Толстой Л. Н. - Толстому H. Н., 10 декабря 1851 г.

50. Гр. H. Н. Толстому.

1851 г. Декабря 10. Тифлис.

Милый другъ, Nicolas! нынче 10 Декабря получилъ я отъ тебя письма. Мне очень нравится, что ты отзываешься про свое письмо длинное посланiе. Длин[ное] посл[анiе] на одномъ листе почтовой бумаги и по два слова въ строке. Все твое письмо похоже на окончанiя писемъ Мистера Микобера. 1 —

на

главу

и т. д.

écourager par ce reproche,2 a пиши каждую почьту. — Ежели же тебе лень (о пагубная страсть!) помешаетъ это делать, то прикажи Алешке3 каждый почтовой день брать листъ бумаги изъ твоего стола (следов[ательно] съ изображенiемъ чертей)4 класть въ конвертъ и отправлять мне. По крайней мере это будетъ для меня доказательствомъ, что неизвестные хищники покуда не украли твою голову. — Ван[юшка5 избилъ 3 пары подметокъ, ходя на почту и нынче утромъ не взошелъ, a вбежалъ ко мне въ комнату съ стиснутыми зубами и съ конвертомъ въ руке. Твое письмо меня во всехъ отношенiяхъ удовлетворило, исключая того, что о некот[орыхъ] пунктахъ, о коихъ мне очень желательно знать, ты умалчиваешь — имянно о делахъ пекунiарныхъ. Я писалъ тебе, что je serai sur les fèves,6 теперь я могу сказать je suis sur les fèves. 7 Болезнь мне стоила очень дорого: аптека — рублей 20. Доктору зa 20 визитовъ и теперь каждый день вата и извощикъ, стоютъ 1-20. — Я все эти подробности пишу тебе съ темъ, чтобы ты мне поскорее прислалъ какъ можно больше денегъ. — Въ последнемъ письме8 я тебе писалъ, что мне нужно 100 р., чтобы уехать; теперь я вижу, что не обойдусь без 140. Помогай мне, сколько можешь. — Ты можетъ быть думаешь, что я теперь совершенно здоровъ. — Кнесчастiю, мне очень нехорошо: — La maladie venérienne est détruite; mais se sont les suites du Mercure, qui me font souffrir l’impossible. 9 Можешь себе представить, что у меня весь ротъ и языкъ въ ранкахъ, которыя не позволяютъ мне ни есть ни спать. Безъ всякаго преувеличенiя, я 2-ю неделю ничего не елъ и не проспалъ одного часу. — Все они коновалы, шельмы. — Хорошо еще, что здесь воды, такъ я, Богъ дастъ, и оправлюсь какъ нибудь. —

Хотелъ было я писать тебе о очень интересномъ деле, но такъ усталъ, что пойду лежать. — Съ след[ующей] почтой или ежели успею напишу еще. — Белую лошадь за 13 р. не стоитъ отдавать. — Прощай. Не забывай пересылать ко мне все письма изъ Россiи и доставить мне денегъ, сколько можешь.

На четвертой странице:

Его Сiятельству Графу Николаю Николаевичу Толстому. Въ Кизлярскомъ округе въ станицу Старогладовскую, въ Штабъ батарейной № 4 батареи; черезъ Стан. Шелкозаводскую. 10

Примечания

приехал в конце ноября 1851 г., и на которое это письмо является ответом. Год написания письма Н. Н. Толстого от ноября 1851 г. определяется его же письмом, датированным б декабря 1851 г.

