Попов П. С.: С. А. Толстая и ее письма

С. А. ТОЛСТАЯ И ЕЕ ПИСЬМА

Софья Андреевна Толстая (р. 22 августа 1844 г., ум. 4 ноября 1919 г. в Ясной Поляне) — дочь врача Московской дворцовой конторы Андрея Евстафьевича Берса (1808—1868) и Любови Александровны рожд. Иславиной (1826—1886); первые восемнадцать лет своей жизни провела в кремлевской квартире родителей, выезжая с ними по летам на дачу в Покровское-Стрешнево. Семья ее деда Александра Михайловича Исленьева, помещика Тульской губ., была издавна в добрососедских отношениях с отцом Л. Н. Толстого Николаем Ильичем. Получив домашнее образование, в 1861 г. Софья Андреевна сдала экзамен на звание домашней учительницы при Московском университете, причем выделилась русским сочинением, поданным проф. Тихонравову, на тему «Музыка». В августе 1862 г. она с семьей ездила к деду в его имение «Ивицы», Тульской губ., и по дороге гостила у Л. Н. Толстого в Ясной Поляне. 16 сентября того же года Толстой сделал Софье Андреевне предложение; через неделю, 23 числа, состоялась их свадьба, после которой С. А. Толстая на девятнадцать лет сделалась жительницей деревни, изредка выезжая в Москву. С 1863 по 1889 г. Толстая родила тринадцать человек детей, из которых пять умерли в малолетстве, остальные дожили до зрелого возраста, из них пять здравствуют поныне. Вовлеченная в хозяйство с первых лет замужества, С. А. Толстая с начала восьмидесятых годов берет все хозяйство на себя, включая и издательские дела (согласно доверенности, выданной Толстым на ее имя 21 мая 1883 г.). Усердная переписчица рукописей мужа и помощница в его писательских делах, она с 1885 г. взяла в свои руки издание произведений Толстого, выпустив восемь серий собраний его сочинений и ряд изданий отдельных его произведений. Ее издания не отличаются тщательностью редакторской работы, их значение в том, что энергичное распространение и большие тиражи этих изданий содействовали тому, что творчество Толстого стало популярным и доступным для широких слоев русского населения. Что касается последнего двадцатитомного издания сочинений Толстого, выпущенного Софьей Андреевной в 1911 г., то это издание выделяется попыткой восстановления ряда произведений Толстого по рукописям с соответствующей выверкой текста («Детство», «Набег», «Крейцерова соната»); помимо этого преимущества данное издание, из всех доныне существующих, является одним из наиболее полных.

Только благодаря личный хлопотам С. А. Толстой удавалось включать в собрание сочинений Толстого такие произведения, которые не увидели бы света в России при тогдашней цензуре.

В продолжение всей своей семидесятипятилетней жизни Софья Андреевна ни разу не была за границей. Она проживала либо в Ясной Поляне, либо — с 1880-х гг. — в Москве, в связи с необходимостью дать образование своим детям. В 1870-х гг. она в течение ряда лет ездила с семьей на кумыс в Самарскую губ.; неоднократны были ее поездки в Петербург по цензурным и литературным делам. Ездила она также к сестре в Киев и в Крым (в 1886 и 1901—1902 гг.). Ср. также стр. 59 настоящего издания. Хорошо зная иностранные языки, она сделала ряд переводов. На французский язык ею совместно с братьями Тастевэн переведен трактат Толстого «О жизни», вышедший в Париже, в издательстве Марпон и Фламмарион («De la vie — seule traduction revue et corrigée par l’auteur»). По просьбе Льва Николаевича она перевела с немецкого «Учение 12 апостолов» и с английского о секте бехаистов («Персидские мудрецы: Баб и Бага-Улла» — «Календарь для каждого» 1911 г.).

—1892 гг. По собственной инициативе она написала призыв к пожертвованиям в пользу пострадавших, который в виде письма в редакцию «Русских ведомостей» был напечатан в № 303 газеты за 1891 г. Письмо встретило широкий отклик, в результате которого хамовнический дом С. А. Толстой сделался средоточием притока пожертвований как деньгами, так и продовольствием, мануфактурой, ценностями и т. п. С. А. Толстая помещала в печати отчеты о пожертвованиях — в «Неделе» (1891 г., № 47 и 50; 1892 г., № 30) и в «Русских ведомостях» (1892 г., № 48 и 109).

Известен ряд ее общественных и литературных выступлений. После опубликования отлучения Толстого от церкви в 1901 г. Толстая написала открытое письмо митрополиту Антонию, которое в сопровождении ответа последнего Софье Андреевне было напечатано в № 7 «Церковных ведомостей» за 1901 г. В 1903 г. Толстая опубликовала письма против творчества Леонида Андреева («Новое время» 1903 г., № 9673); в 1909 г. (12 марта) она заявила протест в газетах против высылки В. Г. Черткова за пределы Тульской губ. В 1914 г. она опубликовала письмо о допросе в Ясной Поляне секретаря Толстого В. Ф. Булгакова («Новое время» 1914 г., номер от 31 октября). С. А. Толстая неоднократно выступала в печати с разъяснениями и опровержениями ложных слухов касательно Толстого и неверных сведений из его биографии. Так в «Неделе» 1892 г., № 13 напечатано было «Опровержение гр. С. А. Толстой слухов об аресте гр. Л. Н. Толстого»; в «Русских ведомостях» 1902 г., № 342 сообщение о состоянии здоровья Толстого; в «Жизни для всех» 1913 г., № 7 исправление сведений об Агафье Михайловне и няне Льва Николаевича в связи с неверными данными в воспоминаниях А. Мошина.

