№ 384
19 ноября 1898 г. [Москва]
Сегодня утром привез Пастернак еще письмо от тебя, милый Лёвочка, а вчера Вера Толстая, которую мы видели, как всегда, одну секунду, в шубе и шапке, суетящуюся и стремящуюся куда-то: это всегда несносно и досадно, лучше бы вовсе не приходила. Твои письма такие ласковые и добрые и мне помогли эти дни тем, что я хоть издали чувствовала твое участие; а мне было очень плохо эти дни. В тот самый день, как я тебе писала, Миша опять пропал до 3-х часов ночи; в воскресенье, без нас, он пропадал всю ночь, признался, что был кутеж, и его угощали; и так всякий день. Наконец, когда после вторника, в среду утром я встала после напролет бессонной ночи, прямо все часы пересчитала, я решила ехать опять к директору, написала прошение о принятии Миши на полный пансион. Он, как всегда, отнесся умно, участливо и осторожно. Сказал, что «vous jouez gros jeu, comtesse1 — этим подразумевая, что Миша вовсе уйдет из лицея.
Когда я уехала, он показал мое прошение Мише, предложил хоть на неделю поступить в пансион. Миша говорил, что он вовсе не кутил, что учиться расположен и обещал поступить, если ослабеет. Когда он пришел домой, я ему сказала, что или поступай, или уезжай из дому, а что всякая твоя ночь мне стоит год жизни, что я измучилась, что сиденье вечера у товарища слишком дорого обходится для моей жизни и здоровья. Он говорит: «я этого не умел сопоставить, теперь я буду помнить, ты во всём права, прости меня».
Тот же вечер провел дома, пошел гулять и вдруг с виноватой улыбкой мне подает 3 груши, «это тебе, мама́, ты никогда их не ешь, вот и нашлась груша». А у нас шутка была в вагоне, что пропала груша.
Вчера и сегодня он получил три пятерки и в очень хорошем настроении, учится, а вечер проведет с приехавшими из Орла Лопухиными, Анночка его прельстила.
Саша, после Ясной, тоже поворчала, потосковала, нога болела, но теперь наладилась и опять очень мила. Я сижу дома, перешиваю Саше её кофту, пишу, немного играла. Вообще в спокойном и будничном расположении духа, рада, что опять не даром пропали мои очень тяжелые усилия с Мишей.
Вчера была вечером Елена Павловна, Дунаев, Маруся, Сергеенко и Гольденвейзер, который принес переписанный отрывок; очень сконфужен и трогателен. Никто у него не брал этой рукописи, и читали только в его семье. Он нам играл очень хорошо сонату Apassionata Бетховена, прекрасно сыграл первую балладу Шопена и еще кое-что.
́куда меня девать, такое назначение мое — быть твоей женой и мешать, а когда и помогать тебе.
Еще меня огорчило, что ты второй раз уже с лошадью падаешь, лучше подожди ездить, а то как упадешь. Прощай, милый друг, кончаю письмо, и так длинно. Целую тебя, Таню, Оболенских всех. Береги свое здоровье.
Твоя Соня Толстая
Примечания
— от 18 ноября; в нем Толстой писал: «Как ты провела эти два или три дня? Надеюсь, что хорошо. Если бы ты хоть немного чувствовала себя лучше, то было бы прекрасно. По изречению Саши: «Paris n’a pas été bati en un jour». [«Париж был выстроен не в один день»]. Только бы ты спокойно ждала успокоения, зная и твердо веря, что оно придет» (ПЖ, стр. 558).
к директору. Директор Катковского лицея — Георгиевский.
Лопухины — С. А. и А. П. Лопухины.
Анночка — дочь С. А. и А. П. Лопухиных, Анна Сергеевна, по мужу Голицына.
1 [вы сильно рискуете, графиня,]