255. М. П. Погодину.
1868 г. Марта 21... 23? Москва.
Меня очень обрадовало ваше письмо, многоуважаемый Михаил Петрович. Мысли мои о границах свободы и зависимости, и мой взгляд на историю не случайный парадокс, кот[орый] на минутку занял меня. Мысли эти плод всей умственной работы моей жизни и составляют нераздельную часть того мирос[оз]ерцания, которое бог один знает, какими трудами и страданиями выработалось во мне и дало мне совершенное спокойствие и счастье. А вместе с тем я знаю и знал, что в моей книге будут хвалить чувствительную сцену барышни, насмешку над Сперанским1 и т. п. дребедень, к[оторая] им по силам, а главное-то никто не заметит. Вы заметите и, пожалуйста, читайте и замечайте на полях. И, пожалуйста, поговоримте. Назначьте время, когда бы мне повидаться с вами.2
Ваш Л. Толстой.
5-ая часть в коректурах есть начало, и она к вашим услугам, а рукопись моя невозможна для чтения.
За книгу благодарю.3 Прочту и уверен, что найду подтверждение своего взгляда.
Примечания
Впервые опубликовано, с датой: «1868 март», в журнале «На литературном посту», 1928, 10, стр. 64—65. Датируется по письму М. П. Погодина от 21 марта 1868 г., в котором он просил дать прочесть ему рукопись пятого тома «Войны и мира» и делился своими мыслями о статье Толстого «Несколько слов по поводу книги «Война и мир». См. прим. 1 к письму № 246.
1 Михаил Михайлович Сперанский (1772—1839). Изображен в томах II и III «Войны и мира».
2 В неопубликованном дневнике М. П. Погодина за 1868 г. есть следующая запись о визите Толстого к нему 14 апреля: «Посещение Толстого. Он хочет писать жизнь Суворова и Кутузова. Очень был рад. Много толковали». Прочтя первые четыре тома «Войны и мира», Погодин писал Толстому 3 апреля: «Читаю, читаю — изменяю и Мстиславу, и Всеволоду, и Ярополку, вижу, как они морщатся на меня, досадно мне, — а вот сию минуту дочитал до 149 стр. третьего тома, и просто растаял, плачу, радуюсь.
Где, как, когда всосал он в себя из этого воздуха, которым дышал в разных гостиных и холостых военных компаниях этот дух и проч. Славный вы человек, прекрасный талант!... Я боюсь за Наташу (она до сих понравилась мне больше всех), чтоб не случилось с ней чего, чтоб не испортилась она! Я стал бы бояться и за вас. Но, кажется, вы уже на другом берегу.
Весь этот мир для меня совершенно непонятный, хоть я и вижу, что он дагеротипически верен: что за страшная пустота, какое колобродство в мыслях и чувствованиях!..
теперешние мои слезы те же, что были в 1809 году, когда я читал «Марьину рощу» Жуковского и когда приходили меня смотреть и слушать соседи...
Ваш М. Погодин».
И на следующий день, 4 апреля:
«Четверг. Утро. А все читаю... Прекрасно, прекрасно, стр. 179 встреча Сони и Николая — нехорошо, совсем нехорошо, оборвано, — ну вот теперь и могу оставить книгу — примусь за свою работу... посмотрю однако же дальше: — Соня, тебе хорошо? — А тебе? — Опять видно пойдет хорошо. Но нет, останавливаюсь решительно. Обнимаю вас.
Послушайте — да что же это такое! Вы меня измучили. Принялся опять читать... и дошел... И что же я за дурак! Вы из меня сделали Наташу на старости лет, и прощай все Ярополки! Присылайте же, по крайней мере, скорее Марью Дмитриевну какую-нибудь, которая отняла бы у меня ваши книги, посадила бы меня за мою работу.
— нет Пушкина! Как бы он был весел, как бы он был счастлив, и как бы стал потирать себе руки. — Целую вас за него и за всех наших стариков. Пушкин — и его я понял теперь из вашей книги яснее, его смерть, его жизнь. Он из той же среды — и что это за лаборатория, что за мельница — святая Русь, которая все перемалывает. Кстати — любимое его выражение: все перемелется, мука будет».
3 М. П. Погодин прислал Толстому свою книгу «Исторические афоризмы», М. 1836.