С особою заботливостью относилась С. А. Толстая к рукописям Льва Николаевича; с целью обеспечить их полную сохранность она поместила их 1 сентября 1887 г. и вторично 12—13 мая 1894 г. (8 ящиков) в отделение рукописей Румянцевского музея. 12 января 1904 г. соответствующие девять ящиков (с переданным первоначально) с автографами были перевезены ею в Исторический музей, где и хранились до конца жизни Толстого. После смерти Толстого, в виду возникшего спора между Софьей Андреевной и ее дочерью Александрой Львовной, наследницей согласно завещания Л. Н. Толстого, доступ к рукописям был прекращен. Лишь сенатским указом от 18 декабря 1914 г. Софье Андреевне было разрешено получить сданные рукописи, после чего 28 и 29 января 1915 г. Толстая вновь их передала на хранение в Румянцевский музей (ныне Публичная библиотека СССР имени Ленина), где и организовала в результате своего обращения от 26 января и соответствующего ответного письма от директора Румянцевского музея (от 27 января 1915 г.) особый зал, названный «Кабинетом Л. Н. Толстого». Этот кабинет функционирует поныне, являясь средоточием наиболее ценных творческих манускриптов Льва Николаевича. Первое суммарное описание всех рукописей было сделано лично Софьей Андреевной.

Один из циклов собственных писаний С. А. Толстой имеет непосредственным предметом жизнь и творчество Льва Николаевича, являясь весьма ценным материалом в толстоговедении. Сюда относится первый появившийся в печати биографический очерк Толстого (им самим проредактированный) в издании М. М. Стасюлевича «Русская библиотека», IX, «Граф Лев Николаевич Толстой», Спб. 1879. Особое значение представляют записи С. А. Толстой в отдельной тетради «для справок», куда Софья Андреевна занесла данные о работах Толстого над историческими темами (роман времен Петра и «Декабристы»), о «словах, сказанных Л. Н. Толстым во время писания», о создании «Анны Карениной», а также о ссоре и примирении Толстого с Тургеневым (вошло в первую часть кн. «Дневники С. А. Толстой. 1860—1891 гг.» под ред. С. Л. Толстого, изд. М. и С. Сабашниковых, М. 1908). После смерти Льва Николаевича Софьей Андреевной был напечатан ряд очерков мемуарного характера: «Женитьба Л. Н. Толстого» («Русское слово» 1912 г., № 219), «Воспоминания» («Власть тьмы») («Толстовский ежегодник» 1912 г.), «Четыре посещения гр. Л. Толстым монастыря Оптина пустынь» («Толстовский ежегодник» 1913 г.) и «Первое представление комедии Л. Н. Толстого «Плоды просвещения» («Солнце России» № 145 за 1912 г.). С. А. Толстая издала письма к ней Льва Николаевича «Письма Толстого к жене», М. 1913 (второе издание — М. 1915). Из автобиографических писаний опубликована ее краткая автобиография, написанная по просьбе проф. С. А. Венгерова, в журнале «Начала» 1921 г., № 1 (публикация сделана В. С. Спиридоновым) и три книги ее дневников за годы 1860, 1862—1909 (в издании Сабашниковых и кооп. изд. «Север»: «Дневники С. А. Толстой», 1928, 1929 и 1932 гг.). Описание ухода Толстого в освещении Софьи Андреевны мы находим в ее обширном письме от 4 декабря 1910 г. на имя Кони, впервые опубликованном Шарлем Саломоном в «Figaro» 1923 г., номер от 11 февраля, под заглавием «Les derniers jours de Tolstoi». Отдельный очерк посвятила С. А. Толстая Тургеневу («Орловский вестник» 1903 г., № 224; перепечатан в книге Н. Л. Бродского «И. С. Тургенев в воспоминаниях современников и его письмах», изд. Думнова, М. 1924); к Тургеневу семья Берсов имела особое отношение помимо Толстого; молодым врачом А. Е. Берс, отец С. А. Толстой, был в связи с Варварой Петровной Тургеневой, матерью писателя; единоутробной сестрой И. С. Тургенева была сестра (по отцу) Софьи Андреевны — Варвара Николаевна Богданович-Лутовинова, по мужу Житова; отдельные черты ее изображены Тургеневым в рассказе «Ася».

Из беллетристических писаний С. А. Толстой особое значение имела написанная ею в шестнадцатилетнем возрасте повесть «Наташа», впоследствии ею уничтоженная. О ее содержании мы знаем по воспоминаниям ее сестры Т. А. Кузминской («Моя жизнь дома и в Ясной Поляне», часть I, глава XVI — «Повесть Сони»). Персонажи этой повести (Наташа, Зинаида, мать, Смирнов) соответствуют действующим лицам «Войны и мира» (Наташа, Вера, Ростова-мать, Друбецкой); повесть Софьи Андреевны, которую с интересом читал Толстой в 1862 г., явилась источником того слоя в развертывании романа «Война и мир», который соответствует одному из ранних планов романа Толстого «Все хорошо, что хорошо кончается» и который наиболее рельефно представлен в описании семьи Ростовых. Поразительно, что Наташа повести Софьи Андреевны, имеющая прототипом ее сестру Татьяну Андреевну, перелилась на страницы романа Толстого с данным именем и с своим прототипом — Татьяной Андреевной, прослеживая судьбу которой в дальнейших шагах ее жизни, Толстой создал самый узел своего романа (так он сам указывал в письме к Бартеневу от 1 ноября 1867 г.).

«Бабушкин клад. Предание» («Детское чтение» 1895 г., № 12), девять стихотворений в прозе, озаглавленных «Стоны» под псевдонимом «Усталая» («Журнал для всех» 1904 г., № 3), и сборник детских рассказов «Куколки-скелетцы» (с 8 рисунками в красках, исполненными по плану автора художником А. Моравовым, М., 1910). (Один из рассказов этого сборника «Спасенный такс» был первоначально опубликован в журнале «Для малюток» 1895 г.).

