№ 30
1871 г. [июня 21. Я. П.]
Мне кажется, я редко пишу тебе, милый Лёвочка, а отчего, сама не знаю. Оттого, что некогда; но мне всегда некогда, я всё в суете, суета — моя сфера, а, главное, мне всё кажется, что ты не получишь моих писем.
С тех пор, как ты уехал, у нас постоянная суета, опомниться нельзя. Теперь, слава богу, няня выздоровела; опять ходит за детьми и спит с ними, но Лёвушка и Маша немножко разладились: Маша покашливает, а Лёвушка так что-то ноет. Серёжа всё с Славочкой; сегодня залезли на лестницу, которую плотники принесли, и Серёжа свалился и нос расшиб; хотел плакать, но Славочка его пристыдил, и он стал улыбаться. Ездили все купаться, только я оставалась дома; потом с Лёвушкой и Парашей прошли к купальне пешком, а потом приехала со всеми. Танина немка приехала вчера вечером, а нынче уже отнекивается ехать на Кавказ. Завтра ей будут делать строгий допрос: говори сейчас — да или нет; а если нет, то мы её завтра же отправим обратно в Москву. А так она нам всем нравится, добродушная и охотно всё делает, хотя видно, что за маленькими детьми никогда не ходила и не умеет ничего делать.
Таня очень мучилась зубами, плакала. Мы послали за доктором, теперь она сидит у нас, очень волнуется об няньке и шлепает губами, и всё уверяет, что каждому ребенку нужно по няньке. Саша уехал в пятницу, т. е. 18-го в Кутаис; когда он прощался со мной и детьми моими, у него были слёзы на глазах и он говорить не мог, но когда стал прощаться с своими, то до того рыдал, что стоял у окна и долго не мог остановиться. Оболенский поехал его провожать, и дорогой их застала страшная гроза и дождь, такая, какой еще и не было. Саше пришлось переодеваться в дамской комнате, и он прислал все свои промокшие вещи домой. Таня о нем не очень скучает, ее слишком поглотила немка; так жаль, если эта Линдгольм не останется.
жалованье, мыть белье и проч.
Вот будет суета-то, когда еще Дьяковы приедут; только бы дети были все здоровы, тогда, может быть, и весело будет, насколько возможно без тебя. Тётенька Полина сама предложила на эти дни ехать в Тулу. Ей, кажется, не хочется видеть Дьяковых, не знаю, отчего. Мы вчера очень с Таней смеялись и Лизой тому, что тётенька Полина сначала приезда мама̀ на всех нас выпустила когти и готова была вцепиться при первой неловкости с нашей стороны. Но так как мы все были с ней очень учтивы и хороши, и она стала мила, вдруг растаяла, стала целоваться со всеми и сама предложила уехать, когда будут Дьяковы. Варинька ездила нынче верхом провожать в Крапивну сестру; кучер ей сопутствовал. Леонид ездил с Серёжей раз и нынче с Славочкой раз верхом. Нынче получили письмо от Серёжи; у него родилась дочь Варинька, окрестили без никого из наших, не знаю кто. Варя и Лиза обижены, что их не позвали. Нынче приезжал к нам Бибиков с Николинькой. Он в своей коляске катал Серёжу, Николиньку и Славочку. Мама́ сегодня стала пить воды; здоровье её лучше, но не совсем еще хорошо. Она бодра, помогает нам в доме и с детьми, читает очень много и гуляет с детьми. Я вчера вечером ей собирала старые книги Revue des deux Mondes, и она хочет читать теперь «Le roman d’une honnête femme»; если помнишь, нам очень нравилось — Cherbullier.
Ханна, бедная, всё еще прихварывает, так бы мне хотелось её починить. И самой ей, очевидно, и купаться, и резвиться хочется, да то ухо стрельнет, то зуб, то висок; и похудела она еще. О всех тебе надо говорить. Тётенька всё по прежнему сидит, перебирает старые вещи и денег просила у Оболенского.
Ты пишешь, что вещи вышлют из Москвы в среду, но нынче понедельник, а объявления никакого нет. А теперь посылаю тебе объявление, подпиши его и пришли скорей назад. Без твоей подписи не выдадут ничего, а это, верно, посылка Тани от Веры Александровны.
