тайна, которой они не могут сообщить. Уже сам по себе этот ответ не предвещает по моему ничего доброго, потому что в противном случае я не думаю, чтобы этого нельзя было узнать, чтобы офицер не решился передать этого офицеру и притом родному брату обвиняемого. Но кроме того Закаспийская область находится в исключительном положении, а следовательно есть полное основание опасаться за целость жизни брата» (печатается по копии, хранящейся в ГТМ. В начале письма рукой Толстого написано: «Письмо Анатолия Петровича Залюбовского, офицера артиллерийской Академии о брате своем Алек[сее] Залюбовском»).
1 частям, госпиталям и тюрьмам был сослан в Асхабад, Закаспийской области, здесь отдан под суд, осужден и переведен в дисциплинарный батальон при Екатериноградской станице. В 1887 г. освобожден от военной службы навсегда. Пробыв некоторое время в Тверской общине М. А. Новоселова (см. в прим. к письму № 554), стал управляющим одним имением в Новгородской губернии, где прожил четыре года. Позднее служил в акцизном ведомстве в Москве, а потом в Аккермане (Бессарабия), в последние годы в земстве страховым агентом. О своих странствованиях в период его гонений, в связи с его отказом от военной службы, им написаны, неизданные до настоящего времени, воспоминания, находящиеся у К. С. Шохор-Троцкого. См. т. 50. Толстой хлопотал об А. П. Залюбовском через В. В. Стасова, А. М. Кузминского, гр. А. А. Толстую и гр. Е. И. Шувалову, стараясь придать этому делу как можно больше огласки и, если возможно, довести его до сведения царя. См. об этом письмо Толстого к С. А. Толстой от 20 ноября 1885 г. (ПЖ, № 272 и т. 83, № 332).
Письмо А. П. Залюбовского, упоминаемое Толстым, неизвестно.
2
3 Меннониты — протестантская секта, возникшая в начале XVI в., основателем которой был голландец Симонис Меннон (1496—1561), проповедывавший воздержание от убийства. За границей: в Германии и Австро-Венгрии (где она впервые возникла) секта была преследуема. В России же в царствование Екатерины II более двухсот семейств меннонитов получили разрешение поселиться в Саратовской и на юге Таврической губерниях с обещанием льготы, освобождающей их навсегда от военной службы. В царствование Александра II, с введением всеобщей воинской повинности, меннониты отбывали ее в качестве лесных сторожей и санитаров.