Что касается писаний С. А. Толстой, до сих пор не изданных, то из них прежде всего следует упомянуть ее обширную автобиографию, озаглавленную «Моя жизнь». Это семитомное произведение, хранящееся в рукописи и машинописи в Ясной Поляне и имеющееся в машинописном виде в Кабинете Толстого при Публичной библиотеке СССР имени Ленина, отличается рядом крупных достоинств и недостатков. Приступила С. А. Толстая к летописи семьи Толстых, и прежде всего к своей собственной и к летописи Льва Николаевича, с достаточным количеством данных и задумала свой труд основательно; в ее комнате в Ясной Поляне хранятся помимо черновиков окончательного текста предварительные конспекты, в которых она погодно и помесячно, в виде вех для своего рассказа, вписала все данные и документы, на которых могло строиться повествование; в основании этой наметки лежат многочисленные выписки из дневников и писем Льва Николаевича, ее собственных писем и дневников, выписки из писем других лиц к Толстым, из ее записных книжек и прочих многочисленных документов, доныне хранящихся в ее комнате в Ясной Поляне. Все эти отправные точки для биографии она стремилась разместить в хронологической последовательности; согласно данной схеме она и строила свою автобиографию. Таким образом ее труд оказался вполне обеспеченным фактическим материалом. Но приступила С. А. Толстая к написанию своей автобиографии в годы постепенного обострения своей нараставшей болезни, приведшей ее в 1910 г. к мучительной истерии со всеми тяжелыми особенностями этой формы душевного заболевания. Нараставшая мнительность и субъективная окрашенность всех переживаний Софьи Андреевны невыгодно отразились на ее труде, переполненном упреками по адресу Льва Николаевича. Слой мелочных самооправданий и подчас неприятных самовосхвалений в тоне непрерывной апологетики в отношении самой себя образует тот наносный пласт в писаниях С. А. Толстой который надо предварительно снять, чтобы вскрыть ценный остов рассказа; тогда в этом остове, при объективном его восприятии, обнаруживаются моменты, рисующие в подлинном виде жизненную роль Софьи Андреевны, обремененной столькими трудностями и невзгодами, несмотря на внешнюю славу и блеск, которыми была окружена жизнь Толстого и всей его семьи. Приступив к написанию автобиографии 24 февраля 1904 г., С. А. Толстая работала до ноября 1912 г. и довела свое жизнеописание до 1897 г. После этого наступил трехлетний перерыв. Толстая вновь приступила к работе 26 декабря 1915 г. и к весне 1916 г. она довела свою автобиографию до 1901 г. включительно. От дальнейшего писания она сознательно отказалась, не располагая текстами дневников Толстого последнего десятилетия и считая наличные материалы слишком скудными для продолжения своего труда. Таким образом мы имеем цикл с 1844 по 1901 г.

Кроме этой обширной автобиографии С. А. Толстой в ее рукописном наследии находятся две завершенных повести: «По поводу «Крейцеровой сонаты» и «Песня без слов» (черновики и машинопись находятся в Ясной Поляне; машинописный экземпляр хранится в Кабинете Толстого при Публичной библиотеке СССР имени Ленина). Оба рассказа имеют автобиографическую основу. Первый написан в виде протеста против основной идеи «Крейцеровой сонаты». В черновике Толстая несколько раз меняла заглавие: «Давно убита», «Как она убита», «Виновата ли она», с подзаголовком: «Посвящается герою Крейцеровой сонаты»; окончательное заглавие: «По поводу Крейцеровой сонаты». В повести рисуется идеальная девушка Анна, чистая и невинная по всему строю своей натуры и жизни. В нее влюбляется князь, 35-летний, уже поживший человек: «князь был красив, изящен, богат и образован. Он имел страсть к философии и воображал себя глубоким мыслителем. Эта была его слабость. Но многим казалось, что он действительно очень глубок и умен, и только образованные люди видели, что в сущности философия его жалка и смешна». Князь пленен Анной и женится на ней. Но скоро он убеждается, что «из всего, что рисовало ему его испорченное воображение, когда он думал о медовом месяце с 18-летней, хорошенькой женой, не вышло ничего, кроме скуки, разочарования и мучительного состояния молодой жены». Князь увлекается хозяйством; у Анны родятся дети. Тяжелым ударом для Анны было убедиться в том, что у князя до женитьбы была любовница — румяная крестьянка Арина с наглыми карими глазами и белыми маленькими зубами. Тем не менее жизнь супругов идет своим чередом при непрерывном недоверии и взаимной ревности. Проходит 10 лет. Случайно в отсутствие князя к нему приезжает его друг, не видавший князя 12 лет. Анна его принимает. Болезненный, художественно-настроенный и мягкий Бехметев привлекает Анну, и он сам становится к ней неравнодушным. Князь начинает ревновать свою жену к собственному другу. Случайная внешняя близость Анны и доктора, совместно старавшихся помочь раскровянившемуся ребенку, выводит князя из равновесия; отъезд Анны на вечер к Бехметеву в тот же день еще больше подливает масла в огонь. Умирающий Бехметев покидает родину и прощается со всеми близкими; компания едет на пикник; Бехметев просит Анну сесть в свой экипаж и объезжает окрестности, ведя с ней тихую и дружескую беседу. Князь узнает об этой поездке. Взбешенный, он при возвращении Анны домой бросает в нее пресспапье и ударом в висок смертельно ранит ее. Перед смертью Анна сообщает о полной своей невинности, но прощает обезумевшего ревнивца.

Помимо автобиографичности фигуры самой Анны в повесть вплетено много конкретных подробностей жизни Толстой. Старое знакомство князя с семьей Веленьевых и матерью Анны в повести соответствует старинной дружбе Толстого с Исленьевыми; Дмитрий Иванович, студент, влюбляющийся и отвергнутый Анной — нигилист, студент Василий Иванович Богданов, дававший уроки молоденькой Софье Андреевне, Арина — несомненно Аксинья, яснополянская крестьянка, с которой Толстой был в связи до своей женитьбы. Бехметев — это кн. Л. Д. Урусов, платонически влюбленный в Софью Андреевну. В «Моей жизни» она описала поездку в экипаже с Урусовым незадолго до его смерти, — эпизод этот воспроизведен в конце повести.

