Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому
24 июля 1890 г. Воробьевка.
Простите меня, бесценный Лев Николаевич, что я так запоздал; давно следовало бы и благодарить Вас и рассказать о том, что я здесь нашел1, и даже продолжать тот разговор2, который начался, когда дождь, к великому моему счастью, остановил меня в Ясной Поляне. Всю дорогу я думал об этом разговоре; но в Воробьевке я вдруг попал в такую глушь, в такие дебри речей и понятий, что меня совсем ошеломило, и я долго прислушивался, не зная, что мне говорить и делать. Старики даже обиделись. «Что ж вы все молчите?» говорит Полонский. «Разве мы все глупости говорим? Какая гордость! Вы хотите показать, что не стоит принимать никакого участия в наших спорах!» и т. д. Конечно, на такой упрек и я, полушутя, рассердился. С ними, действительно, стало уже трудно говорить. Они болтают слишком бессвязно и слишком много и часто недослышат и не понимают, особенно Полонский, которому вместо курица слышится улица, вместо в дребезги — в древности и пр. Не раз мне было жалко чувствовать, как они одряхлели, и невольно усиливалось сознание собственной дряхлости.
Разумеется, разговоры идут преимущественно о поэзии, Марциале, Фаусте и т. д. После живого ключа, который бьет в Ясной Поляне, я попал на узкую и глухую тропинку, по которой они ходят взад и вперед. Конечно, Афанасий Афанасьевич продолжает ратовать против христианских начал, забавно доводя свои речи до крайности, которая их опровергает. А впрочем, он глубоко скучает и не раз выражал жалобу на то, что все еще живет на свете.
Потом, когда я уже спелся с ними, на меня нашла новая беда — я простудился и несколько дней чувствовал себя нехорошо. Кажется, теперь все пропало.
——————
Сейчас был у меня предлинный разговор с Фетом, и мне яснее прежнего стала удивительная уродливость его умственного настроения. Ну можно ли дожить до старости с этим исповеданием эгоизма, дворянства, распутства, стихотворства и всякого язычества! А посмотрите, как он верно держится за известные стороны древних, Гете, Шопенгауэра. В сущности, он всеми силами старается оправдать себя, то есть ту жизнь, которую вел и до сих пор ведет. Какое безобразие мыслей! Если бы люди не были лучше своих мыслей и действий, то от Фета нужно бы отвернуться с презрением. Я старался объяснить ему, почему он не имеет успеха: «Люди просят у Вас хлеба, а вы даете им камень». И я указал ему на Ваш успех, который оттого и происходит, что вы даете пищу голодным.
В разговоре мне стало также ясно, почему он пишет все любовные стихотворения. Он их придумывает по ночам, во время бессоницы или во сне. Его жизнь проходит перед ним, и в ней самым важным и сладким оказываются заигрывания с женщинами. Он их и воспевает. Плохой я проповедник, но все-таки мне удалось высказать, что решительно не одобряю его мыслей и вкусов.
Все ношусь с мыслью писать об Вас. Статья Цертелева3 об Вас в июле Русск[ого] обозрения — истинное безобразие: так нетолково все и путано. Здесь я не могу ничего писать: лучшие часы утра отнимает Фет; но я все-таки успеваю много читать. Основательно познакомился с Метафизикой в древней Греции Трубецкого4 и нашел, что это превосходная книга. Например, мысль, что философия греков стоит в связи с их религиею; также мысль, что религия греков была подготовлением к христианству, — подобные мысли тут доказываются с большою ясностию и твердостию. Это настоящий историк, и он не так силен в тех местах, где пускается в отвлеченные рассуждения. Очень меня занял роман P. Loti «Pêcheur d’Islande»5сочинение, как будто написанное в отпор картинам Zola. Во всяком случае, это настоящая литература, и нельзя не радоваться ее успехам.
Не знаю, как мне благодарить Вас за Ваше гостеприимство. Мне больше хочется извиняться за свою вялость, за то, что, может быть, досаждал Вам чем-нибудь. Если так, то было это против моей воли. Видеть и слышать Вас было для меня истинным наслаждением, и когда Вы на меня нападали, мне не так хотелось защищаться, как слушать то, что Вы говорите. Я очень счастлив этим месяцем в Ясной Поляне.
Дней через десять я тронусь отсюда и на денек заеду к Вам. Надеюсь, что здоровье Ваше поправилось — дай Бог!
Ваш неизменно преданный
Н. Страхов
1890. 24 июля. Воробьевка.
Примечания
1
2 11 июля 1890 г. Толстой писал в Дневнике: «... Вечером с Страховым спор о русском. «Одно из двух: славяноф[ильство] или евангелие». Мы переживаем то ужасное время, о к[отором] говорил Герцен. Чингиз-хан уже не с телеграфами, а с телефонами и бездымным порохом. Конституция, известные формы свободы печати, собраний, исповеданий, все это тормоза на увеличение власти вследствие телефонов и т. п. Без этого происходит нечто ужасное и то, что есть только в России» (ПСС, Т. 51, С. 60).
3 Статья князя Д. Н. Цертелева «Учение гр. Л. Н. Толстого о жизни» — журнал «Русское обозрение» (1890, № 7).
4 —1905), князь — русский философ, публицист. С 1900 г. профессор Московского университета, в 1905 г. — его ректор. Его книга «Метафизика Древней Греции» вышла в 1890 г.
5 «Pêcheur d’Islande» («Исландский рыбак») (1886) — роман французского писателя Пьера Лоти (Pierre Loti) — наст. имя и фам.: Луи Мари Жульен Вио (Louis-Marie Julien Viaud) (1850—1923).