Н. Н. Страхов — Л. Н. Толстому
30 июня 1880 г. Глухов.
Глухов
30 июня 1880.
Очень виноват перед Вами, бесценный Лев Николаевич. Приехавши к Фету, я потонул в каком-то равнодушии, которое имело своего рода приятность. Разговоры были бесконечные и для меня очень легкие, так как говорил без умолку Фет, и мне приходилось только, когда он начинал кричать, успокаивать его, обращать его внимание на новый предмет и т. п. Я очень изловчился в этом, и он мною не нахвалится. Самым важным предметом разговоров, конечно, были Вы, и я успел многое сказать ему в эти десять дней. Примирительные речи были вполне удачны1 и скоро в них не оказалось никакой надобности; но учение2 передавалось очень плохо. Он с первых же слов закусывал удила, и обнаруживал не любопытство, а ярое желание говорить самому. Однако, я сделал многое, и сделал бы больше, если бы сумел все сказать и сумел говорить без боязни его обидеть. Своими лошадьми, своим сеном и проч. он восхищается, как ребенок. Лошадей называет своими детьми, а когда свозили сено, и сто фур проезжали одна за другою, он видел в этом удивительную последовательность. Сено было снято при мне, с большими волнениями по случаю перепадавших дождей, и потом в самом парке на опушке между дубами был воздвигнут исполинский стог.
«Взгляни в лесу на бегемота», — говорил Фет, завидя его издали. Мы прочли с ним все присланные корректуры, а затем я уехал сюда. Тут я с большою радостию увидел свою племянницу3 и познакомился с ее сыном, который для трехмесячного ребенка очень красив. Молодая хозяйка, жена и мать в полном расцвете семейного счастия — на эту картину я не могу налюбоваться. А у них теперь не только все благополучно, но еще особенная радость — муж4 Оля была когда-то избалованной, ленивой и апатичной красавицей — девушкой; теперь она бойкая заботливая хозяйка, неутомимая нянька — расцвела и оживилась удивительно. И то, что сначала мне не нравилось, что она ни над чем не раздумывала и ни в чем не сомневалась, то теперь меня восхищает. Она знает, как ей жить и что ей делать, как будто родилась с этим знанием.
Итак, через неделю, или немножко больше, я надеюсь опять быть в Ясной. Душевно желаю Вам и Вашим всего хорошего, и еще раз прошу извинения, что поздно написал.
Ваш искренний
Н. Страхов
Примечания
1 «Ваши редкие письма и окончательное молчание на сборы мои в Ясную Поляну не требуют толкований... Писать тому, кто [не жел]ает читать — невежливо. Писать в дом того, кому постоянно писал, не написавшему самому — невежливо; ибо равняется в переводе на общежительный язык словам: а я к тебе писать не хочу...» — писал Фет в письме к Толстому от 27 мая 1880 г. — Л. Н. Толстой. Переписка с русскими писателями. В 2-х тт. Т. II (М-ва, «Художественная литература», 1978), С. 92—93. Далее: Переписка с писателями.
2 Речь идет о религиозно-философских сочинениях Толстого: «... я не могу понять, как можете Вы стать в ту оппозицию, с такими капитальными вещами, как Ваши произведения, которые так высоко оценены мною. А меня не так-то легко подкупить или надуть в этом деле. Если бы я по вражде убил Вас, и тогда бы сказал, что это сокровищница художественных откровений и дай Бог, чтобы русское общество доросло до понимания всего там хранящегося. Или Вы шутите, или Вы больны. Тогда, как о Гоголе, сжегшем свои сочинения, надо о Вас жалеть, а не судить. Если же под этой выходкой таится нечто серьезное, тогда я не могу об этом судить, как о великом стихотворении на халдейском языке...» — писал Фет Толстому 28 сентября 1880 г. (Переписка с писателями, Т. II, С. 100—101).
3
4 Иван Павлович Матченко.