Я часто думаю о том, где ты и как живешь; и не могу, не могу, никакими средствами ясно представить. Так мне вообще-то весь мир чужд, исключая Ясной Поляны. Страха о тебе большого тоже нет, потому что ты как-то слишком далек, и если допустить страх и беспокойство, то можно с ума сойти.
́ поедет около десятого или немного попозднее на месяц, т. е. до шестого августа, к Лизе. Таня тоже хочет съездить туда. На это время у меня всё-таки останутся Оболенские, Варя, Пелагея Ильинична и, если хочу, Марья Герасимовна. Я заходила намедни в Туле к ней в келью. И она и Максимила спали. С просонок она, было, меня, не узнала, а потом очень обрадовалась и первые ее слова были: мы, Соничка, твои картошки до сих пор едим. Максимила, когда услыхала шум и разговор, стала из-за стены ворчать и Марья Герасимовна ей долго внушала: «матушка, су-пру-га Льва Нико-ла-евича, су-пру-га их». Та насилу поняла и расслышала ли, стала скорей требовать свой апостольник на голову. А когда обе старухи совсем проснулись и я их разговорила, то они до того оживились, что и с лестницы проводили и за мной еще по монастырскому двору долго шли и всё расспрашивали. Их поразило очень, что ты лечиться поехал; и они всё друг другу повторяли: «Слышь, лечиться поехал; молить за него надо». Я Герасимовне дала рубль, а посылать за ней только потому не буду, что решительно деть некуда.
Пьешь ли ты кумыс, толстеешь ли и бросил ли ненавистных греков? Еще писем от тебя нет с твоего настоящего места жительства. Стараюсь быть терпелива и утешаться, что как прошли уже почти две недели, так и два месяца пройдут, и авось всё будет хорошо и благополучно, когда мы опять свидимся. И ты будь терпелив, ни за что не спеши и не бросай начатого леченья. Оно даст тебе и спокойствие, и силу, и опять с жизнею примирит. Мне всё хочется наладить опять ту жизнь, которую ты, было, нам сначала устроил, а именно длинные прогулки пешком. Да теперь еще нельзя; маленькие дети и няня хворали, и Таня так сильно хворала зубами; за ней поочереди все ходили. Надеюсь, скоро все поправятся вполне и тогда я буду жить по-твоему. Мне особенно грустно, что всё это последнее время я совсем не бываю с большими детьми, а с ними было бы особенно приятно и утешительно.
́ очень была рада, что он поехал, а я всякий день радуюсь этому. Все тебе и ему кланяются. Тебе все собираются писать. Будь здоров, доволен, думай обо мне побольше. Я, живя здесь, только и думаю: как бы мне только и делать, что ты любишь. Я ни с кем не бранюсь, не суетилась еще очень, стараюсь гулять, быть больше с детьми, убираю твои книги; велю проезжать лошадей и водить собак.
Целую твои глаза. Как ты спишь в самарском климате?
21 июня. 1871.