Гр. Николай Николаевич Толстой (р. 23 июня 1823 г., ум. 8 сентября 1860 г.), старший брат Льва Николаевича. В августе 1839 г. поступил на математический факультет Московского университета, откуда осенью 1843 г. перевелся в Казанский университет, который и окончил весной 1844 г. В декабре этого года Николай Николаевич поступил на службу в легкую № 7 батарею 18 артиллерийской бригады, в январе 1846 г. переведен в 20 артиллерийскую бригаду, в январе 1847 г. в 19 артиллерийскую бригаду, в феврале этого года снова в 20 артиллерийскую бригаду, в июне 1849 г. произведен в подпоручики, в феврале 1851 г. в поручики. В феврале 1853 г. уволен в отставку с чином штабс-капитана; в августе 1855 г. снова поступил на службу с чином поручика в легкую № 3 батарею 19 артиллерийской бригады, в ноябре 1855 г. прикомандирован к 20 артиллерийской бригаде, а в июле 1858 г. уволен в отставку с чином штабс-капитана. По выходе в отставку гр. H. Н. Толстой жил в своем имении Никольском-Вяземском Чернского уезда Тульской губ. В мае 1860 г. больной чахоткой поехал зa границу, где и умер на юге Франции, в Гиере. В «Воспоминаниях детства» (гл. IX) Толстой о нем пишет: «Он был удивительный мальчик и потом удивительный человек. Тургенев говорил про него очень верно, что он не имел только тех недостатков, которые нужны для того, чтобы быть писателем. Он не имел главного, нужного для этого недостатка: у него не было тщеславия, ему совершенно неинтересно было, что о нем думают люди. Качества же писателя, которые у него были, были прежде всего тонкое художественное чутье, крайнее чувство меры, добродушный веселый юмор, необыкновенное, неистощимое воображение и правдивое высоконравственное мировоззрение, и всё это без малейшего самодовольства. Воображение у него было такое, что он мог рассказывать сказки или истории с привидениями или юмористические истории в духе мадам Рэдклиф, без остановки целыми часами и с такой уверенностью в действительность рассказываемого, что забывалось, что это выдумка». Когда Льву Николаевичу было пять лет, Николенька «объявил», что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми, все будут любить друг друга и станут «муравейными» братьями. Тайна о том, как сделать, чтобы всё это исполнилось, написана была на зеленой палочке, зарытой у дороги на краю оврага Старого заказа. В этом месте Толстой «в память Николеньки» просил зарыть его труп, что и было исполнено. Фет в своих воспоминаниях, называя Николая Николаевича «замечательным человеком», говорит, что «мало сказать, что все знакомые его любили, а следует сказать — обожали... Будучи от природы крайне скромен, он нуждался в расспросах со стороны слушателей. Но наведенный на какую- либо тему, он вносил в нее всю тонкость и забавность своего добродушного юмора. Он видимо обожал младшего своего брата Льва. Но надо было слышать, с какой иронией он отзывался о его великосветских похождениях. Он так ясно умел отличать действительную сущность жизни от ее эфемерной оболочки, что с одинаковою иронией смотрел и на высший, и на низший слой кавказской жизни. И знаменитый охотник, старовер, дядюшка Епиш ка (в «Казаках» гр. Л. Толстого — Ерошка) очевидно, подмечен и выщупан до окончательной художественности Николаем Толстым». (А. А. Фет: «Мои воспоминания», М. 1890, ч. I, стр. 217—218.) Перу Николая Николаевича принадлежат «Охота на Кавказе», напечатанная в «Современнике» 1857 г. № 2 и переизданная М. В. Сабашниковым с предисловием М. О. Гершензона в 1922 г.; «Пластун», напечатанный впервые в журнале «Красная новь» 1926 г. №№ 5 и 7 и «Заметка об охоте» в альманахе «Охотничье сердце» под ред. Ник. Смирнова, М. 1929. О гр. Н. Н. Толстом: А. А. Фет «Мои воспоминания» М. 1890, ч. I; А. Е. Грузинский «Писатель Н. Н. Толстой» — «Красная новь» 1926 г., № 5.

Письмо является ответом на следующее неопубликованное письмо гр. Н. Н. Толстого, датируемое ноябрем 1851 г.:

