№ 144
17 Октября 1885 г. Вечер [Москва]
Наконец получила от тебя два письма сразу, милый Лёвочка. Одно открытое, писанное на Козловке. Зачем ты мучаешь себя вставать в 5 часов утра? Голова не будет свежа, ты не привычен. Я уж лучше согласна получать письма на другой день, чем тебе себя тревожить.
Не получая от тебя писем 3-й день, я пришла в свое преувеличенное беспокойство и послала телеграмму. Ты, верно, досадовал и не отвечал. Но письма меня успокоили. Во сне видела тебя на портрете под сеткой и получила от тебя во сне два письма, — лучше тех, которые были на яву.
Досада, грусть, дурное расположение духа, — всё от одного главного — от детей. Первое письмо было под впечатлением дурного духа Серёжи в первый день. Теперь Илья ужасен. Тут Головин; всякий день в театре у Головиных в ложе, потом у них ужин. Мы с Таней и Серёжей, — которые оба чудо как хороши и милы, и мне помогают — нападаем на Илью; он злится, грубит, всего требует; учиться ему, видно легко, и он ничего не делает.
Лёля тоже мрачен и всё осуждает. Маша намеревается очень старательно учиться, и в хорошем духе. Но они обе жалеют [о] яснополянской жизни; а я! Боже, как мне там лучше было! Вероятно на будущий год я наверное останусь там.
Издание занимает у меня по мелочам всё почти время. Сегодня делала учет «Азбук» и «Книг для чтения». Осталось так мало, что завтра же приступаю к печатанию нового издания. Дела слишком много. Оттого я и нервна, и не здорова, и есть не хочется, и не спится.
Вчера были вечером у Лизы Оболенской. Немного отдохнула, но письма от тебя не было, и я не была весела и покойна.
Глаза ужасно болят — и это смутительно. Вовсе слепну.
Сегодня тут: Количка Ге, Трескин и дядя Костя. Посылаю тебе письмо Грибовского. Больше нет ничего, кроме одного просительского.
Интересного и приятного то, что Сытин прислал мне нынче сказать, что цензура пропустила им «Двух стариков». Теперь и я их смело напечатаю. Вот 12-й том и начат. Пусть «Иван Ильич» будет в конце. Теперь поспешу с статьями и уеду в Петербург. Надеюсь, что ты приедешь тогда хоть на то время, чтоб детей и дом не оставить один.
Впрочем, пока будь покоен, это раньше недели или 10 дней не будет. Если тебе хорошо, я рада. Работа твоя нужней моей, но и мне работы пропасть. Одно дурно для меня: ты свою любишь, а я своей очень тягочусь. Какой-то хаос с утра до вечера, — а жизни, жизни даже просто семейной, спокойной, нет. Этот весь физический труд для семьи тяжел на одних плечах, да еще на женских.
Прощай, Лёвочка, пожалуйста, пиши мне почаще. Не вставай для этого рано, не мучь себя.
Целую тебя.
С. Т.
Еще на Козловке помощник начальника станции обижается, что за корректуры и корреспонденции за лето ему ничего не дали, хотя обещали. Вели Филиппу дать им 10 рублей. Пожалуйста исполни.
Примечания
получила от тебя два письма — от 15 и 16 октября; в первом Толстой писал: «Это письмо пишу на Козловке, в 5-м часу, куда пришел получить письмо»; во втором: «Все вечера у меня, после усиленой утренней работы не свежи. Встаю я рано и очень хочу не переменять этого. Теперь 2-й час, а я уже отработал давно и хочу обедать» (ПЖ, стр. 273).
. Толстой писал 18 октября: «нынче принесли твое письмо и телеграмму [...]. По всему вижу, что ты очень тревожна и это меня очень огорчает, т. е. я чувствую за тебя, и мне больно. Желал бы помочь тебе, но ты ведь сама знаешь, что я не могу этого сделать, и что то, что я говорю: «не могу», не есть отговорка» (ПЖ, стр. 274).
Посылаю тебе письмо Грибовского. Письмо это не сохранилось. Вячеслав Михайлович Грибовский (р. 1867) — юрист и беллетрист. В 1909—1911 г. был профессором Новороссийского университета, затем был назначен в Петербургский университет на кафедру истории русского права. Как ставленник министерства был освистан студентами. Восемнадцатилетним гимназистом обратился к Толстому по вопросам религиозно-нравственного порядка и был с ним в переписке.
Сытин — Иван Димитриевич Сытин (1851—1934), один из крупнейших издателей и книгопродавцев в России. Из крестьян; первоначально мелкий издатель лубочной литературы. Перед революцией издавал одну из наиболее распространенных буржуазных газет в России — «Русское слово».
. Имеются в виду статьи религиозно-нравственного характера («Исповедь», «В чем моя вера»). Толстая решила ехать в Петербург, чтобы добиться цензурного их разрешения.
— старинной шифоньерке Т. А. Ергольской.