44. H. H. Страхову.
1873 г. Декабря 12... 1З. Я. П.
О дорогой Николай Николаевич, как бы я дорого сейчас (получив ваше письмо) дал за час беседы изустной с вами, вместо того чтобы писать. — Я недавно перечитывал Montaigne’a,1 и он говорит в одном месте: «à moins qu’ils ne me donnent une explication plus embrouillée, que la chose même».2 И вот почему: Понятие массы нам необходимо для объяснения силы. Самое же понятие массы включает в себя понятие силы, связующей все частицы массы. Понятие инерции основано на понятии массы и есть только отрицательное понятие движения. — Но я не говорю, чтобы эти отвлечения не были полезны для объяснения астрономических законов, я говорю, что для общих физических законов они ничего не объясняют и только путают и лишают всякой возможности открытия лучшего объяснения. Мне кажется, что для каждого объяснения должен быть составлен баланс, более ли оно объясняет, чем затемняет, и только; когда оно более объясняет, оно может быть принято. Человек с здоровым и, допустим, до высшей степени образованным математически и словесно умом желает понять законы силы — тoй силы, которую он сознает в себе, и сил, которых действия он чувствует на себе беспрестанно, и ему говорят: инерция, масса и, виноват, всю ту путаницу по отношению к физическим явлениям, кот[орую] вы выписываете из Ньютона.3 Этот человек выслушает и скажет: «для чего мне вся эта на веру принятая путаница, когда у меня есть другие несомненные понятия о силе, заключающейся во мне самом, и о сопротивлениях этой силе — стало быть, других силах, воздействие которых на меня и составляет мою жизнь. Законы отношений масс к силам я вижу в самых грубых проявлениях механической силы; но я не о том спрашиваю. Закона же инерции я не вижу и не могу понять, для чего он мне нужен. Я вижу другие два закона коренные, кот[орые] мне нужно объяснять, п[отому] ч[то] они сознаны мной. Это закон силы жизни во мне и, по посылке, кот[орую] я делаю во всем, что воздействует на меня, я вижу эту такую же силу в гниении (химическом процессе) и в махании хвостом собаки, и другой закон тяготения, которому подчинены все эти другие силы, подчинены или связаны, переплетены, я не знаю; но вот две основы, с которых может начинаться всякое физическое объяснение. Если физическая философия найдет отношение этих сил, сведет их в одну, я буду очень рад. Если физ[ическая] фил[ософия] отбросит обе эти мне кажущиеся только основы и найдет одну более простую и неизвестную мне, я буду очень рад. Но если физическая философия наговорит мне всяческой чепухи, вследствие которой эти две сознаваемые мною простые основы всего физического мира распадутся на бесчисленное количество выдуманных понятий массы, инерции, химического сродства, притяжения, отталкивания, упругости и мн[огие] др[угие], а вместе не объяснит мне отношение этих двух основ, то я могу только подивиться и подумать о том, каким путем могли дойти умные люди до такой бессмыслицы. И это объяснение я нахожу в том, что Ньютоновская гениальная мысль для объяснения видимого движения небесных тел, весьма удобная для астрономии, перенесена в физику. И тот же прием, естественный для объяснения небесных тел, рассматривая их отдельно (Сатурн нельзя смешать с Сириусом, пот[ому] ч[то] они на мильоны верст; но не атом даже, а видимую крупинку железа нельзя рассматривать отдельно по ее массе), перенесен в физику; и всё изучение посвящено на бесконечно малые, т. е. на такие, где можно врать, что угодно, и утешаться тем, что логически правильно построенная формула, пропущенная через ряд математических вычислений или физических соображений, выйдет опять, хотя и в другой форме, но логически правильно построенной. —
Знать сущность вещей мы не можем. Весь успех наук состоит только в том, чтобы находить такую точку зрения, с которой легче обнимать наибольшее количество явлений (поэтому Линеева классификация4 —в самом низком роде — но успех науки), и вся астрономия есть только классификация весьма искусная. Таблица этой классификации очень хитрая, искусная и потому легко много обнимающая. Я нисколько не верю в то, что земля вертится и круглая et cet., но я знаю, что это лучшая точка зрения, и потому благодарен за ее приобретение. Точно того же я ищу в физике и нахожу совершенно противоположное. Мало того, я вижу, что они вовсе потеряли из вида то, что одно есть на потребу, т. е. объяснение видимых и сознаваемых явлений, и что они, приняв годное для астрономии предположение Ньютона, гнут на то же объяснение физических явлений.
Смейтесь надо мной, браните меня, но будьте снисходительны во внимание того, что я такое к вам имею доверие, что выкладываю вам мысли сверху, к[оторые] и не следовало бы так говорить необдуманно. —
Отвечайте, пожалуйста.5
Ваш Л. Толстой.
Примечания
Датируется на основании пометки Страхова на автографе: «13 декабря 1873 г.». Ответ на письмо Страхова от 7 декабря 1873 г. (ПС, стр. 39—41).
1 —1592) — французский философ. Толстой читал его «Essais» («Опыты») в издании Шарля Луандра. См. т. 58, прим. 643.
2 [только бы они не дали мне объяснения еще более запутанного, чем сам предмет.]
3 H. Н. Страхов прислал Толстому выписку из книги Ньютона «Математические начала натуральной философии» (Определение III). См. ПС, стр. 40.
4 —1778) — шведский естествоиспытатель, создатель системы классификации растений на основании их морфологических признаков.
5 Ответ H. Н. Страхова неизвестен.