Другая ненапечатанная повесть С. А. Толстой писана в 1895—1898 гг. Повесть эта «Песня без слов» отражает увлечение С. А. Толстой музыкой и композитором С. И. Танеевым после смерти любимого сына Ванечки. — Героиня романа Александра Алексеевна переживает тяжелое моральное потрясение в связи со смертью матери. Описывается ее поездка в Крым к умирающей матери (С. А. здесь воспроизводит собственную поездку в Ялту к умирающей Любови Александровне в 1886 г.). Александра Алексеевна ищет уединения; она переезжает с мужем на дачу; по соседству лишь одна маленькая желтая дачка. В ней поселяется музыкант-пианист. Первая вещь, исполненная им на даче, — «Песня без слов» Мендельсона, услышанная Александрой Алексеевной, вливает новые силы в ее измученное сердце. Она возрождается к жизни; музыка исцеляет ее. Музыкант, Иван Ильич, знакомится со всем семейством Александры Алексеевны. Музыка продолжает пленять ее, Иван Ильич, как творец, как пианист, тоже гармонирует с ее чувством. Но душа ищет большего, ищет близости с Иваном Ильичом, как человеком. Однако это встречает препятствие в натуре Ивана Ильича, который, правда, сам начинает относиться неравнодушно к Александре Алексеевне, но, вместе с тем, замыкается в себе и, как человек, не дает того размаха, какой в нем чувствуется как в музыканте. Александра Алексеевна тяжело переживает свое неразделенное чувство. Не находя душевной отрады, она заболевает нервной болезнью и добровольно сама едет в клинику, сознав свою болезнь и беспомощность. — Обе повести не только не носят никаких следов участия или содействия со стороны самого Толстого (в творчестве сестры С. А. Толстой, Кузминской, и сына Ильи, Лев Николаевич был усердным помощником), но вряд ли предлагались ему на просмотр в виду того, что они направлены именно против него. Тема их и сюжет искренно продуманы и прочувствованы, поэтому изображаемые коллизии и психологическая ситуация вызывают интерес и внимание читателя, а развертывающиеся события даны, как удачно пригнанные звенья цепи, в общем хорошо слаженной. Повестям однако сильно вредит приподнятость тона, излишняя чувствительность и многословие в описаниях чувств, причем чрезмерная сентиментальность дурно отзывается на стиле повестей, написанных в общем хорошим слогом — в смысле наличия досадных и подчас безвкусных отступлений и характеристик.

они оставались неопубликованными. Между тем письма С. А. Толстой в целом представляют многообразный интерес. Они включают гораздо большее количество фактического и объективного материала, нежели появившиеся в печати дневники, где преобладают субъективные переживания и оценки, часто болезненного характера. Литературный интерес эпистолярного наследия С. А. Толстой, отражающего писательство Льва Николаевича, получил преобладающее место в ее письмах в связи с четырьмя обстоятельствами: 1) С. А. Толстая была самой усердной переписчицей произведений своего мужа. Когда они расставались, то Толстой обычно давал ей материал для переписки, она же сообщала о ходе своей работы и о том, что с ее точки зрения представляет наибольший интерес в подготовлявшихся произведениях. 2) Долгое время Софья Андреевна вела литературные дела Толстого, вела сношения с издательствами, типографиями, что и отразилось в переписке. 3) Толстой сам никогда не обращался в цензуру. Все хлопоты в этом отношении брала на себя Софья Андреевна; о ходе цензурных дел и их завершении она подробно писала Толстому. 4) Когда Толстой почувствовал отвращение к городской жизни и замкнулся в Ясной Поляне, С. А. Толстая жила в Москве, имея обширный круг знакомства. В своих письмах она сообщала мужу о всякого рода литературных и политических новостях. Она же пропагандировала произведения Л. Н. Толстого путем предварительного чтения вновь написанных произведений в кругу знакомых литераторов и ученых; всякого рода отзывы, как изустные, так и печатные, она передавала в своих письмах Л. Н-чу. Все это делает из писем С. А. Толстой своеобразную литературную энциклопедию, отражающую общественные и литературные отклики на творчество Толстого.

Но интерес переписки лежит в иной плоскости, гораздо более существенной, если исходить из жизни и творчества Толстого во всем своеобразии его специфических черт. Еще покойный Венгеров, предпринимая (несостоявшееся) полное собрание сочинений Толстого в издательстве Брокгауза и Ефрона, привлекал к этому делу С. А. Толстую, стремясь извлечь из ее материалов данные для определения писательского быта Толстого. Венгеров был прав, обращаясь к С. А. Толстой и ее письмам: они прямо дают ответ на поставленный вопрос. И наконец — до сих пор повторяются отзывы толстовцев, что С. А. Толстая была камнем на шее Толстого, что трагедия ухода Толстого тесно связана с «нестерпимым» характером его жены. Опубликованные дневники С. А. Толстой, писавшиеся в моменты припадков меланхолии Софьи Андреевны, как будто подтверждают данную концепцию; во всяком случае — если ими неосторожно пользоваться. Но дневники — документ односторонний, далеко не все в них можно брать за чистую монету: ведь это плод одиноких, часто болезненных раздумий. Письма Софьи Андреевны к мужу в этом отношении — гораздо более объективный источник для характеристики их взаимоотношений. Письма действительно характеризуют, чем жили совместно муж с женой.

С. А. Толстая сама издала письма к ней Льва Николаевича. Ни одного своего встречного письма Софья Андреевна в этом издании не поместила (за исключением нескольких строк на стр. 199 и 217 — по второму изданию). Издание вышло односторонним, — не слышится голоса самой Софьи Андреевны, вследствие этого многие реплики и фразы писем Толстого остаются неясными, непонятными. Об этом рецензенты писали так в свое время: «Правда (тайна отношений Толстого к жене) вскрыта только с одной стороны: в сборнике нет писем графини Толстой к мужу. Тех самых писем, которые Толстой называет «маленькими свиданиями»; тех писем, по которым Толстой, «как по термометру», следил «за нравственной температурой семьи», — поднялась или упала... «еще не настало время» (Кент, «Книга великой любви» — «Русское слово» 1913 г., номер от 8 сент.). Как сама Софья Андреевна расценивала свои письма к Льву Николаевичу, можно видеть из двух ее писем к дочери Татьяне Львовне 1914 г. В первом письме, от 16 января, С. А. Толстая писала: «Занимаюсь я всё тем же, — переписываю теперь свои ̀, то будет для этой цели готовый экземпляр. Печатать целиком их никогда не надо: неинтересные для публики подробности семейные, детские; но есть кое-что и интересное». В другом письме, от 6 февраля, она писала: «Я рада, что затеяла переписывать свои письма к папа̀ точно всё опять переживаю, хотя много было тяжелого с болезнями и смертями детей, с переменчивостью взглядов и настроений папа̀; но и счастья было много от нашей несомненно большой взаимной любви» (письма не опубликованы; хранятся в Толстовском музее).

В каких же чертах рисуется нам взаимоотношение С. А. Толстой с мужем по предлагаемой переписке? Уже первые письма свидетельствуют о том, как Толстая переломила себя, входя в связи с своим замужеством в новое положение хозяйки-помещицы и матери. Она была вырвана из другой среды и окружения. Семейство ее родителей — семья врача-интеллигента, жившего в скудных материальных условиях. Об обстановке, в которой была воспитана Толстая, хорошо свидетельствуют следующие слова Льва Николаевича: «Семейство Берсов жило, как живет самая обыкновенная чиновничья семья, как не стала бы жить теперь. Вся квартира состояла из одного какого-то коридора, дверь с лестницы вела прямо в столовую, кабинет самого владыки был — негде повернуться, барышни спали на каких-то пыльных, просиженных диванах... если не провалится на лестнице, то непременно расшибет себе голову о люстру — все это теперь считается невозможным, а это-то и есть роскошь» (записано со слов Толстого в дневнике педагога Ивакина под 11 августа 1885 г.; не напечатано, хранится в Литмузее). Софья Андреевна вышла замуж, когда ей только что минуло 18 лет; не имея опыта, она должна была привыкать к новым условиям жизни. Первые письма показывают, каким трудом сопровождался уход за первенцом; самый ребенок был очень слабый и болезненный. Вскоре после его рождения у Толстой открылась грудница, она не могла кормить сама. Лев Николаевич протестовал против приглашения кормилицы. Отцу Толстой с трудом удалось доказать, что в этом нет ничего противоестественного и дурного. Однако этот эпизод послужил первым поводом для размолвки. Естественно при таком положении вещей, что материнские заботы выступают на первый план в начале переписки. Тем не менее роль жены-матери с первых лет давалась Софье Андреевне сравнительно легко. Как свидетельствует ее сестра, Софья Андреевна, еще будучи девушкой, мечтала о детях. Гораздо труднее было С. А. Толстой наладить деятельность хозяйки, между тем это было необходимо в первую очередь, — в 1860-х гг. Толстой со всею страстностью, свойственной его натуре, отдавался заботам о процветании хозяйства своей любимой Ясной Поляны. Софья Андреевна подчинилась требованиям мужа и тренировала себя, вырабатывая навыки хозяйки именья. Письма конца 1864 г. свидетельствуют, как Софье Андреевне приходилось вникать во все детали хозяйства. Она писала Льву Николаевичу 5 декабря 1864 г.: «А кто такая была Соничка Берс в Кремле, уж осталось одно только предание, а ее уж и помину нет. Мне хочется теперь дойти до идеала моего хорошей хозяйки. Главное деятельной и способной на все, не говоря уже о заботах о детях, которые явились сами собой, без всяких усилий».

Письма первых двух десятилетий показывают, что жизнь супругов вначале протекала в общем миролюбиво и в большой сердечной близости. Жарким чувством наполнено каждое из писем С. А. Толстой. «А я то тебя как люблю! Голубчик милый», отвечает Толстой на такие послания жены («Письма жене», стр. 13). «Всеми любовями» перекликаются они в переписке. Толстая задыхается от счастья, получив записку от мужа с дороги. Она перечитывает его письма по двадцать раз, а он в свою очередь хочет утаить от других письмо жены, чтобы не осквернить сокровища, — «они не поймут, и не поняли» (ПЖ, стр. 21).

О том, как ценила Толстая общение со своим мужем, свидетельствуют следующие строки из письма от 13 июня 1871 г.: «во всем этом шуме, без тебя все равно, как без души. Ты один умеешь на все и во все вложить поэзию, прелесть, и возвести все на какую то высоту. Это впрочем, я так чувствую; для меня все мертво без тебя. Я только без тебя то люблю, что ты любишь, и часто сбиваюсь, сама ли я что люблю или только мне нравится что-нибудь оттого, что ты это любишь». Но не только Толстой был нужен жене: и она оказывала ему существенную моральную поддержку; в ответ на его пессимистическое письмо она так подбадривающе писала 9 декабря 1864 г.: «Лёва милый, как мне грустно про роман твой. Что это ты со всех сторон оплошал. Везде тебе грустно и не ладится. И зачем ты унываешь, зачем падаешь духом... Нет, Лёвочка, напрасно. Вот как приедешь к нам... и пойдем мы с тобой на порошу и будем няньчить своих деток, и ты мне начнешь опять с веселым лицом рассказывать свои планы писанья, у тебя пройдет вся ипохондрия твоя». Но на ряду с этим подбадривающим тоном и лаской любовной поддержки с самого начала переписки пробивается и другая струя, это — мнительность Толстой. Она прорывается и в чрезмерных опасениях по поводу состояния здоровья детей, и в боязни всяких мнимых злоключений во время отлучек мужа, и в придавании значения разным житейским пустякам, а иногда и приметам. Это было свойственно натуре Толстой, такова она была по природному предрасположению, заложенному в силу наследственности. Неуравновешенностью страдали и ее родители — это подмечал Лев Николаевич в своих ответных письмах к жене (ср. стр. 17, 20); он писал: «Андрей Евстафьевич постоянно жалуется на свою болезнь, хандрит, он мнителен» (стр. 22); «Любовь Александровна ужасно похожа на тебя. Даже нехорошие черты у вас одинаковые. Я слушаю иногда, как она с уверенностью начинает говорить то, чего не знает и утверждать положительно и преувеличивать — и узнаю тебя» (стр. 37). Сестра Толстой засвидетельствовала о Софье Андреевне: «Она имела очень живой характер с легким оттенком сантиментальности, которая легко переходила в грусть. Соня никогда не отдавалась полному веселью или счастью, чем баловала ее юная жизнь в первые годы замужества. Она как будто не доверяла счастью, не умела его взять и всецело пользоваться им... «бедная Соничка никогда не будет счастлива» («Моя жизнь дома и в Ясной Поляне», I, 43). Подмечала эту черту за собой и сама Софья Андреевна. 12 ноября 1883 г. она писала мужу: «так как я особенная мастерица грустить, то я опять до слез грустила о том, что прошло, чем бывало тяготилась и что теперь стало мило и дорого».