Маша немножко разладилась. Марья Львовна Толстая (р. 12 февраля 1871 г., ум. 23 ноября 1906 г.), вторая дочь Л. Н. и С. А. Толстых. Из всех детей была наиболее близка Толстому в период его нового учения. В 1897 г. вышла замуж за кн. Николая Леонидовича Оболенского (1872—1934), сына Елизаветы Валерьяновны, рожд. Толстой. А. Л. Толстая пишет о ней в своих воспоминаниях: «Когда я вспоминаю Машу, на душе делается радостно и светло. Всем своим обликом она была похожа на отца, хотя если разбирать отдельно части ее лица, только серые внимательные и глубокие глаза, да высокий лоб были отцовские [...]. Все любили ее, она была приветлива и чутка: кого ни встретит, для всех находилось ласковое слово, и выходило это у нее не деланно, а естественно, как будто она чувствовала, какую струну нажать, чтобы зазвучала обратная» («Современные записки», Париж, XLV, 1931, стр. 15). Толстой писал гр. А. А. Толстой о Марье Львовне, когда ей было два года: «Очень умна и некрасива. Это — будет одна из загадок. Будет страдать, будет искать, ничего не найдет; но будет вечно искать самое недоступное» (ПТ, стр. 423). С. А. Толстая по-своему любила Марью Львовну, но относилась к ней жестко, часто ее осуждала, так как не сочувствовала ее взглядам на жизнь и в ее поступках усматривала постоянные ошибки, не разделяя ее увлечения новым учением Льва Николаевича; даже добрые намерения Марьи Львовны вызывали в матери осуждение и неприязнь, Марья Львовна тяжело переживала это отношение матери и высказалась так в письме отцу от февраля 1897 г.: «Мои отношения с мама́ всегда были для меня с самого детства, с тех пор как помню, большим горем[...]. Мама́ до такой степени привыкла не любить меня, что обижая и делая мне больно, она не замечает этого, и то, что мне обидно, ей кажется совсем не обидным и потому часто бывает, что она, наговоривши мне много таких вещей и не заметивши их, вдруг отнесется ко мне с чем-нибудь таким по ее понятию добрым (предложит мне платье), и я уже не могу не только не принять это проявление доброты, но не могу не возмутиться им после всего того горького, больного чувства, которое она возбудила тем, чего она не заметила. Вероятно и в этом я виновата» (хранится в АТ; не опубликовано). М. Л. Толстая перевела дневник Амиэля, напечатанный с предисловием Толстого. Много помогала ему, переписывая его сочинения. Письма к ней Толстого опубликованы в «Современных записках», Париж 1926, XXVI.
Параша — шестнадцатилетняя дочь повара Николая Михайловича, Румянцева, позднее вышла замуж за служившего у Толстых буфетчика Михаила Фомича Крюкова.
Танина немка — Линдгольм.
ехать на Кавказ
— кн. Л. Д. Оболенский.
получили письмо от Серёжи
дочь Варинька — Варвара Сергеевна Толстая. Жила при отце. Была в связи с пироговским поваренком Владимиром Васильевым, от которого имела четырех детей, из них Анна и Татьяна Владимировны здравствуют поныне. В. С. Толстая умерла в Ейске около 1921 г.
Бибиков — Александр Николаевич Бибиков (1822—1886), незаконный сын Крапивенского помещика. Владел 574 десятинами. Получил образование в Тульской землемерной школе. Был в связи с дальней родственницей Анной Степановной Пироговой (1837—1872); вследствие ревности она бросилась под поезд в январе 1872 г. Этот случай послужил Толстому фабулой для смерти Анны Карениной. Имение Бибикова Телятинки в трех верстах от Ясной Поляны. Толстой вспоминал о нем в 1908 г.: «Он был мало-образованный, но очень приятный, хороший человек» (Гольденвейзер, «Вблизи Толстого» М. 1922, стр. 212).
Николинька — сын А. Н. Бибикова.
— французский журнал, основан в 1829 г., — очень популярный за границей и в России.
Le roman d’une honnête femme — автор — Виктор Шербюлье (V. Cherbullier) (1829—1899), журналист-беллетрист, сотрудник Revue des deux mondes; «Le roman d’une honnête femme» вышел в 1866 г.
Тетенька все по прежнему сидит— Т. А. Ергольская.
Посылка Тани от Веры Александровны. В. А. Шидловская (1825—1909), тетка С. А. Толстой, дочь А. М. Исленьева, по первому мужу Кузминская, по второму — Шидловская.
к Лизе«Ходынино» в 15 верстах от Рязани.
—9 июля: «Письма твои все перечел раза три. Пиши, пожалуйста, чаще и больше[...]. Жизнь наша все попрежнему. Стёпа ходит на охоту, убил утку и трухана, я несколько дней не совсем здоров; бок и желудок или печень, как всегда, и все это слабее при кумысе [...]. Стёпа скучает, хотя стыдно здесь скучать ему. Выдь с ружьем, в 2 часа 20 раз выстрелишь. А в озерах кумысники ловят на удочку, и не переставая клюет. Они в полчаса наловили 30 окуней. Я ни того, ни другого не делаю эти дни; гуляю и играю в шашки с башкиром» (ПЖ, стр. 92—93).