№ 305
26 марта 1894 г. [Москва]
Второй день не опомнимся, милый друг Лёвочка, от твоего отъезда. Нам рассказали, как ты вскочил в поезд, когда он уже шел скоро, как Маша, бледная, стояла на тормазе, не зная, едешь ли ты или нет; вообще мои беспокойства о твоей вечной беспомощности и небережении себя — вполне оправдываются, и теперь, по правде сказать, я более чем когда-либо тревожна. Ведь что могло бы быть? И оступиться, и ушибиться, — и всё можно. Мы все жалели, что не просили вас нам телеграфировать о себе, и если вам будет возможно, то телеграфируйте, пожалуйста, по получении этого письма, благополучны ли вы оба, и как здоровье Гали. Таня сегодня купила и послала спаржу по просьбе Владимира Григорьевича, на станцию Ольгино багажем; туда же послала в письме квитанцию на имя начальника станции.
У нас всё по-старому; Лёва не решается выходить, хотя погода дивная: ясные дни стоят всё время с небольшим холодком. Вчера был Флёров, нашел Лёву всё таким же, скорее лучше. Я перемены не вижу: он не так нервен, тише, спокойнее. Вчера только вечером говорил, что чувствует, как обвисла кишка; а то говорит что «все-таки мне с каждым днем лучше».
Таня была с Верой сегодня в Мытищах в приюте у девочки Левина умершего. Они обе очень довольны своей поездкой за город, но девочку нашла очень худой и в болезненном состоянии. Таня хочет её взять на месяц летом к себе.
Приезжала вчера вечером Ольга Николаевна Тиблен, худенькая и бледная. Её выслали из Петербурга, чтоб избегнуть петербургской весны, она едет на Кавказ и потом в Швейцарию. Мы предложили ей переехать к нам на эти дни, вместо гостиницы; она и соглашалась, и нет; хотела переехать сегодня но до сих пор её нет. Таня легла спать в ожидании субботнего вечера, а я писала пока стало тёмно, оттого так дурно. Маленькие только что пришли с гулянья; они возили тачки и катали серсо по Девичьему Полю. А вчера я пошла с ними вечером странствовать: Саша, Ваня, Коля Колокольцов и я. Сели на открытую конку, ехали до клиник. Потом пошли пешком до Девичьего монастыря; там башни, стены, могилы, — всё это очень поражало детей своей таинственностью и новизной впечатлений. Оттуда сели в закрытую конку до Плющихи, откуда пришли домой, когда уже было темно, прямо к чаю. — Сегодня была опять в лицее, взяла двух учителей: математики и языков. С понедельника начнется учение. — Андрюша и Миша ушли к Дьяковым, ну вот и все наши известия. Что-то у вас? Как состояние бедной Гали? Мне всё кажется, что она должна какие-то фельдшерицы. Ну, прощайте, целую вас всех, в том числе и всегда симпатичную мне больную.
С. Толстая.
Примечания
С. А. Толстая пометила: «Письма в Ржевск Воронежской губ., к Черткову, куда поехал Лев Николаевич с дочерью Машей».
Нам рассказали, как ты вскочил в поезд«Целую нежно Таню, с которой не успел проститься в Москве, где я так навеки уронил себя» (ПЖ, стр. 469; датировано 30 марта).
как здоровье Гали. — жены Черткова Анны Константиновны, в то время хворавшей.
Мытищи — поселок в 17 верстах от Москвы по Ярославской жел. дороге.
— «была учительница у Кузминских, летом» (прим. Толстой).
Коля Колокольцов. — Николай Николаевич Колокольцов (1886—1918), сын Н. А. и М. Д. Колокольцовых, впоследствии юрист.
Была[...] в лицее — в Лицее цесаревича Николая, куда осенью 1894 г. перешел Андрей Львович.
Следующее письмо от 30 марта не печатаем.