Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому
25—26 декабря 1895 г. Санкт-Петербург.
25 дек. 1895. Спб.
Давно не писал Вам, бесценный Лев Николаевич, и причина тому одна: все время я нахожусь в дурном настроении духа, и мне стыдно было в этом признаться. Причин ведь никаких: легкие и желудок действуют преисправно, и никогда я не проводил зимы так спокойно в этом отношении. Но я готов жаловаться на свое здоровье и просить болезни, чтобы не томиться в своем равнодушии и холодности. Книги меня не занимают как прежде, а писать я не могу. Статью, которую я начал в госпитале и обдумывал в Ясной Поляне, я отложил. Затеял новую на Южном Берегу — и опять оставил. Думал написать большое предисловие к 3-й книжке Борьбы (Вы ее получили?)1 и ничего не написал. Наконец выбрал самую легкую тему для Вопросов философии, — и не могу никак справиться. Все выходит неясно, неточно, — и слова складываются с величайшим трудом.
«Скажите мне», спрашивал меня до сих пор бурлящий и брызжущий Стасов, «правда ли, что наш Лев стал теперь добродушным ласковым старичком? Не хочу верить, это было бы так грустно!» Вы, конечно, знаете, что Стасов, этот добрейший человек, воображает себя свирепым и думает, что вообще свирепость — большая добродетель. Не помню, что́ я ему отвечал, но я вывел из его слов поучение, я подумал, что мне следует быть добродушным ласковым старичком, а не тоскливым сухим себялюбцем. И кажется, тоска меня учит; я больше чувствую позывов к доброте — я в ней иногда спасаюсь от своего малодушия.
Нужно вообще сказать, что Петербург теперь скучает до обморока. Какое удивительное зрелище! Россию колебали (или казалось, что колебали) с разных сторон беспокойные люди; она шаталась немножко, но потом вдруг упала и установилась на своем прежнем основании. Воцарилась неподвижность, духота, и воскресли все прежние дикие мысли и чувства. Что пишут! Иногда не хочется верить глазам, напр. фельетон в № 24 дек. Русского слова. Мы всё еще идем в сторону фанатизма, раболепства, мрака и молчания, и когда кончится этот поворот, далеко ли мы уйдем, одному Богу известно. Недавно попалось мне заглавие немецкого учебника для менонитских школ. Эта книга одобрена Ученым Комитетом, в котором я сижу. Вот, подумал я, для менонитов все можно, а для духоборцев — одно гонение и клевета.
Вы, Лев Николаевич, не знаете этого ужасного духа, или, по крайней мере, не знаете во всем его ужасе, во всей его силе. А я всегда его знал, всегда чувствовал, и потому боялся его затрогивать, оставлял в стороне. Деспотизм у нас в крови и стоит человеку почувствовать у себя власть или убеждение, он станет все ломать и готов на всякое насилие. Суворин, шутя и подсмеиваясь, припомнил, по случаю тверских дворян, что когда-то можно было жаловаться царю на воевод2; но это было давно, теперь мы стали так деликатны и чутки, что нас раздражает подобная дерзость. Недавно Буренин3 написал, что Флексер4, как жид, не имеет права и способностей судить о русской литературе. Вот уж куда пошло! А в прошлом мне особенно грустно и поучительно вспоминать о последнем фазисе Достоевского. Его патриотизм и церковный фанатизм доходили до болезненной щекотливости.
Но я заболтался. Вот Вам новости: Вл[адимир] Соловьев написал о самодержавии и о грехах католичества в декабре Вестн[ика] Европы. Но Вестник уверяют, что отношение к католичеству изменилось.
Мой сорокалетний юбилей, который выдумал Б. В. Никольский5, ознаменовался пока статьею Шперка6 (15 дек. Нов[ое] Вр[емя]) и несколькими письмами ко мне. Из них очень хотелось бы мне сообщить Вам письмо Антония Храповицкого7 (нынче ректор Казанской Академии); он называет меня «христианином и старцем», но больше ничего не говорит о вере — должно быть, понимает. Хочу ответить ему.
Простите меня, бесценный Лев Николаевич. После записочки Татьяны Львовны, мы тут ничего об Вас не знаем. Все ли у Вас хорошо? Каково здоровье и состояние Софьи Андреевны? А знаете ли, кто мы? Во-первых я, во-вторых Веселитская, и только в-третьих Стасов.
От всей души неизменно Вам преданный
Н. Страхов
26 дек. 1895 Спб.
P. S. Есть одно дело, которое я все откладываю уже целый год. Некто Берман мыслей из Ваших сочинений. Не очень хорошо, но и не совсем плохо. Позволите ли издать его?8 По моему суждению, сборничек никак не повредит, а может лишь помочь сбыту сочинений. Все хотел я просить Софью Андреевну, и все не приходилось, все жалко было утруждать ее. И теперь, очень прошу извинить меня.
Примечания
1 «Борьба с Западом в нашей литературе. Кн. 3» (СПб., Типография братьев Пантелеевых, 1896) сохранилась в Яснополянской библиотеке с дарственной надписью «Бесценному Льву Николаевичу Толстому от Н. Страхова».
2 Фельетон А. С. Суворина в «Новом времени», где упоминались события января 1895 г. — вступления на престол Николая II: земские деятели Тверской и других губерний обратились к молодому царю с петицией, выражая готовность принять участие во внутреннем управлении Россией. Император назвал это желание «бессмысленными мечтаниями». Страхов, конечно, не знал о начатой Толстым в мае этого года статье «Бессмысленные мечтания».
3 Буренин Виктор Петрович (1841—1926) — фельетонист «Нового времени».
4 Флексер Хаим Лейбович (1861—1926) — ведущий критик журнала «Северный вестник», писал под псевдонимом А. Волынский (см. прим. 1 к Письму 420 Страхова к Толстому от 12 сентября 1893 г.).
5 Никольский Борис Владимирович — автор первой биографии Страхова; вышла в Петербурге в 1896 г.
6 —1897) — автор нескольких философских брошюр, сотрудничал в «Новом времени».
7 —1934) — будущий митрополит Киевский и Галицкий (1917). Как церковный писатель полемизировал с Толстым.
8 Такая книга в печати не появилась.