88. Гр. А. А. Толстой.
1857 г. Августа 18. Я. П.
Ясная Поляна, 18 Августа.
Драгоценная бабушка!
На счастье пускаю это письмо в Остенд, хотя и боюсь, что оно вас не застанет; но теперь, сидя один в деревне и невольно перебирая свои воспоминания, вижу, что изо всей моей заграничной жизни воспоминание о вас для меня самое милое, дорогое и серьезное, и мне душой хочется писать вам — живее и ближе воображать вас. Написав это, я долго сидел и думал, не потому, чтоб не знал, что писать, напротив, слишком много хочется вам сказать такого, что не понравится вашей скромности. Вы сами говорите, что в деревне все чувства разростаются в громадные размеры, и моя дружба к вам здесь разрослась в такую неукладистую дружбищу, что, ежели говорить про нее, вы, пожалуй, скажете опять, что я вечно живу на парадоксах. Ну, да что говорить об этом — вы тем-то и чудесная бабушка, что вы этого не хотите знать; а в милой Алекс[андре] Александровне1 видите гениальный ум и ученость, а во мне доброту и разные хорошие качества. И что удивительно, что эта непонятная скромность находится где же? в трубе!2 Право, это гораздо удивительнее, чем ежели бы соленый огурец вырос на кусте розана.
В Дрездене3 я к радости и удивленью моему встретил милейшего Филемона в седом парике и Бавкиду,4 вышедшую из Смольного,5 и с ними доехал до Петербурга. Разумеется, не раз мы с этими милыми друзьями побранили вас, и М[ихаил] И[ванович],6 поковыривая ноготь об ноготь, с недоумением говорил: да, удивительная... и вдруг под седыми бровями, в круглых честных глазах оказывалось что-то в роде слезинок. В Дрездене еще совершенно неожиданно встретил К. Львову.7 Я был в наиудобнейшем настроении духа, для того, чтобы влюбиться: проигрался, был недоволен собой, совершенно празден (по моей теории любовь состоит в желании забыться, и поэтому так же, как сон, чаще находит на человека, когда недоволен собой или несчастлив). К. Львова красивая, умная, честная натура; я изо всех сил желал влюбиться, виделся с ней много, и никакого! Что это, ради Бога? Что я за урод такой? Видно, у меня недостает чего-то. И вот чего, мне кажется: хоть крошечной порции fatuité.8 Мне кажется, что большая часть влюбляющихся людей сходятся вот как: видятся часто, оба кокетничают и, наконец, убеждаются, что влюбили в себя респективно один другого; а потом уж в благодарность за воображаемую любовь сами начинают любить. Но как же мне, всегда внимательно наблюдающему за женщиной, с которой я схожусь, ту меру отвращения, которое я ей вселяю своей персоной, как же мне поддаться на этот милый обман? А впрочем, Бог с ним совсем, с этим десертом, пора перестать заботиться о сладиньких кушаньях, когда седина в голову. Благодарю Бога и за то, что он мне дал существенное, т. е. способность любить, хоть это по-вашему, может быть, и парадоксы, но я так решил себе.
В Петербурге меня задержали целую неделю и здоровье и литературные дела, несмотря на то, я не был у K. H.,9 потому что забыл совсем. В России скверно, скверно, скверно. В Петербурге, в Москве все что-то кричат, негодуют, ожидают чего-то, а в глуши тоже происходит патриархальное варварство, воровство и беззаконие. Поверите ли, что, приехав в Россию, я долго боролся с чувством отвращения к родине и теперь только начинаю привыкать ко всем ужасам, которые составляют вечную обстановку нашей жизни. Я знаю, что вы не одобрите этого, но что ж делать — большой друг Платон, но еще больший друг правда,10 говорит пословица. Ежели бы вы видели, как я в одну неделю, как барыня на улице палкой била свою девку, как становой велел мне сказать, чтобы я прислал ему воз сена, иначе он не даст законного билета моему человеку, как в моих глазах чиновник избил до полусмерти 70-тилетнего больного старика за то, что чиновник зацепил за него, как мой бурмистр, желая услужить мне, наказал загулявшего садовника тем, что кроме побой послал его босого по жневью стеречь стадо, и радовался, что у садовника все ноги были в ранах,11 — вот, ежели бы это всё видели и пропасть другого, тогда бы вы поверили мне, что в России жизнь постоянный, вечный труд и борьба с своими чувствами. Благо, что есть спасенье — мир моральный, мир искусств, поэзии и привязанностей. Здесь никто, ни становой, ни бурмистр мне не мешают, сижу один, ветер воет, грязь, холод, а я скверно, тупыми пальцами разыгрываю Бетховена и проливаю слезы умиленья, или читаю Илиаду,12 или сам выдумываю людей, женщин, живу с ними, мараю бумагу, или думаю, как теперь, о людях, которых люблю. Вы и не думаете того, а я теперь вижу вас гораздо яснее и лучше, чем какой-нибудь Принц Вурстемберской,13 который уставил на вас свои лошадиные буркулы. Сестра здоровее и веселей, чем была прежде. Ежели начать писать о ней, то письмо не кончится. От души целую ваши и бабушки Лизы руки, славному Ребиндеру14
На полях, поперек страницы:
15 Адрес мой: В Тулу. Напишите словечко, ведь я, без шуток, изо всех сил обрадуюсь вашему письму.
Примечания
Впервые опубликовано в ПТ, стр. 79—81. Письмо отмечено в Дневнике под 19 августа 1857 г., т. 47, стр. 152.
1 Александра Александровна Воейкова (1819—1893) — фрейлина в. кн. Марии Николаевны.
2 «трубе» см. прим. 1 к п. № 71.
3 В Дрездене Толстой пробыл с 24 июля/5 августа до половины дня 26 июля/7 августа 1857 г.
4 Филемон и Бавкида — в греческой мифологии примерная супружеская чета. Так Толстой называл супругов Пущиных М. И. и М. Я.
5 Смольный институт «для воспитания благородных девиц» в Петербурге; открыт в 1764 г. в Смольном дворце, принадлежавшем императрице Елизавете Петровне.
6 М. И. Пущин.
7 —31 августа 1857 г., ПТ, стр. 82—83. См. также записи в Дневнике (т. 47, стр. 149).
8 [самоуверенности.]
9 Екатерина Николаевна Шостак, рожд. Исленьева, была очень близка с Александрой Андреевной Толстой. См. т, 47, прим. 558, стр. 304.
10 Толстой имеет в виду слова греческого философа Аристотеля (384— 322 до н. э.) о философе Платоне (427—347 до н. э.).
11 См. записи в Дневнике под 8, 9 и 11 августа и в Записной книжке 8 августа.
12 «Илиаду» Гомера в переводе Гнедича. См. записи в Дневнике, т. 47, стр. 152, 153, 154.
13 Под «принцем Вурстемберским» (каламбур, пародия на «Вюртембергский», по-немецки Wurst—колбаса) Толстой разумеет принца Александра Гессенского (1832—1888), офицера русской службы.
О встрече с ним Толстого у А. А. Толстой в Франкфурте она рассказывает в своих воспоминаниях (см. ПТ, стр. 12).
14 Константин Григорьевич Ребиндер (ум. 1886 г.) — в то время воспитатель сыновей в. кн. Марьи Николаевны.
15
—31 августа 1857 г. (см. ІІТ, стр. 81—84).