При таких неблагоприятных психо-физиологических предпосылках, определявших эмоциональную жизнь Толстой, особенно тяжело семье Толстых пришлось переживать то, что обусловливалось многогранностью гения Толстого. Толстой был натурой непрестанно ищущей. К 1880 г., как известно, преломился путь его духовного развития, — он готов был заклеймить и разрушить те семейные устои, которые за 15 лет до этого налаживал с такой энергией. В этот раз Толстая уже не пошла за ним. Она писала так 3 июля 1887 г.: «На столе у меня розы и резеда, сейчас мы будем обедать чудесный обед, погода мягкая, теплая, после грозы, — кругом дети милые — сейчас Андрюша старательно обивал свои стулья в детскую, потом придет ласковый и любимый Лёвочка — и вот моя жизнь, в которой я наслаждаюсь сознательно и за которую благодарю бога. Во всем этом я нашла благо и счастье. И вот я переписываю статью Лёвочки «О жизни и смерти», и он указывает совсем на иное благо. Когда я была молода, очень молода, еще до замужества — я помню, что я стремилась всей душой к тому — самоотречения полнейшего и жизни для других, стремилась даже к аскетизму. Но судьба мне послала семью — я жила для нее и вдруг теперь я должна признаться, что это было что-то не то, что это не была жизнь. Додумаюсь ли я когда до этого?» («Дневники С. А. Толстой», I, 143—144). Если вообще матери трудно бросить то гнездо, которое свито долгой любовью и естественной нежностью к детям, то Софье Андреевне тут мешали еще особые обстоятельства; при своей мнительности она опасалась политических преследований в связи с смелыми выступлениями мужа. Но в своей идеологической борьбе против новых взглядов Толстого Софья Андреевна далеко не всегда обнаруживала только непонимание или неуступчивость. Часто она тут же, не успев оторвать глаз от новых его писаний и по свежим следам его только что произнесенных слов и задуманных начинаний, метко определяла, в чем слабость его позиций. Ее письма являются живым памятником ее наблюдений над жизнью и деятельностью Льва Николаевича, наблюдений, отличавшихся постоянством точек зрения и определенностью оценок. Во вторую половину жизни Толстого Софья Андреевна иначе расценивала его творчество, нежели он сам, и упорно отстаивала свой взгляд на него как мирового писателя. Считая, что отвлеченная мысль не его дело, она писала так в марте 1882 г.: «Каким радостным чувством меня вдруг охватило, когда прочла, что ты хочешь писать опять в поэтическом роде. Ты почувствовал то, чего я давно жду и желаю. Вот в чем спасенье, радость; вот на чем мы с тобой опять соединимся, что утешит тебя и осветит нашу жизнь» (то же в письме от 29 октября 1884 г.). Толстая — горячая поклонница художественных писаний мужа.

«Дома... получила корректуры «Детства»... Держание корректур полных сочинений, я чувствую, мне всю душу переворотит. Твои старые писания на меня действуют страшно, и я много еще слез пролью, поправляя корректуры».

Имея свой устойчивый взгляд на творчество мужа, она, не заискивая перед ним, не скрывала своего мнения, а это в окружении Толстого не осмеливался делать никто.

— это вопрос о воспитании детей. На попечении Софьи Андреевны оказалось громадное семейство. Через ее руки прошло воспитание семерых сыновей (из них двое умерли детьми). Вначале совместно с мужем было решено, что для того, чтобы дать образование детям, нужно жить в городе, затем Толстой стал говорить, что в городе жить бесполезно, даже вредно, что университетское образование ничего не дает, что лучше не иметь высшего образования вовсе, а жить в деревне и т. д. В его переписке с женой и детьми, где дискутируются все эти вопросы, мы не находим конкретных решений или определенного руководства Толстого с принятой им точки зрения. С 1880 г. он не вмешивался в образование и воспитание детей, лишь изредка метко и остроумно вышучивая слабые стороны различных систем образования, иногда мягко внушая и подчас резко бичуя. В сущности трудно было решить, как следовало бы приняться за дело с точки зрения новых взглядов Толстого. Все бремя воспитания детей и наблюдения за ходом их ученья пало на Софью Андреевну. Обычно оставаясь с детьми одна в городе, она чувствовала всю беспомощность своего положения и всю невозможность воспитательного воздействия на детей, отличавшихся большой порывистостью и недисциплинированностью, при которых мужская рука была совершенно необходима.

безвыходным, то ее письма наполнялись упреками и жалобами на то, что она одна не в силах совладать. Печатаемая переписка Толстой с мужем ясно показывает, что сама Толстая в сущности очень тяготилась оборотной стороной городской жизни. Она жаловалась так 3 февраля 1882 г.: «В каком неудержимом водовороте я живу эти дни... Костенька [дядя Толстой] тут поселился совсем и, боже мой! как он тянет душу своими светскими наставленьями» (см. также письмо от 20 октября 1885 г.). В письме от 31 января 1884 г. читаем: «И балы эти оставили в моей голове такую пустоту, так я устала, что весь день как шальная сегодня...» «я стараюсь скрыть, что мне смерть все эти пенья и гости, чтоб детей не огорчить. Может быть им весело, и то слава богу Вот мне было бы одно хорошо: это сесть за свой перевод и уйти всей душой в эту работу, или хоть почитать — и на то времени нет» (письмо от 10 марта 1885 г.).

Происходя из интеллигентной городской среды, Толстая тяготела к культуре города. Она открыто заявила Толстому в письме от 9 декабря 1884 г.: «Да мы на разных дорогах с детства: ты любишь деревню, народ, любишь крестьянских детей, любишь всю эту первобытную жизнь, из которой, женясь на мне, ты вышел. Я — городская— любить это всем своим существом не могу и не буду никогда; я не понимаю ». Толстую влекла городская жизнь с точки зрения той пользы, которую она могла принести семье и другим, тех удовольствий, которых она была лишена в деревне, и той работы, которую она всегда готова была выполнять, — работы как домашней, так интеллектуальной и общественной.