«Приехав в Старогладковскую, я застал Дмитрия и Алешку, от которых очень мало узнал об своих, братьев Дм[итрий] видел в отъезжем поле, Миша тоже охотился, след[овательно] он здоров; тетенек, Валерьяна и Машу он не видал. Он привел двух борзых: Катая и Позора, Помчишку и Бульку, собаки все здоровы, лошадей он привел только Вороного и Пегого, которого я уже продал за 5 монет. Посылаю тебе письма, которые не стоило бы и посылать; одно письмо от Валерьяна и Маши, кажется, от 1 сентября, остальные от Андрея; в одном он пишет, что он задним умом умен, а мне кажется, что он глуп и сзади и спереди. Пере- читав это письмо, я вижу, что до сих пор по интересу оно не далеко ушло от писем Андрея, и поэтому продолжаю по рецепту Тат. Алекс., т. е. начинаю описывать всё, что я без тебя делал. Станция 1-я Гарцискал. Тут попался мне попутчик и земляк, один из несчастных, путешествующих по воле духовенства, а именно: дьячек из Екатеринодара, родом туляк. Он упросил меня довезти его до Екатеринограда; ночью, когда он уселся уже на облучок и вступил даже в новую для него должность моего камердинера, т. е. начал набивать мне трубку, мне пришло в голову, что вместе с званием несчастного путешественника он может соединять и звание пьяного и нечестного путешественника, что для меня очень будет неприятно, тем более, что об этом разряде путешественников даже и Стерн ничего не говорит, и мое изучение «Сентиментального путешествия» не могло научить меня, как мне вести себя в отношении к этим господам; впрочем опасения мои оказались излишними. Сей церковнослужитель служил мне верой и правдой до Екатеринограда. Ст. II-я Душет. Тут меня хотели задержать под предлогом, что на днях случилось тут несчастие, а именно, выражаясь словами смотрителя: У Грузинского князя неизвестные хищники украли голову, подробности этой были ты верно услышишь при приезде, потому что вероятно это происшествие не скоро изгладится из памяти мирных жителей Душета. Несмотря на это, я поехал далее и ночевал в Анануре, где променял свой тарантас. Из Пассанаура я отправился по новой дороге; караван наш состоял из моего тарантаса, запряженного парой волов, двух пустых арб, меня, церковнослужителя и двух грузин, из которых один, Бичо Симòн всю дорогу распевал грузинские песни, всё шло как нельзя лучше, дорога превосходная, по обеим сторонам горы, осетинские аулы, с которыми перекликался наш Бичо, над нами светлое звездное небо, уже мы доезжали до какого-то укрепления, где мои грузины должны были кормить волов, уже виднелся гостеприимный огонек духана, воображение мое рисовало мне пленительную картину горячего шашлыка. Но les jours se suivent et ne se ressemblent pas, les духан aussi [дни проходят не похожие один на другой и духаны тоже]. В этом мы не нашли баранины. Мой церковнослужитель отправился в укрепление и с торжеством принес мне гадкой говядины, из которой вызвался сделать поварскую штуку, т. е. котлеты; я сперва не соглашался, но когда и Симòн объявил, что шашлык из говядины будет не хорош, и что лучше сделать штуку, я согласился, но, увы, штука оказалась вещью неудобосъедомою. Я выпил чурек [?] вина, съел кусок хлеба, лег в тарантас и заснул. Когда утренний мороз меня разбудил, мы были уж на горе (имя и прозвание которой я не знал). Солнце только что выходило из-за Казбека, со всех сторон из ущелий тянулись стада, где-то вправо на горе горел огонек. «Это праздник», говорил Бичо и по этому случаю затянул предлинную песню. В ущелье Черной речки, по которой мы ехали ночью, клубился туман, вид был так хорош, что даже понравился моему дьячку: «Вот и правду говорят, В. Сиятельство, что чудны дела твои, Господи».

В Казбеке пришли ко мне грузины, которые ездили с тобой на монастырь и, вероятно, полагая, что я большой охотник ездить на быках, предложили мне везти меня на оных до Владикавказа, но, разумеется, отказался, на другой день я доехал до Екатеринограда, где расстался с моим дьячком. От Екатеринограда до Старогладковской было еще несколько интересных эпизодов. Во-первых, Калюгай сделался для меня вторым Гарцискалом и чуть было не второй Капуей. Во-вторых, в Науре я был у Казимира, где ко мне пристал новый попутчик тоже из породы путешествующих по воле начальства, какой-то инженерный офицер. Я был довольно прост, что согласился довезти его до Старогладковской, за что был наказан, во-первых, тем, что заплатил зa 3 лошади, а, во-вторых, тем, что слушал разговоры в роде следующего: «Вы знаете князя Опакидзе? Не правда ли какой милый и образованный молодой человек, он настоящий парижанин», бесконечные похвалы остроумия, светскости Тришатного и Кологривого и так далее.

Уляшина и Катая (Дмитрий говорит, что Катай гораздо лучше Позора; Позора подари мне, он мне будет очень нужен будущим летом, зайцев в степи очень мало). Князь взял с собой ястреба, и мы прекрасно поохотились. Погода стояла превосходная, зато теперь идет снег, и я сижу один на той же квартире, где и ты останавливался, и пишу тебе это длинное послание, этим ты обязан дурной погоде.

кажется и ее продам зa что бы ни было, а то меня лошади совсем объедают).

Отвечай, пожалуйста, поскорее. (Письмо не опубликовано; хранится в АТБ.)

Дмитрий — слуга гр. H. Н. Толстого; упомянут в рассказе «Рубка леса»; Алешка — Алексей Степанович Орехов, камердинер Толстого. О нем см. прим. 4 к п. № 4. Кто такой Миша сказать не можем. Тетеньки — Татьяна Александровна Ергольская и гр. Елизавета Александровна Толстая. (О них см. вступ. прим. и 7 к п. № 4.) Письмо от гр. Валер. Петр. и Мар. Ник. Толстых не сохранилось. О них см. прим. к п. № 42. Писем от Андр. Ил. Соболева не сохранилось. О нем см. прим. к п. № 16. Гарцискал — вернее Гардоскал, вероятно, одна из станций на речке Гардоскал между Мухетом и Душетом. Екатериноград — станица в 191 в. от Тифлиса, бывший наместнический город, основанный по инициативе Потемкина. «Сантиментальное путешествие через Францию и Италию — сочинение (1768 г.) Лауренса Стерна (1713—1768). Дугиет — крепость в 50 в. от Тифлиса на Военно-Грузинской дороге. Ананур—станция в 61 в. от Тифлиса. Развалины старинной крепости и церковь в Анануре принадлежат к интереснейшим памятникам Военно-Грузинской дороги. Пассанаур — станица в 83 в. от Тифлиса. Гора, имя и прозвание которой я не знал — Крестовый перевал. Казбек — одна из вершин кавказского главного хребта в 11 в. от Военно-Грузинской дороги; 161/2 тысяч футов высоты. Ущелье Черной речки — ущелье Черной Арагвы. Казбек — грузинский аул и станция на Военно-Грузинской дороге. Монастырь — Стефан-Цминда (или Цвинда-Самеба) — старинная церковь грузинской архитектуры на горе Квенем-Мты (7673 фута над уровнем моря) недалеко от станции Казбек. Владикавказ — город на берегу р. Терека, у самого подножия Черных гор, основанный при Екатерине, был прежде крепостью и важным стратегическим пунктом, оберегавшим единственную дорогу через главный хребет. Калюгай — правильнее Галюгай — станица на правом берегу Терека, верстах в 15 к востоку от Моздока. Капуа — старинный город древней Кампаньи в Италии на берегу реки Вольтурно. Этот город служил когда-то самым приятным местопребыванием во всей Италии, отсюда поговорка «Les delices de Capoue». [Наслаждения Капуи.] Наур — Наурская станция к востоку от Моздока. Кто такие Казимир и князь Опакидзе — сказать не можем. Тришатный и Кологривой — очевидно какие-то знакомые Толстых. Арслан-Хан Дударов — князь, штабс-капитан легкой № 6 батареи 20 артилл. бригады, из кумыкских ханов». Он довольно часто упоминается в дневнике Толстого. Кизляр — город Терской области, на левом берегу Старого Терека в 58 в. от Каспийского моря, основанный в 1735 г. Где и ты останавливался — Толстой был в Кизляре вероятно в сентябре 1851 г., когда, как он записал в дневнике под 20 марта 1852 г., «ездил на охоту».

1 Действующее лицо романа Ч. Диккенса «Давид Копперфильд».

3 Алексей Степанович Орехов.

4 В «Воспоминаниях детства» (гл. IX) Толстой писал о гр. Николае Николаевиче: «Когда он не рассказывал и не читал (он читал очень много), он рисовал. Рисовал он почти всегда чертей с рогами, закрученными усами, сцепляющихся в самых разнообразных позах между собою и занятых самыми разнообразными делами. Рисунки эти тоже полны были воображения и юмора».

5 Иван Васильевич Суворов (ум. в 1900-ых годах). В «Воспоминаниях детства» (гл. IX) Толстой писал: «Очень глупая была мысль у опекунши- тетушки дать нам каждому по мальчику с тем, чтобы потом это был наш преданный слуга. Митеньке дан был Ванюша». Этот Ванюша перешел потом ко Льву Николаевичу, с которым поехал на Кавказ, где в 1852 г., между прочим, переписывал главы «Детства» (см. том 1 настоящего издания, стр. 308—313). Толстой его изобразил в «Казаках». Последние годы И. В. Суворов прожил в Туле.

8 Это письмо не сохранилось.

— станица Терской области, на левом берегу Терека. В 1735 г. там был основан шелковый завод, но потом шелководство упало и начало возобновляться только в позднейшее время.

Раздел сайта: