Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому
3 февраля 1878 г. Санкт-Петербург.
Спб. 1878. 3 февр.
Конечно, я к Вам приеду, бесценный Лев Николаевич.
На что нам деньги? На веселье.
Кому их жаль?
Простите, что шучу; но в самом деле — у меня и деньги есть, и посещение к Вам — сущая радость. В среду на масленой вечером я буду у Вас. И лошадей не высылайте — все будет легко и без хлопот.
Вы мне написали чудесные мысли, которые очень поразили меня и с которыми не могу не согласиться. В одном только буду противоречить. Вы пишете, что ответы религии на вопросы нашего сердца сложились, выработались некоторым взаимодействием человеческих жизней. Но тогда они представляли бы прогрессивное движение — правильное, повышающееся. Между тем этого допустить нельзя. В религии сильнейшим образом действуют — консерватизм и синкретизм. Верование, имеющее определенный смысл, сохраняется, несмотря на то, что смысл утрачен, или совершенно изменился. И различные верования, даже противоречащие, срастаются вместе и примиряются каким-то странным образом. Поэтому рост религии есть совершенно неправильное усложнение, которое делает ее все страннее и неправильнее — с точки зрения ума.
Христианство все в себе совместило — и буддизм, и иудейство, и язычество; оно отозвалось на все вопросы сердца, — зато понимать его уже вовсе невозможно. Как мне горько иногда, что воспитанный на евангелии, я теперь не могу читать его с ясной мыслью. Буддизм или магометанство понятнее — Вы сами это знаете.
Когда я писал свою статью о психологии, мне пришло на мысль, что сон есть настоящая картина того, как живет человечество. Оно в целой своей массе, конечно, мыслит, желает и чувствует; но так, как мы это делаем во сне. Самые странные сочетания представлений кажутся ему полными смысла (Вы это описывали столько раз); чувства и желания вызывают сейчас же образы — и мы им верим. И все это, конечно, имеет смысл, все это — живое; но чем дольше спит человечество, тем разнообразнее и сложнее выходят его сновидения. Старые сны не исчезают, а приплетаются к новым, и путаница растет без конца. В глубине, конечно, совершается рост жизни, и постепенно светлеет сознание; но рядом с этим, на поверхности, продолжается беспорядочный вихорь образов.
В настоящую минуту я обременен тяжелым делом — я считаю себя обязанным ездить на лекции Соловьева о религии1. 29 янв[аря] была первая, сегодня вторая. Если желаете скоро иметь о них понятие, достаньте Голос; да не прислать ли Вам? А когда приеду, я расскажу Вам подробно свои впечатления. Мне так странно бывает, что я готов спрашивать себя: не во сне ли это? Соловьев нашел себе покровителей в Константине Николаевиче2, Евгении Максимилиановне3 и пр[очих]. Макарий4 и умеет отличать его, который знает, что такое искренность и правда. Не поверите, как это все тяготит меня. На беду же я знаком с Соловьевым. Я чувствую, что мне следовало бы говорить ему, сказать ему свое мнение и об его рассуждениях и об той обстановке, среди которой он действует. Но я пока молчу и собираюсь с мыслями, а дело идет все шире и дальше, как сновидение, которого не можешь остановить, хотя и чувствуешь, что спишь.
Вчера был у меня милейший Степан Андреевич5 и доставил мне большую радость. Все о Вас говорили и договорился он до того, что слезы нежности выступили на глаза.
— как это грустно! И все Ваше настроение за последнее время не раз наводило на меня грусть. Та непрерывная духовная работа, которая в Вас совершается, имеет несколько мрачный характер. Вы не даете себе отдыха. И не могу я сказать Вам ничего, что бы Вам помогло. Только любовь моя и уважение к Вам возрастают.
Моя работа запнулась на самом конце и никак не хочет кончиться.
Вдруг изменилось настроение духа, пропала уверенность и ясность мысли.
Стасов пристает ко мне, чтобы я Вас упросил
1) Дать свой портрет для Публичной библиотеки.
6.
Простите пока.
Ваш всею душою
Н. Страхов
Об Некрасове как верно! Сравнение его судьбы с судьбой Крылова — поразительно; а между тем, по содержанию, по тону — по-видимому никакого сходства.
Анне Карениной много опечаток; я знаю, что Вы мне это простите; но самому мне очень досадно.
Примечания
1 В. С. Соловьев, в то время 24-летний магистр философии, прочитал одиннадцать лекций, составивших цикл «Чтения о богочеловечестве». Устроителем лекций было Общество любителей духовного просвещения, читались они в зале Соляного городка в Петербурге. (Соляной городок — дом на Фонтанке, построенный на месте старого Соляного двора. В нем помещались научные учреждения и были лекционные и концертные залы). Сбор от лекций В. С. Соловьева шел в пользу Красного Креста для помощи раненым в русско-турецкой войне.
2 —1892), второй сын императора Николая I. В 1862—1863 гг. наместник Царства Польского, в 1865—1881 — председатель Государственного совета.
3 Евгения Максимилиановна — супруга принца Александра Петровича Ольденбургского.
4 —1882) — историк, богослов, публицист, академик по отделению русского языка и словесности Академии наук, в 1879—1882 гг. — митрополит Московский и Коломенский.
5 С. А. Берс (брат С. А. Толстой).
6 Портрет Толстого, написанный Иваном Николаевичем Крамским для собрания Павла Михайловича Третьякова (1832—1898), выставлялся на Всемирной выставке в Париже (под № 77). «Будет ли кому-нибудь из европейской публики, в Париже, настолько же дорога, как и нам, эта картина... Кто будет там, как мы, всматриваться, на портрете, в эти мужественные, хотя и мало красивые, даже, на первый взгляд, ординарные черты лица, кто будет, как мы, отыскивать ум и талантливость, доходящую иногда до гениальности, в глазах у такого человека? ... Крамской написал тут лучший свой портрет, дал тут на свет лучшее свое создание, и то, что так долго ему не давалось, мастерская краска, талантливость могучего и поразительно прекрасного колорита тут вдруг откуда-то у него очутились и взяли такую могучую, неожиданную ноту, какие встречаешь у капитальнейших портретистов XVII века...» — писал В. В. Стасов в газете «Новое время» от 30 марта 1878 г. Об И. Н. Крамском см. прим. 5 к Письму 58 Толстого к Страхову от 23... 24 сентября 1873 г.