№ 161
[1885 г. Ноября 27.] Вторник половина второго [Петербург]
По мере того как живу, всё пишу к вам, милые мои. Сегодня с утра я в нравственной лихорадке. Феоктистов прислал назад том, с противным, казенного тона, письмом. В нем посылается всё в Духовную цензуру, о Сказке же и статье ни слова.
Я одеваюсь, еду к Феоктистову. Швейцар с деревянным выражением говорит: «выехали». А 12 часов утра. — Я говорю: «не может быть». Швейцар рассказывает: «налево, к Сергиевской поехали». — Я спрашиваю: «когда будет?» «В пять часов». Я говорю: «Я получила письмо, удивительно, но Евгений Михайлович пишет, что до 1½ будет дома. Впрочем, я посижу и подожду, хотя бы до 5 часов. Евгению Михайловичу будет стыдно, что графиня Толстая ждет в передней».
«Сказке» и о «Что нам делать?», если прочее подлежит Духовной цензуре. Представь, Лёвочка, и не читали! Я опять оставила том до завтра, а сама еду в 4 часа к Победоносцеву по соглашению об этом с Феоктистовым. Во всяком случае в четверг в 3 часа выеду и в пятницу буду дома.
Мне полковник-то этот выхлопотал завтра, в 11½ часов свидание особенное с Обручевым. Ты не можешь себе представить, как здесь до начальства добраться трудно. Но твое дело будет сделано наверное, а мое почти наверное, что нет. Очень досадно, грустно и тяжело. Дома, увидав вас всех, я вероятно утешусь. Ну, прощайте; холод, ветер северный, берегите себя все и малышей не выпускайте в северный ветер. Львы мои — большой и малый, как-то ваше здоровье?
С. Т.
Последнее письмо Толстой перед возвращением из Петербурга.
. В письме Феоктистова от 25 ноября (хранится в АТ) читаем: «Решение вопроса о книге, которую при сём возвращаю, не подлежит нашему цензурному ведомству. Оно должно сообразоваться с законом, а закон гласит следующее: Ст. 38. Если в сочинении нравственном встретятся места духовного содержания, относящиеся или к догматам веры или к священной истории, то светская цензура передает оные на рассмотрение цензуры духовной и поступает сообразно ее заключениям».