56. Гр. С. Н. Толстому.
1852 г. Января 7. Тифлис.
7 Генваря 1852.
По моему письму отъ 24 Декабря ты можешь заключить, какъ поздно я получилъ твое письмо отъ 12 Ноября1 — я его получилъ вчера 6 Генваря. — Пожалуйста не засни на лаврахъ, которыми ты можешь воображать, что увенчался, написавъ мне письмо въ 3/42 почтоваго листа, а продолжай мне писать почаще и подлинее; когда я получаю письмо отъ кого нибудь изъ нашихъ, то я бываю до того радъ, что краснею, конфужусь отъ радости, не знаю какъ держать письмо, съ которой стороны начинать, и когда прочту, то начинаю смеятся отъ радости, такъ же, какъ Подъемщиковъ смеялся, когда увидалъ, какъ затравили зайца; потомъ я начинаю ходить взадъ и впередъ по комнате, какъ Гимбудъ4 и делать разные дикiе жесты и говорить вслухъ непонятныя слова. — Ежели въ это время мне попадается какой нибудь человекъ, я начинаю ему все разсказывать не заботясь о томъ, нужно ли ему, и хочетъ ли онъ знать объ этомъ; ежели никого нетъ, je me rabats sur5 Ванюшка и тоже ему все разсказываю и разспрашиваю, какъ Влад[имиръ] Ив[ановичъ]6 «а? каково?» и долго не могу успокоится. — Можно бы было сказать, что письмо въ 3/4 листа не коротко, ежели бы было писано по людски; а то у тебя отъ буквы до буквы, отъ слова до слова отъ линейки до линейки такiя перемычки, что всякое слово какъ отъемный островъ. — Насчетъ лошадей, въ томъ числе и Криваго Усана я предписалъ Андрею продать и назначилъ minimum цены, но такъ какъ я распорядился этой продажей для уплаты долговъ, то ты можешь, заплативъ Андрею за него известную цену звонкой монетой, взять лошадь. — Предлагая тебе экипажъ, я желаю только, чтобы онъ не стоялъ безъ всякой пользы, а деньги вычтешь изъ того, что я тебе долженъ, и за сколько хочешь. —
Какъ я тебя знаю, когда писалъ тебе, «что, зная твою слабость, пишу тебе о нашихъ знакомствахъ» — ты понятно объ этомъ спрашиваешь въ своемъ письме. Объ охоте я тоже тебя удовлетворилъ; дальнейшихъ известiй дать нe могу, потому что я все еще въ Тифлисе сижу и дожидаюсь денегъ. — Это одно меня задерживаетъ, потому что наконецъ я принятъ на службу. — Ты спрашиваешь о томъ, когда я буду офицеромъ? По правамъ всехъ имеющихъ чинъ (гражданской) черезъ 6 месяцевъ я буду иметь удовольствiе быть представлену въ прапорщики. — Зимнюю экспедицiю я съ проклятыми затрудненiями, к[отор]ыя мне здесь делали, прогулялъ, потому что она уже началась. — Можетъ случиться однако, что и меня пошлютъ. — Еще въ Июле месяце получилъ я отъ Андрея письмо, въ которомъ онъ пишетъ мне: «С[ергей] Н[иколаевичъ]7 изволили скакать съ какими-то князьями», и больше ничего. — Долго мы съ Н[иколиньк]ой ломали себе голову надъ этой фразой и наконецъ решили, что это А[ндрей] загадалъ намъ загадку — теперь ты разгадалъ ее. — Поздравляю тебя съ прошедшими и будущими призами, съ праздникомъ, съ новымъ годомъ, съ сыномъ (хотя и выблядокъ, но всетаки сынъ)8 и съ будущей женитьбой. На комъ? не на Канивальской ли?9 — Вотъ какiя мысли приходятъ мне насчетъ твоей женитьбы. Вопервыхъ, всякая перемена намъ мила, и я съ больщимъ удовольствiемъ воображаю себе хорошенькую добрую невестку, твои дела въ цветущемъ состоянiи, Пироговской домъ отделанный за ново, Никифора въ новомъ фраке съ гербовыми пуговицами перваго разбора, воображаю себе, какъ я приезжаю къ тебе, какъ все мне у васъ нравится и невестка, и самоваръ, и все