№ 355
14 мая 1897 г. [Москва]
Получила сегодня твое ласковое письмо, милый Лёвочка, и потом всё радовалась, и когда шла по Пречистенке в Охотный ряд покупать вам, вегетарианцам, провизию, то всю дорогу мысленно с тобой разговаривала и думала, что напишу тебе сегодня вечером всё то, что тогда думала. Но вот пришел вечер, и я уже не могу с той ясностью и искренностью передать свои мысли и чувства; дневная, житейская суета их все перетолкла, и я не найду уж тех выражений, в которых мысленно высказывала тебе, идя по Москве, утром. Но я, конечно, помню их суть и передам её тебе, как могу. Я думала, что сколько раз в нашей супружеской жизни были эти волны: подъёма и упадка наших отношений. С какой сильной душевной энергией и радостью я всегда встречала эти подъемы. И мне казалось сегодня, что и на закате нашей жизни — он опять возможен и был бы опять радостен. И что теперь не надо портить наших хороших отношений ни чтением дневников жестоких, ни ревнивыми мыслями, ни упрёками, ни презрением к занятиям твоим или моим, надо беречь — а что сделает жизнь, — это еще бог знает!
Сейчас разошлись: Машенька ушла спать, приехавшая Лизанька уехала в Конюшки, и Игумнов, который играл очень много и очень хорошо. Особенно хороша была баркаролла Шопена, которую он теперь учит. А вчера вечером Юша Померанцев много играл, а утром играл Танеев свою симфонию. Он приходил заниматься в беседку два раза по утрам. В монастырь он не уехал; я его не поняла; он сказал, едет в понедельник, и это и будет, но в следующий понедельник.
Продолжаю усиленно заниматься по утрам, часов до трех читаю с Марьей Васильевной, потом до трех ночи читаю одна. Ужасно утомляюсь; а тут укладка, покупки, посетители. Была Гуревич, и у меня к ней всё не хорошее чувство, в роде как у детей к полу, о который они ушибаются, сами падая. Потом от Гальперина какой-то Жданов, потом разные портнихи, купцы, типографщики и т. д.
Миша, кажется, на греческом уже провалился, а латынь надеется завтра выдержать; он сегодня весь день дома занимался. Как холодно стало! Немного я боюсь за Сашу, тем более, она едет с довольно бестолковой mademoiselle Aubert.
Пришлите к почтовому за прислугой на Козловку: Дуняша, Вера, Иван, Семен с женой и двумя детьми и багаж. Пожалуйста, не забудьте. Не знаю, когда приеду сама; кроме корректур пропасть дел типографских, денежных, и зубы — необходимо. Устала и тоскливо, что не живу с тобой, с природой и в тишине. Да уж так, видно, прогорит моя нынешняя весна в лихорадочной работе. Что Таня? Целую её, Машу, Лёву, Дору, и особенно тебя, мой друг. Прощай, берусь опять за дела и корректуру, хотя уже первый час ночи.
Примечания
твое ласковое письмо. Толстой писал 12 или 13 мая: «Как ты доехала и как теперь живешь, милый друг? Оставила ты своим приездом такое сильное, бодрое, хорошее впечатление, слишком даже хорошее для меня, потому что тебя сильнее недостает мне. Пробуждение мое и твое появление — одно из самых сильных, испытанных мною радостных впечатлений; и это в 69 лет от 53-летней женщины». — (ПЖ, стр. 523).
Машенька— М. Н. Толстая.
. Е. В. Оболенская. В Конюшковском переулке жили Дьяковы.
утром играл Танеев свою симфонию. Симфония С. И. Танеева op. 12, c-moll; сочинялась в 1896—1898 гг., частично в Ясной Поляне во время его летнего пребывания там в 1896 г. Издана Беляевым в 1901 г.
. Танеев любил уединяться под Москвой в Гефсиманском скиту близ Троице-Сергиевской лавры для сосредоточенной композиторской деятельности.
. — Илья Данилович Гальперин-Каминский (E. Halperine-Kaminsky) (р. 1853), переводчик на французский язык русской художественной литературы, в том числе Толстого. Живет во Франции. Приезжал к Толстому в 1894, 1896, 1900 и 1902 гг. Выпустил книгу о С. А. Толстой: «La tragédie de Tolstoï et de sa femme. D’après leur correspondance et leurs «Journaux intimes inédits», Paris. Fayard. 12 édition [1931]. Следующее письмо от 16 мая не печатаем.