Она была практиком. Эта практичность и неутомимость ее деятельности сквозят через строчки всех ее писем к мужу. Под этим углом зрения для нее была приемлема и деревенская жизнь. Когда Толстой написал ей письмо о том, что нужно вести хозяйство в имении так, чтобы одновременно помогать всему окружающему населению — она ответила: «По какой-то странной, верно, случайности, но все, что ты пишешь мне, то не только возражать, но я сама точь в точь то же думала; т. е. в именьи, где живешь хотя половину года, не добросовестно не заниматься самому, именно по отношению к народу; выгоду можно извлекать ту же, а по-моему большую и все то, что пропадает, что крадут, что бесхозяйственно тратится, все это с умом можно раздавать, помогать, делить с народом» (письмо от 25 октября 1884 г.). Толстая органически не могла переносить бездеятельности. Она считала, что, взявшись за дело, нельзя на полдороге его бросать. В жизни она не строила воздушных замков, не идеализировала действительности и старалась воспринимать всех людей в том их конкретном обличьи, которое не маскирует людских недостатков. Она пишет 14 апреля 1887 г.: «Ты опять скажешь, что я все сержусь; а я не сержусь, но у меня к несчастью моему грубо здравый смысл и взгляд на людей, и я не могу не видеть, как ты, то, что есть. У тебя в голове и воображении типы, а не люди. И ты людей, дополняя недостатки, и отбрасывая неподходящее — всех подводишь под эти типы, одухотворяя и идеализируя их. А в жизни это совсем не так, а я людей сужу и вижу в жизни». Она всегда была готова помочь людям, когда видела реальную нужду, и считала, что вопрос этот очень простой, материальный, и что следует помогать не словами, не нравоучениями, а делом. Бессердечие, отсутствие отзывчивости ее органически возмущали, и то, что ее задевало за живое — всегда побуждало к деятельности. В годину голода, перед тем как принять реальное участие в практическом оказании помощи голодающим, она писала Льву Николаевичу: «Дунаев и Наташа рассказывали о голодающих, и опять мне все сердце перевернуло, и хочется забыть и закрыть на это глаза, а невозможно; и помочь нельзя, слишком много надо. А как в Москве ничего этого не видно! Все то же, та же роскошь, те же рысаки и магазины, и все всё покупают, и устраивают, как и я, пошло и чисто свои уголки, откуда будем смотреть в ту даль, где мрут с голода. Кабы не дети, ушла бы я нынешний год на службу голоду, и сколько бы не прокормила, и чем бы не добыла, чем так смотреть, мучаться и не мочь ничего сделать» (письмо от 9 сентября 1891 г.).

«идей» или «принципов», то прежде всего тех, которые В. Джэмс называл «тугими» — односторонних, исключающих все остальное, требовательных и ищущих покорности себе. Она писала в дневнике 27 декабря 1890 г.: «Я вдруг почувствовала возможность, помимо подавляющей проповеди Лёвочки, воспрянуть духом и создать свой собственный духовный мир». Это она писала по поводу Рода, которого она в то время с увлечением читала. В настоящих письмах читатель найдет отзвуки чтения Толстой философов: Сенеки, Амиеля, Вл. Соловьева, Ницше; она переводит книгу о Франциске Ассизском; с интересом она слушает чтение профессора Грота по философии и подробно излагает в письме к Толстому содержание этой лекции. Все области искусств вызывали в ней интерес; она хорошо знала многих писателей и поэтов. В ряде ее писем идет речь о картинных выставках и отдельных полотнах; она живо интересуется музыкой и театром. Она сама рисует, играет на рояле, занимается фотографией, любит цветники, посадки деревьев, тонко ценит природу, наслаждается ею и находит в ней успокоение.

У С. А. Толстой было 15 беременностей. Последние беременности явно были не под силу и тяготили ее. В год кормления последнего любимого ребенка Толстой уже нехватало здоровья выполнять свои материнские обязанности.

Очень тяжело она переживала свои недомогания в связи с критическим возрастом; ей приходилось обращаться в Москве к врачам в отсутствие Льва Николаевича, жившего в деревне. Посещения врача-гинеколога, профессора Снегирева, были ей очень трудны в моральном отношении. Еще в 1884 г. Толстой намекал ей о том, как бы ей избавиться от будущих беременностей; она отвечала 29 октября: «Лёвочка, я не решаюсь делать доктору тех вопросов, о которых ты намекаешь. Я и так вся была бледная, как он выразился сам, и вся дрожала от стыда и боли. Он тоже ничего об этом не говорил. Если хочешь, я спрошу его в следующий раз».

Софья Андреевна находилась в полном одиночестве и тяжелом моральном положении в отношении своей болезни, связанной с критическим возрастом. Единственным близким человеком, с которым она делилась всеми своими заветными думами и сомнениями, кроме мужа, была ее сестра Т. А. Кузминская, но с 1893 г. та перестала жить в Ясной Поляне по летам, и прежняя связь с ней сестры постепенно порвалась. А в силу того, что Софья Андреевна была самым активным человеком в доме, все всегда рассчитывали на нее, как на энергичную поддержку, и все окружающие с недостаточной чуткостью относились к ее собственному положению и даже не подозревали о ее страданиях и сомнениях. Последний удар был нанесен смертью любимого сына Ванички. Его смерть она перенесла тихо, с большим достоинством и моральной самоотверженностью но затем наступил срыв.

Современные физиологи хорошо знают, что происходит с резко ослабленной нервной системой. Начинают растормаживаться все условные рефлексы или вообще исчезают все ранее выработанные навыки — таково состояние организма при наличии «сверхсильных раздражителей». Неврозы человека сопровождаются головными болями, постоянными унылыми, подавленными, нерадостными состояниями и раздражительной слабостью, непорядками со стороны половой жизни, рядом навязчивых мыслей и навязчивых страхов. У истериков симптомы более сложные. Организм недостаточно выносливый погибает под воздействием этих сверхсильных раздражителей, выносливая по существу натура находит себе какую-нибудь «отдушину». Природа Толстой оказалась крепкой, выносливой. Сверхсильные раздражители не сломили ее организма, но подточили его.

читатель найдет в комментарии к письму № 430. О том, что характер Толстой сделался в конце жизни несдержанным и деспотичным — хорошо говорится в письме Льва Николаевича от 14 июля 1910 г.

Порождением болезненности Софьи Андреевны являются также ее писания последних лет. Дневники ей постоянно служили исходом в ее тяжелых приступах и припадках меланхолии, — отсюда их несдержанный, мрачный характер, постоянные нарекания на других, в особенности на Льва Николаевича, с проявлением большого тщеславия и навязчивым желанием самооправдания. Эти дневники С. А. Толстой, представляющие тяжелый материал для чтения, поставленные особняком без соответствующего анализа, дают уродливое и фальшивое представление о ее личности.

