Толстой Л. Н. - Кузминской Т. А., 18 мая 1873 г.

22. T. A. Кузминской.

1873 г. Мая 18? Я. П.

Любезный друг Таня! Не могу тебе описать впечатление, которое произвело на меня известие о смерти прелестной моей милой (как мне приятно думать теперь), моей любимицы Даши!1 Я никогда бы не думал, чтобы эта смерть так могла поразить меня. Я почувствовал, как ты и твои дети близки мне. Целый день я не могу подумать о ней и о вас без слез. Я испытываю то чувство, кот[орое], вероятно, теперь мучает вас: забыть и потом вспомнить и с ужасом спрашивать себя — неужели это правда?

Долго еще вы будете просыпаться и спрашивать себя, неужели правда, что ее нет. Я был в Туле,2 в хлопотах, утром был у Мосоловых,3 и она (Мосолова) очень любит тебя и говорит: я вас не отпущу, расскажите мне все про Т. А., и я рассказывал, и так мне приятно было говорить о вашем счастливом житье и ваших девочках. Потом получил письма. Первое Сашино,4 и с одного слова понял, что что-то ужасное. Потом стал читать твое.5 И всё переживал с тобою и плакал; но впечатление осталось очень хорошее за тебя. Да, одна религия может утешить. И я уверен, что ты в первый раз поняла значение религии. И ради бога не забывай, не старайся забывать все тяжелые минуты, кот[орые] ты пережила, а живи всегда с ними. Смерть для себя ужасна, как ты говорила, я помню, но в смерти близкого существа, особенно такого прелестного существа, как ребенок, и как этот ребенок, есть удивительная, хотя и печальная прелесть. Зачем жить и умирать ребенку? Это страшная загадка. И для меня одно есть объяснение. Ей лучше. Как ни обыкновенны эти слова, они всегда новы и глубоки, если их понимать. И нам лучше, и мы должны делаться лучше после этих горестей. — Я прошел через это. И уверен по моему духовному родству с тобою, и по тону твоего письма, к[оторое] я понял вполне, что твое горе отозвалось в тебе так же, как во мне смерть брата6 (смерть ребенка еще величественнее и таинственнее); и ты, вероятно, перенесешь, как должно. Главное, без ропота, а с мыслью, что нам нельзя понять, чтó мы и зачем, и только смиряться надо. Пожалуйста, прочти 130 псалом и выучи его наизусть и читай каждый день. Возвращаясь домой, я встретил Мосолова и сказал ему, он был очень тронут, и я полюбил его за это. Прощай, милый друг, помогай вам бог, тебе и Саше7 (как мне его всей душой жалко и как бы я желал, чтобы он нашел религиозное утешение) перенести это страшное, нами еще не испытанное, но висящее над нами горе, главное, без ропота и легкомыслия. — И ведь это собственно не горе, а только одна из важных ступеней в жизни, через которую должны пройти все люди, живущие хорошей, честной жизнью. И какая судьба, что мама приехала к вам именно в это время; я понимаю, какое она для вас была облегчение — какое только могло быть.

Я приезжаю из Тулы с письмами. Соня весело встречает меня. А я говорю: Большое горе, большое, большое горе! Она говорит: «Ханна умерла». Я говорю: «из Кутаиса, но не Ханна». Ни минуты не задумавшись, она сказала, как будто прочла письмо, именно эти два слова: «Даша умерла».

Как это? Отчего она могла это знать?

Она ужасно огорчена, так что и не может говорить про это.

Сережа пожалел о тебе. А Таня лежала долго в постели и плакала.

Примечания

Отрывки впервые опубликованы в ПТС, II, № 311» и в Г, II, стр. 169—170. Датируется содержанием.

1 Дарья Александровна Кузминская (1868—1873) — старшая дочь Кузминских.

2 В Туле Толстой был 18 мая.

3

4 Александр Александрович Берс. См. письмо № 23.

5 Письмо Т. А. Кузминской от 9 мая.

6

7 Александр Михайлович Кузминский.