№ 399
1900 г. [Октября 27. Москва.]
Завтра высылаем письма на Новосиль, милый Лёвочка. Сегодня Дунаев и Маруся все в моем присутствии прочли и вписали. Интересных мало. — Ты писал, что приедешь 2-го; я очень этому порадовалась, но мне жаль Таню, что ей не придется тоже ехать в директорском вагоне и с тобой. Если вам всем лучше ехать вместе, то не стесняйтесь мной, приезжайте все вместе 9-го, дав предварительно телеграмму Буланже о том дне и часе, когда вы будете в Орле. Я не скучаю, но эти дни мне нездоровится. Второй день такая боль в правой лопатке, плече и руке, что ни спать, ни двигаться не могу. Вероятно невралгия. Да и всё разладилось: и желудок, и голова, и одышка. Как лошадь, которая если с осени собьет тело, то уж не поправится к зиме, так и я переработала с осени и сбила сил слишком много. Постараюсь поправиться теперь, когда кое-что сделано. У Саши почти все учительницы собраны, потом я её одевала всё это время. Дом тоже убрала, что особенно было трудно этот год. Илья Васильевич был пьян всё время. Сегодня рассчитывала подрядчиков, делала разные учеты довольно-таки сложные для женской, неопытной головы.
Рядом, в столовой, Дунаев громко читает объявления в газетах, Саша грохочет, шумит, и Маруся; тут же сидят Алёша Дьяков и Миша Сухотин. Все, слава богу, веселы и здоровы у меня. Пишу что-то плохо, просто мысли путаются от этой невралгии и плохо пишется. Хочется завтра ехать к Мише и Илюше в деревню, не знаю смогу ли я с своей болью.
Спасибо Юлии Ивановне за письмецо, которое сейчас получила.
Видела сегодня во сне, что Таня, завернувшись в мою старую, черную бархатную шубку, — умирает, и я разбудила себя этим возгласом: «Танина душа отходит, а я еще жива!»
Поцелуй её, и тебя целую, и всем кланяюсь.
Твоя Соня Толстая.
27 октября 1900 г.
Примечания
Новосиль. — Имение Сухотиных Кочеты находилось в 20 верстах от уездного города Тульской губ. Новосиля.
прочли и вписали. Корреспонденция, получавшаяся Толстым, разбиралась и заносилась в книги.
в директорском вагоне
Следующее письмо от 29 октября не печатаем.