Плодом искривления в сторону выявления совершенно чуждых тенденций, говорящих о каком-то срыве, является ее старческое увлечение композитором Танеевым, о котором она неоднократно упоминает в своих письмах конца 1890-х гг. Чтобы залечить раны от утраты Ванички, Толстая стала отдаваться музыкальным впечатлениям, стала усиленно посещать концерты и начала вновь учиться фортепианной игре. В письмах последних пятнадцати лет мы находим многочисленные отзвуки ее музыкальных интересов, — сами по себе они дают любопытную картину жизни музыкальной Москвы. Но увлечение на этой почве музыкантом Танеевым, хотя подчас и приносило ей успокоение, на самом деле переживалось ею очень тяжело и ненормально. Она писала в своем дневнике под 18 июля 1897 г.: «Знаю я это именно болезненное , — а изменить нет сил». В другом месте читаем: «Как войду в свою комнату, опять охватывает меня какая-то злая таинственность моего внутреннего состояния, хочется плакать, хочется видеть того человека, который составляет теперь ту центральную точку моего безумия, постыдного, не своевременного, — но, да не поднимется ничья рука на меня, потому что я мучительно исстрадалась и боюсь за себя. А жить, надо беречь мужа, детей, надо не выдавать, не показывать своего безумия, и не видеть того, кого болезненно любишь» (дневниковая запись под 10 марта 1903 г. — III, стр. 218).

— чувствуется также и в письмах Софьи Андреевны к нему, правда в гораздо меньшей степени, но все это не колеблет представления о ее любви и привязанности к Толстому, которые сопровождали взаимоотношения Толстой с ее мужем при всех ее самых острых разногласиях с ним и при всей ее болезненной ненависти к некоторым сторонам личной его жизни и его друзей. 24 декабря 1885 г. Толстая писала: «Чертков в разладе с матерью — уйти хотел. Фейнерман с женой — бежать хочет. Ты от семьи — бежать хочешь. — А ведь еслиб не это, как бы счастливы мы были; как в глубине души мы все-таки наверное — любят своих. Вот чего не пойму я никогда: почему истина должна вносить любящими людьми?»

Известно, что Толстой очень тяжело переживал свои разногласия с женой. В ряде его записей и дневников можно найти очень неприязненные и суровые отзывы о Софье Анреевне. Наиболее выразителен в этом отношении дневник Толстого за 1884 год. Но спохватившись, Лев Николаевич записал 21 октября 1894 г. следующее: «Дня три тому назад перечитывал свои дневники 84 года, и противно было на себя за свою недоброту и жестокость отзывов о Соне и Сереже. Пусть они знают, что я отрекаюсь от всего того недоброго, что я писал о них».

«Сейчас попал мне в руки мой дневник 1884 года....., и чтение это возбудило во мне очень тяжелое чувство стыда, раскаяния и страха за то горе, которое может произвести чтение этих дневников теми людьми, о которых во многих местах так дурно, жестоко говорится. Неприятно уже, — больше чем неприятно, больно то, что дневники эти читали кроме вас люди, — хоть тот, кто переписывал, — больно, потому что все, что там писалось, писано под впечатлением минуты и часто ужасно жестоко и несправедливо, и кроме того говорится о таких интимных отношениях, о которых гадко и скверно было с моей стороны записывать, и еще, гаже допустить, чтобы кто-нибудь кроме меня читал их» (не опубликовано).

О прочности эмоциональной связи между Толстым и Софьей Андреевной лучше всего свидетельствуют следующие его два отзыва. Проводив свою жену в 1891 г., он писал ей через день (8 мая) в Москву: «Ты уезжала, мне показалось, грустная и нездоровая: седые волосы твои трогательно трепались по ветру» (ПЖ, стр. 353). А при других проводах Софьи Андреевны Лев Николаевич написал 25 октября 1895 г.: «Сейчас уехала Соня с Сашей. Она сидела уже в коляске, и мне стало страшно жалко ее; не то, что она уезжает, а жалко ее, ее душу. И сейчас жалко так, что насилу удерживаю слезы. Мне жалко то, что ей тяжело, грустно, одиноко. У ней я один, за которого она держится, и в глубине души она боится, что я не люблю ее, не люблю ее, как могу любить всей душой и что причина этого — наша разница взглядов на жизнь. И она думает, что я не люблю ее за то, что она не пришла ко мне. Не думай этого. Еще больше люблю тебя, всю понимаю и знаю, что не могла, не » (запись не опубликована).

Этим проникновенным и в высшей степени любовным отношением Толстого к жене долгие годы поддерживалась связь между Львом Николаевичем и Софьей Андреевной, несмотря на разность убеждений. Софья Андреевна подчас колебалась, падала духом, но она не могла не чувствовать этого любовного отношения со стороны мужа. Когда же она перестала владеть собой, когда ее навязчивые идеи и напряженное нервное состояние взяли верх и она, отдавшись болезни, начала превращать жизнь в муку себе и другим и, прежде всего, Льву Николаевичу, Софья Андреевна еще более мучительно почувствовала, что своим истерическим состоянием она губит все, — но она не вольна была в себе. Вопрос о завещании, в силу желания Льва Николаевича сделать свои писания достоянием всех и не отдавать их в собственность отдельных лиц — начиная с той же С. А. Толстой — еще больше волновал ее, и она совсем вышла из своей колеи. Положение Толстого стало невыносимым. И он ушел из дома, не желая больше жить под одним кровом с Софьей Андреевной (об этом подробнее в примечаниях к письмам 1910 г.). Хотя Толстой давно лелеял мечту об уходе из условий той социальной жизни, которая его не удовлетворяла по существу, все же ближайшим поводом была она, Софья Андреевна — этого она не могла не чувствовать и не сознавать. Мучительная мысль, что она сама, своими руками разрушила то единение, которым она дорожила, как главным достоянием своей жизни, подкосила окончательно Софью Андреевну и обусловила как попытку самоубийства, так и другие эксцессы с ее стороны.

Известно, что Толстой умер вскоре после ухода, не повидавшись и не примирившись с женой. Но тут С. А. Толстая поборола себя.

с младшей дочерью Александрой, с которой у нее было пережито много неприязненного в эпоху, связанную со смертью Льва Николаевича, — А. Л. Толстая горячо поддерживала отца, сочувствовала его уходу и составлению завещаний в его духе. 1

Павел Попов