ваши семейныя удовольствiя, и воркованiе, однимъ словомъ, я воображаю себе мой приездъ къ тебе въ Страстную пятницу 1851 года, только, новое исправленное изданiе — на веленевой бумаге — очень прiятная картина, теперь другая. — Опять я приезжаю — иду съ дороги раздеваться въ комнату Венеры, какой то незнакомый человекъ говоритъ мне «нельзя, генералъ еще почиваютъ». (Генералъ это твой тесть), иду въ другую комнату, тамъ теща. — Наконецъ раздеваюсь, схожу внизъ; сидитъ целая куча родственниковъ — все незнакомый и глупыя лица — нашихъ никого нетъ. — Приезжаютъ гости соседи — Тула, Крапивна — Щелинъ,10 Чулковъ,11 Председатель, Советники. Въ доме царствуетъ деревенское — Щелино-Чулковское великолепiе. — Начинается разговоръ о дворянахъ, выборахъ — тотъ подлецъ, тотъ мерзавецъ, тотъ — черный человекъ. — Однимъ словомъ картина эта представляетъ мне тебя отрезаннымъ ломтемъ съ духомъ родственниковъ женинныхъ и въ самомъ разгаре всей Губернской жизни — скверная картина. — Третья картина. Маша12 сидитъ въ известномъ переулке въ Туле съ М. В.,13 Сережей и всей кликою — голосу и молодости у нее ужъ нетъ, но есть сынъ Н[икол]ай Сергеичъ и 3 т. сер. — Несмотря на это она тебя продолжаетъ любить и заливается горькими слезами. — 4-я картина. — Ты вырвался отъ жены и прикатилъ въ Тулу въ известной переулочекъ. Ты вспоминаешь старину, щупаешь Машу, а Финашка прискакалъ верхомъ на рыженькой и приносить тебе записочку отъ Графини. Она пишетъ, что больна и проситъ тебя скорее вернуться. «Ахъ какая тоска!» ты говоришь. — 5-ая картина. С[ергей] Н[иколаевичъ] въ Москве съ молодой хорошенькой Графиней живетъ открыто. За графиней волочатся; они ездятъ по баламъ С[ергей] Н[иколаевичъ] ревнуетъ и проживаетъ больше своихъ доходовъ.—Мало-ли можетъ быть прiятныхъ и непрiятныхъ картинъ, но изъ техъ, которыя я себе рисую, мне нравится только 1-ая, остальные все гадки. — У меня есть однако предчувствiе, что къ моему приезду (который впрочемъ я не могу определить) ты будешь женатъ. Я былъ уверенъ, что монахъ14 живетъ въ Бозњ,15 а онъ «un peu»,16 я хотелъ было ему написать серьезно несколько словъ, ежели бы зналъ, где онъ, но теперь, ежели онъ пьянъ, скажи ему, что онъ презренная тварь; ежели не пьянъ, что пора ему умирать и подумать объ смерти. — Не заботься о томъ, чтобы я не проигрался и не бойся этого. — Вопервыхъ, я 6 месяцевъ не играю и играть не намеренъ, а вовторых, ежели бы можно было тебе объяснить образъ жизни, который я здесь веду, и общiй господетвующiй genre17 на Кавказе (есть совершенно особенный genre у всехъ Кавказцевъ, который трудно объяснить) ты бы понялъ, что я никакъ не рискую здесь проиграться. — Дружба Митиньки18 съ Костинькой19 и его шанкера и бобоны — два известiя, которыя одинаково для меня непрiятны. Костинькина дружба и близкое знакомство съ нимъ можетъ оставить следы не хуже венерической болезни. — Митинька, какъ мне кажется (я его 2 года не видалъ), выйдя на светъ Божiй, после своей жизни съ Любовь Сергеевной,20 съ Полубояриновымъ,21 съ Лукою22 и т. д., долженъ быть совершенной ребенокъ. — Наши умишки мягки какъ воскъ, поэтому его всякiй можетъ сбить съ толку, Кост[инька] же, всю жизнь пресмыкаясь въ разныхъ общеcтвахъ, посвятилъ себя и не знаетъ больше удовольствiя, какъ поймать какого нибудь неопытнаго провинцiала и подъ предлогомъ руководить его — сбить его совсемъ съ толку, — онъ его доконаетъ. — Я говорю это по опыту. Несмотря на мое огромное самолюбiе, въ Петербурге онъ имелъ на меня большое влiянiе и умелъ испортить мне такъ эти 8 месяцевъ, которые я провелъ тамъ, что у меня нетъ воспоминанiй непрiятнее. Онъ умелъ меня убедить въ томъ, что Кочубей, Несельроды23 и все эти Г[оспо]да такiе люди, что я долженъ пасть ницъ передъ ними, когда увижу, и что я съ К[остенькой],24 съ Михалковым25 еще могу кое какъ разговаривать, но что въ сравненiи съ этими тузами я ровно нуль — погибшiй человекъ и долженъ бояться ихъ и скрывать отъ нихъ свое ничтожество. А впрочемъ, жалкое созданiе этотъ Кост[инька]. Чемъ онъ кончитъ? Мы разъ съ Н[иколиньк]ой говорили о немъ и придумали, что для него ничего не можетъ быть лучше, ежели онъ чувствуетъ въ себе довольно силы, какъ служить въ полку на Кавказе. — Можно отвечать, что въ 3,4 года онъ изъ солдатъ будетъ офицеромъ и сверхъ того здесь онъ можетъ иметь chance26 очень скоро получить родовое дворянство, получивъ Владимiра, и онъ могъ бы обогнать своего брата бедна[го] Вольдемара,27 (котораго я очень люблю),который трудится изъ этаго, Богъ знаетъ, сколько летъ. — Ежели ты его увидишь, то скажи ему, что мы съ Н[иколеньк]ой для него придумали. — О себе нечего писать мне, потому что съ того дня, какъ тебе писалъ, веду жизнь самую спокойную и однообразную. Сначала по целымъ днямъ хлопоталъ о своемъ зачисленiи па службу, обегалъ всехъ генераловъ и могу сказать, что поступилъ геройски — взялъ съ бою свой приказъ о зачисленiи — теперь сижу целый день дома, читаю, пишу и дожидаюсь денегъ. — Я совершенно здоровъ и спокоенъ, но ужасно хочется поскорее съехаться съ Н[иколиньк]ой. Можешь узнать еще многiя подробности обо мне изъ писемъ къ тетиньке Toinette;28 я много пишу всемъ, но ей въ особенности, потому что ее больше всехъ люблю, и она чаще всехъ мне пишетъ. — Она тебе объяснитъ, почему, когда я вернусь въ Россiю, тебя ожидаетъ подарокъ — прекрасной Кабардинской лошади отъ незнакомаго тебе человека. 29 — О портрете не забудь. — Прощай. —
Печатается по автографу, хранящемуся в ГТМ. Публикуется впервые.
2 Это письмо не сохранилось.
«Детства». См. 1 том, стр. 170.
4 Карл Фердинандович Гимбут (р. в 1815 г., ум. 27 мая 1881 г.), служил лесничим подгородного лесничества (в чине штабс-капитана в 1851 г.) близ Ясной поляны, в отставку вышел в 1863 г. На сельско-хозяйственной выставке в Туле в 1851 г. он получил серебряную медаль большого размера «за первоначальное введение в Тульской губ. шелководства и за 11 пород древесных растений, разведенных им от семян». В сохранившемся в АТБ письме к Толстому от 6 декабря 1852 г. К. Ф. Гимбут просит продать ему деревню Мостовую. К. Ф. Гимбут часто упоминается в дневнике Толстого 1856—1858 гг.
5 Я обращаюсь к
8 Умерший в раннем детстве сын Сергея Николаевича, Николай.
9 У Ив. Матв. Канивальского (о нем см. прим. 9 к п. № 33) было три дочери: Софья, Елизавета и Александра. О которой из них идет речь, выяснить не удалось.
10 Вероятно, Дмитрий Матвеевич Щелин (1801—18..), в 1850—1866 гг. бывший Крапивенским предводителем дворянства.
12 Мар. Мих. Шишкина. О ней см. прим. 16 к п. № 12.
13 Кого разумел Толстой под этими инициалами, сказать не можем.
14 Ник. Серг. Воейков. О нем см. прим. 5 к п. № 7.
«В бозе почил», т. е. умер.
17 дух
18 Гр. Дм. Ник. Толстой. О нем см. прим. 5 к п. № 84.
20 О Любови Сергеевне Толстой пишет в «Воспоминаниях детства» (гл. IX): «К нашему семейству как-то пристроена, взята была из жалости, самое странное и жалкое существо, некто Любовь Сергеевна, девушка; не знаю, какую ей дали фамилию. Любовь Сергеевна была плод кровосмешения Протасова (из тех Протасовых, от которых Жуковский). Как она попала к нам, — не знаю. Слышал, что ее жалели, ласкали, хотели пристроить даже, выдать замуж за Федора Ивановича, но всё это не удалось. Она жила сначала у нас, — я этого не помню, а потом ее взяла тетенька Пелагея Ильинишна в Казань, и она жила у нее. Так что узнал я ее в Казани. Это было жалкое, кроткое, забитое существо. У нее была комнатка, и девочка ей прислуживала. Когда я узнал ее, она была не только жалка, но отвратительна. Не знаю, какая была у нее болезнь, но лицо ее было всё распухлое так, как бывают запухлые лица, искусанные пчелами. Глаза виднелись в узеньких щелках между двумя запухшими глянцевитыми без бровей подушками. Также распухшие, глянцевитые желтые были щеки, нос, губы, рот. И говорила она с трудом, так как и во рту, вероятно, была та же опухоль. Летом на лицо ее садились мухи, и она не чувствовала их, и это было особенно неприятно видеть. Волоса у ней были еще черные, но редкие, не скрывавшие голый череп. Владимир Иванович Юшков, муж тетеньки, недобрый шутник, не скрывал своего отвращения к ней. От нее всегда дурно пахло. А в комнате ее, где никогда не открывались окна и форточки, был удушливый запах. Вот эта-то Любовь Сергеевна сделалась другом Митеньки. Он стал ходить к ней, слушать ее, говорить с ней, читать ей. И — удивительное дело! — мы так были нравственно тупы, что только смеялись над этим; Митенька же был так нравственно высок, так независим от заботы о людском мнении, что никогда ни словом, ни намеком не показывал, что он считает хорошим то, что делает. Он только делал. И это был не порыв, а это продолжалось всё время, пока мы жили в Казани». Любовь Сергеевну изобразил Толстой и в «Юности». См. 2 том, стр. 389.
«Воспоминаниях детства» (гл. IX): «Мы, главное Сережа, водили знакомство с аристократическими товарищами и молодыми людьми; Митенька, напротив, из всех товарищей выбрал жалкого, оборванного, бедного студента, Полубояринова (которого наш приятель-шутник называл Полубезобедовым, и мы, жалкие ребята, находили это забавным и смеялись над Митенькой). Он только с Полубояриновым дружил и с ним готовился к экзаменам». Алексей Иванович Полубояринов поступил в Казанский университет осенью 1843 г. и вышел из него (по прошению) осенью 1845 г.
22 Об этом Луке Толстой пишет в «Воспоминаниях детства» (гл. IX): Митенька «очень сблизился с очень оригинальным человеком, жившим у нашего опекуна, Воейкова, происхождение которого никто не знал. Звали его отцом Лукою. Он ходил в подряснике, был очень безобразен: маленький ростом, косой, черный, но очень чистоплотный и необыкновенно сильный. Он жал руку, как клещами, и говорил всегда как-то значительно и загадочно. Жил он у Воейкова подле мельницы, где построил маленький дом и развел необыкновенный цветник. Этого отца Луку Митенька и водил с собой». Из письма бурмистра Василия Трубецкого гр. Н. Н. Толстому от 4 февраля 1850 г. видно, что у Луки был вексель, выданный ему гр. Дмитрием Николаевичем на 2700 руб.
«громкие» аристократические фамилии. «Известность» фамилии Кочубеев придал государственный канцлер внутренних дел кн. Виктор Павлович (1768—1834), а Нессельроде — гр. Карл Васильевич (1780—1862), с 1844 г. государственный канцлер.
25 Кто такой Михалков, узнать не удалось.
«незаконнорожденные», Иславины были «купеческого звания», а чтобы получить «потомственное дворянство» нужно было иметь орден св. Владимира.
29 См. прим. к п. № 55 о Садо, который, зная о страсти гр. С. Н. Толстого к лошадям, обещал «выкрасть в горах какого ни на есть лучшего коня» и подарить ему, когда приедет в Россию.