Толстой Л. Н. - Страхову H. Н., 17 (18) апреля 1878 г.

424. Н. Н. Страхову.

1878 г. Апреля 17... 18. Я. П.

Нет человека, которого [бы] я больше уважал, чем вас, и которому бы желал быть более приятным, и вдруг я огорчил вас. — Я не знаю, как это случилось. Я говорил о себе, говоря о том, что, когда я перестал притворяться, что я понимаю и знаю то,1 чего нельзя знать, я обрел согласие с самим собою, и вдруг соединил эту мысль с ожиданием от вас очень большого и очень важного (это ожидание от вас обще всем тем, которые вас, любя, понимают), перенес ее на вас и, вероятно, ошибся и, главное, неясно и резко выразился. —

«С недоумением перебираю я всякие взгляды людей, древние и новые, с упорным вниманием ищу и ничего не нахожу». Потом: «Не могу понять вашего упрека в притворстве (знания) и в несогласии с самим собою».2

Вот это-то перебирание чужих взглядов и искание в них я называю (неточно) притворством знания, т. е. я хочу сказать, что, подделываясь под чужие взгляды, притворяешься, что знаешь, и лишаешься согласия с самим собою. Вы прожили 2/3 жизни. Чем вы руководились, почему знали, чтò хорошо, чтò дурно. Ну вот это-то, не спрашивая о том, как и что говорили другие, скажите сами себе и скажите нам. —

Вы говорите, что вы свободны от науки; и это правда. И потом говорите, что как будто у вас нет мыслей и чувств, которым бы нужна была эта свобода. Это не правда. Чтобы сделать всю ту работу освобождения, которую вы сделали, нужно было много сил чувства и мысли, и силы эти целы, но, удивленные своим освобождением, не нашли еще приложения. Или остается из привычки покорность формам чужой мысли. И это я скорее предполагаю. Недавно я нашел в этом два подтверждения. Первое, это ваше прекрасное в предпоследнем письме изложение мыслей Соловьева3. Но меня за вас оскорбило то, что вы унизились до того, что рассматриваете внимательно такой сор. Разве для вас неясно сразу было, что это всё детский вздор. Так как же вам об этом думать. —

4 и стал читать Евангелие и Ренана Vie de Jésus5 и всю прочел; и всё время, читая, удивлялся на вас. Могу объяснить ваше пристрастие к Ренану только тем, что вы были очень молоды, когда читали его. Если у Ренана есть какие-нибудь свои мысли, то это две следующие

1) что Христос не знал l’évolution et le progrès,6 и в этом отношении Рен[ан] старается поправлять его и с высоты этой мысли критикует его. (Стр. 314, 315, 316.) Это ужасно, для меня по крайней мере. Прогресс по мне есть логарифм времени, т. е. ничего, констатация факта, что мы живем во времени, и вдруг это-то становится судьей высшей истины, которую мы знаем. Легкомысленность или недобросовестность этого воззрения — удивительны. Христианская истина — т. е. наивысшее выражение абсолютного добра, есть выражение самой сущности — вне форм времени и др. — Ренаны же смешивают ее выражение абсолютное с выражением ее в истории и сводят ее на временное проявление и тогда обсуждают. Если христианская истина высока и глубока, то только потому, что она субъективно абсолютна. Если же рассматривать ее объективное проявление, то она наравне с Code Napoléon7

Другая новая у Ренана мысль это то, что если есть учение Христа, то был какой-нибудь человек, и этот человек непременно потел и ходил на час. — Для нас из христианства все человеческие унижающие реалистические подробности исчезли потому же, почему исчезли все подробности обо всех живших когда-нибудь жидах и др., потому, почему всё исчезает, что не вечно; осталось же вечное. Т. е. песок, который не нужен, промыт, осталось золото по неизменному закону. Кажется, что же делать людям, как не брать это золото. Нет, Ренан говорит: если есть золото, то был песок, и он старается найти, какой был песок. И всё это с глубокомысленнейшим видом. Но что еще более забавно бы было, если бы не было так ужасно глупо, это то, что и песку этого он не находит никакого и только утверждает, что он должен был быть. Я прочел всё и долго искал, спрашивал себя: «ну что же из этих исторических подробностей я узнал нового?» И вспомните и признайтесь, что ничего, ровно ничего— Ренана, сделать соображение о том, какие и как были физические отправления? Всё прогресс, всё évolution. Может быть, что для того, чтобы узнать растение, надо знать среду, и даже чтобы узнать человека, как государственное животное, надо изучать среду и движение, развитие, но чтобы понять красоту, истину и добро, никакое изучение среды не поможет, да и не имеет ничего общего с рассматриваемым. Там идет по плоскости, а тут совсем другое направление, вглубь и вверх. Нравственную истину можно и должно изучать, и конца ее изучения нет, но это изучение идет вглубь, как и ведут его люди религиозные, а это детская, пошлая и подлая шалость.

Очень бы желал, чтобы вы были согласны со мной. И уверен, что вы не будете сердиться на меня. Вся моя вина в том, что я слишком люблю ваш ум, вашу душу, жду от нее слишком многого и слишком поспешно решил причину, по которой вы не удовлетворяете моим требованиям от вас.

Напишите же мне поскорее. Увидимся ли мы? Вы не отвечаете на нашу просьбу в том письме?8 Парфения я жду от вас.

Примечания

Отрывок впервые напечатан в Б, II, М. 1908, стр. 317—319. Полностью опубликовано в ПС, стр. 162—165. Датируется на основании пометки Н. Н. Страхова на автографе: «18 апр. 1878. Ясн.».

1 В подлиннике: того

2 См. письмо Страхова от 11 апреля 1878 г. (ПС, стр. 162).

3

4 Зачеркнуто:

5 «Жизнь Иисуса» Ренана (Париж, 1864). Эту книгу, которая была тогда запрещена в России, Страхов купил для Толстого из дублетов Публичной библиотеки и послал ему в декабре 1877 г. (см. ПС, стр. 135); она сохранилась в яснополянской библиотеке, с многочисленными отметками Толстого.

6 [эволюции и прогресса,]

7 — свод французских гражданских законов, изданный по распоряжению Наполеона в 1804 г.

8

Раздел сайта: