Толстая С. А. - Толстому Л. Н., 10 июля 1871 г.

№ 35

10 июля 1871 г. [Я. П.]

Вчера получила твое длинное, подробное письмо о том, как вы живете, как спите, как едите, кто ваши знакомые и проч. Мне было особенно приятно то, что ты не испытываешь той тоски, которая, было, пришла первое время. И так день за день дотянешь ты этот тяжелый для нас обоих срок. Утешаюсь, что теперь осталось меньше месяца. Ты писал мне, что ничего не значит в получении писем длинный или короткий срок, что всё равно; а меня всякий раз ужасает, что письмо приходит только на девятый день, а что было в эти девять дней?

Пишу тебе в гостиной, Ханна сидит передо мной и тоже пишет; тётенька Полина только что ушла спать. Дети давно все улеглись. Гости мои все разъехались. Нынче утром уехали в Крапивну Оболенские; Варя пустила корешки у Дьяковых, да ей и приезжать не с кем. От мама̀ и Тани тоже получила вчера письма. Тане там очень понравилось: есть и ванны, и постельки детям, и дом огромный, и Лиза очень мила и гостеприимна; так что Таня приедет домой только 14-го вечером на Козловку. До тех пор я буду одна, чем не очень тягочусь, так как у нас белят и мы кочуем из одной комнаты в другую. Пока белили детскую внизу, дети спали в твоем кабинете и были все в восторге, особенно Илюша, который смеялся, прыгал и всё играл с бюстом брата Николиньки: хлопал по щекам обеими ручками, брал за нос и проч. Мне было немного грустно смотреть, думала: так бы он с живым играл. Потом Лёля и Маша спали две ночи у меня, а теперь обе детские готовы и дети по местам и всё чисто и убрано у них. С понедельника, 12-го, начнут мою спальню, гостиную и столовую. Лёля эти дни хворал поносом, но так как он ел и был весел, я ничем не лечила и не очень боялась; и теперь еще не прошло. Остальные все здоровы, как лучше желать нельзя.

Что сказать тебе о покупке именья в тамошних краях? Если купить только 2500 десятин по 7 рублей, то ты ведь сам не хотел маленького, а хотел большого именья, а тут только на 17.500 р. Если выгодно, — твое дело, я никакого мнения не имею. А жить в степях без одного дерева на сотни верст кругом — может заставить только необходимость крайняя, а добровольно туда не поедешь никогда, особенно с пятью детьми. Если выгодно с заглазным управлением, тогда можно купить, а не выгодно, — не следует. Вот всё-таки же мое мнение высказалось само собою. Ты не сердись, милый, если я тебе что-нибудь противоречу, но, впрочем, делай всё, как хочешь.

меня поддерживают и сокращают время и дают терпенье. Что то твое здоровье? Одно будет ужасно, ужасно, если всё это двухмесячное одинокое житье, все мои и твои беспокойства, все твои лишенья удобства, всё пропадет напрасно. Об этом особенно страшно думать, что ты не поправишься, но это, мне кажется, быть не может. Письма твои я всегда прежде читаю одна, потом вслух. Мы с Лизой вчера смеялись, какая у вас патриархальная жизнь с курами, продуктами и проч. Только совсем не смешно, что у вас плохая кибитка, особенно, если такой же у вас холод, как у нас вот уже четвертый день. Сегодня точно осень; дождь, холод, даже град шел. Как бы ты там не простудился.

Вчера мы, было, поднялись гулять. Но гулянье такое, как с тобой, — не вышло. В лесу увлеклись дети и мы сыроежками, потом дошли до Митрофана, а оттуда обратно; и Илюша всё плакал, что его не подождали. С Лизой я немного играла в четыре руки, а теперь в одиночестве собираюсь читать присланные вчера старые еще номера «Revue des deux Mondes». Я так занята весь день, что почти не вижу, как он проходит, но когда вечером останусь одна и начну думать, тогда плохо. Иногда мне приходит в голову, что ты отвыкаешь от семейной жизни и тебе еще тяжелей будет крик детей, заботы и однообразие этой жизни; и мне делается грустно и страшно за будущее.

Прощай, милый друг; еслиб что интересное — я бы еще написала. Ты, верно, подумаешь, что о детях я мало пишу, да что о них, всё то же, что и всегда. Учимся, грибы собираем в Чепыже, кто, что и сколько нашел; pas-de-géant делают большие успехи; Серёжа ездил еще третьего дня верхом с Леонидом, здоровы и веселы. О тебе говорят, но не удивляются, что тебя нет, а интересуются тем, что я им рассказываю, смеются и переспрашивают. Когда я сказала, какая собака и как зовут, Серёжа как будто успокоился от продолжительной заботы. Получил ли мою карточку и доволен ли ей? Здесь всем понравилась.

Соня.

Примечания

— от 27 июня; в нем Толстой писал: «[...] Опишу тебе наше житье. — Башкирская деревня, зимовка в двух верстах. На кочевке, в поле у реки, только три семейства башкир. У нашего хозяина (он мулла) четыре кибитки; в одной живет он с женой и сын с женой (сын Нагим, которого я оставил мальчиком тот раз); в другой гости. Гости беспрестанно приезжают — муллы — и с утра до ночи дуют кумыс[...]. В 4-й огромной кибитке, которая была мечеть прежде и которая протекает вся (что мы испытали вчера ночью), живем мы. Я сплю на кровати на сене и войлоке, Стёпа на перине, на полу, Иван на кожане в другом углу. Есть стол и один стул. Кругом висят вещи. В одном углу буфет и , как, по выражению Ивана, называется провизия, в другом платье, уборная, в 3-м — библиотека и кабинет. Впрочем, так было сначала, теперь все смешалось. В особенности куры, которых мы купили, и которых мне ни с того, ни с сего подарил один поп, портят порядок. Зато тут же, при нас, каждый день несут по 3 яйца. Еще лежит овес для лошади и собака — прекрасный черный сетер, называется Верный. Лошадь буланая и служит мне хорошо. Я встаю очень рано, часто в 5½ (Стёпа спит до 10). Пью чай с молоком, 3 чашки, гуляю около, кибиток, смотрю [на] возвращающиеся из гор табуны, что очень красиво, — лошадей 1000, всё разными кучками, с жеребятами. Потом пью кумыс, и самая обыкновенная прогулка-зимовка, т. е. деревня; там остальные кумысники, все, разумеется, знакомые».

От мама и Тани тоже получила вчера письма

. Бюст старшего брата Льва Николаевича — Николая Николаевича (1824—1860). В настоящее время бюст этот стоит в нише нижнего кабинета Льва Николаевича 1870-х гг.

Что сказать тебе о покупке именья в тамошних краях? Толстой писал 27 июня: «Земля здесь продается Тучкова, в 30 верстах. Длинно рассказывать, как и что, но эта покупка очень выгодна. При хорошем урожае может в два года окупиться имение. 2500 десятин, просят по 7 рублей за десятину, и, купивши, надо положить до 10 000 на устройство. Ни при какой покупке у меня не было такой решительности, как при этой. Я написал поверенному в Самару и просимую цену намерен дать. Разумеется, прежде хочу твоего одобрения. Для того, чтобы именье принесло доход и окупилось, нужно лето будущее прожить в нем» (ПЖ, стр. 89).

. Митрофан Николаевич Банников, сын дядьки Толстого Николая Дмитриевича, сначала служил объездчиком, потом был старостой и управляющим. У него была в лесу сторожка. По его имени названа Митрофановская посадка за р. Воронкой.

Раздел сайта: