Розанов В. В. - Толстому Л. Н., 11 марта 1903 г.

ПИСЬМО В. В. РОЗАНОВА Л. Н. ТОЛСТОМУ

(почтовый штемпель 11 марта 1903 г.)

Дорогой {Не сочтите за фамильярность. Конечно - и "уважаемый" и "глубокоуважаемый", но в основе всего и лучше всего просто "дорогой"} Лев Николаевич! Кратко и горячо поблагодарив Вас за ласку и привет во время нашего у Вас пребывания, перехожу спешно к двум статьям, Вами мне даденных: "Восстановление упраздненного было Ада" и "Обращение к духовенству". Вторая говорит о воспитании как гипнозе на детей и на невежд той суммы всяческих "истин", которые разоблачаются или вернее уличаются в первой статье. Итак - она основная.

Вы картинно, в диалоге, в драме, наподобие средневековых мистерий, выразили ту истину, которую я кратко формулирую иначе: наша эпоха (= христианская) вовсе не мессианская. Тут проходит какая-то внешняя слепота. Все (богословы да и обыкновенные люди) /верят/, что "пророчества исполнились", "Мессия явился" и "мечи перековывались на орала, а лев лег возле овцы, не съедая ее". И ему ВЕРЯТ! Это-то и поразительно, что все веруют, что обетования исполнились и "Примиритель" пришел и уже основал свое "царство". Между тем до последней степени очевидно, что наша цивилизация есть просто Содомская, бесстыдная и нахальная, порочная и зараженная как ни одна еще до нее; и не имеющая никаких надежд исправиться оттого, что она самоуверенна, счастлива добродетелью, в общем итоге: оттого, что она считает себя мессианскою ("Обетованный пришел", "Обещанный пророками сошел на землю - умер за трех"). Но, возлюбленный Лев Николаевич, у меня тут начинаются очень далекие и очень горькие мне самому сомнения, но я не умел от них уйти. Ведь и я, как иногда на своем работнике (или наоборот, имен не помню) лежу на ближнем и согреваю его: и больше ничего не умею. Живу день за днем, стараюсь, чтобы тепло было около меня, ибо алтарь сионской веры в душе разрушен.

Какая странная концепция христианства: в "дому" человечества - убитый ("распятый"), не человек, но Бог: и тем, что они, хозяева дома, хозяева земли, человечества, убили Бога - искуплена земля от "греха, проклятья и смерти".

Возьмем аналогию. Живете Вы с Софьей Андреевной, никого не судите, никем не судимые, живете и грешите и делаете правду. Прошло много лет. Вдруг в одно прекрасное утро находят Софью Андреевну повешенною у Вас в кабинете или у себя в спальне: неужели это есть оправдание для Льва Николаевича?

Еще аналогия. Живет деревня, не худая и не хорошая, так себе. Вдруг на задворках одного из домов находят зарезанного человека: неужели это "оправдание" для деревни?!!

Таким образом чудовищна сама концепция: оправдание через новое чудовищное преступление. Христианство есть вовсе не искупление от греха, а новое и тягчайшее грехопадение. "ослушаться Бога", "вкусить яблока" - пусть и волшебного (Ваши слова) сравнительно с распятием и опозорением Сына Божия?!

Да это так и есть: несмотря на общую веру, что "мы искуплены", сами искупленные чувствуют себя удвоенно, утроенно грешными сравнительно с людьми до Христа, с иудеями, с греками. Читайте жития "пустынников": страх гибели души своей, отчаяние от "греховности" - поразительны в этих, индивидуально очень неподвижных, уединенных, изможденных постом и молитвою людях. Этого невозможно не заметить и этим нельзя не поразиться. И я думаю - в основе этого лежит и истина. Говоря образом, климат планеты нашей еще испортился после Христа. Не настало никакого "лета благоприятного", а скверно как петербургская осень, для всей планеты и целого человечества, в его поверивших "искуплению" частях.

Об этом пишете и Вы, другими словами, другими образами. Мы стоим над одним фактом, по-Вашему - "восстановление Ада", по-моему - "усиления Ада". Выше его пламя; вонючее его смрад.

Но затем мы расходимся. Вы все вините церковь; вините символ, поскольку открываете важнейший источник всего в "непогрешимости", "непоправимости" церкви и проч. Но, Лев Николаевич: откуда церковь?

Ведь в той самой книге, где Вы читаете: "поступай с ближним, как хочешь, чтобы поступали с тобою", "отдай одежду ближнему" и проч., написаны и слова: "если кого свяжете на земле - будете связаны и на небе, а кого разрешите на земле - будете разрешены на небе", и еще: "Петр - паси овец моих" и наконец третье: "Ты еси Петр (= камень, твердыня веры в Иисуса как Бога) и на сем камне созижду церковь мою". Если одни слова Вы принимаете за Христовы, примите и все Его слова, всю тайну Его, все. Чаю сказать ему третий секрет Евангелия. Слова о церкви, о связанности на небе связанных на земле, до того страшны, до того необычайны, так не рациональны и новы со всем, что раньше слушало человечество от пророков, от Моисея, от Будды и проч., что очевидно они не вставлены в Евангелие фокусником-подделывателем текста, а суть часть текста, его особенная и таинственная часть.

От Лютера, от "еретиков" начиная, все задумывались: откуда аз -- в христианстве? Все искали "плевел". И Вы - в числе ищущих и вырывающих плевелы, и за это "к еретикам причтены". Но, Боже, что за почва, столь утучненная для плевел. Ведь где еще пот и злоба растут так легко, обильно, повсюду. Откройте духовную журналистику: в душе автора обычно (всегда!) пылает злоба, а слова он плетет елейные, "пригожие", "любовные". Да что за чудо слова и души? Отчего "безбожник" Тургенев - благостен, благодушен, смехотвор и блудник, а деревню разделил между мужиками и Виардо? Вообще поразительную особенность истории составляет факт, что так называемые "блудники", которые по ап. Павлу "царства небесного не наследуют" - суть хохотуны, весельчаки, имение свое расточают не только с "блудницами", но и положительно на добрые дела. Вот кто часто скидает рубашку и отдает ее озябшему. Я видал в этом роде поразительные примеры. Воспитывает гимназиста, воспитывает сирот, делится столом с нуждающимся товарищем - человек, который и думать забыл, что такое "целомудрие". Напротив, аскеты, скопцы бывают чрезвычайно жестоки, скаредны. Аскетический Рачинский был удивительно сух; и страшно - горд. Но оставляю его и перехожу к "плевелам".

Жгли еретиков (Вы пишите) и воздвигли гордое здание церкви, "непогрешимые" именно "праведники нового спасения", постники, аскеты; "мы достигли святости, мы - непогрешимы". Вспомните Анджело у Пушкина. Из таковых состояли инквизиторы: и ведь Анджело действительно пал только один раз, как падали "по разику" решительно и все святые церкви. - Они жгли "блудников мысли", "блудников жизни", славных, добрых, простых. Они жгли, с спокойствием указывая, что Учитель их "отделял солому от зерна - и ввергал солому в Огнь вечный, Огнь адский, уготованный диаволу и аггелам его". Все это они читали в Евангелии, столь же непререкаемо, как Вы в нем читаете: "не противься злому". Вы выбрали себе милое; они выбрали им милое. Грозы, угрозы, огня палящего в Евангелии не менее, чем росы, падающей на раны.

Нагорная проповедь... да почему же она не осуществилась?! Я перехожу прямо к Вас замучившей мысли, которую Вы вращаете в уме своем, как отравленный отраву в висках: "то-то и то-то сказано, а люди - не исполняют"! Да отчего же они не исполняют? реализма в Евангелии. Не исключают страшною, неодолимою силою исполнилось все то, что лежит сзади флага, грузом, и что и было уже дано для исполнения: "кого свяжете - тот будет связан", "пасите овен моих", "враги Адовы не одолеют церковь Мою".

Христова, исполнение Его. Заметили ли Вы странный, как бы осторожный вопрос: "а вы за кого меня принимаете?" Возможно ли, чтобы Иову проговорил голос из бури: "за ты меня принимаешь", чтобы Моисей услышал из купины горящей: "за кого ты принимаешь Меня". Таким образом церковь новозаветная есть именно исповедание Лица Иисуса Христа, и положение в Нем всего упования, всей надежды, всего "спасения". Без этого - нет христианства; а как это есть - есть христианство, есть церковь.

Вы - и в церкви, и в христианстве. Вы только кричите: "братья, мы не то читали, не те слова". Но "братья" сухо Вам могут ответить: "нет, мы читаем не свои, а столь же бесспорно сказанные", как и слова о любви. Словом, на "речениях" Спасителя Вы никак не победите церковь, не победите даже инквизиции. Нет, пора признать, что церковь держится на точных словах Спасителя, как и Вы, пытающийся победить ее. И притом ее слова, ею принятые во внимание, суть в точности новые слова, "новое вино"; а о любви слова - стары как мир. Ведь есть же "новый завет"; ведь и Вы Христа комментируете иначе, читая Сократа или Сенеку; а Вы значит видите, что Христос не просто моральный учитель, что в Нем - тайна, неисповедимое, особенное, что он принес "новый завет", "новое вино", - "некто, возлагающий руку свою на плуг и оглядывающийся назад не благонадежный для царства небесного". Христос не хочет оглядки. Он увлекал человечество - это явно. "За кого вы "принимаете?" - "Я верю, что Ты - Сын Бога живого", -- "Блажен ты, Петр: на сем камне (= на этом новом исповедании) созижду церковь Мою и врата Дна не одолеют ее". Вот этих слов никак не мог сказать летописец; подобного не говорил ни Магомет, ни Будда, ни Конфуций, ни Соломон, ни Давид, ни Шопенгауэр. преемство исповедания, как непогрешимость и САМОУВЕРЕННОСТЬ исповедания (торопливость Петра в признании, отсутствие в нем колебаний, восторг в нем, "безогляден").

Христианство, "Церковь Христа" вся основана на "безогляден". Кто оглянулся - уже вне церкви.

"оглянулся" - и несчастен. Грущу и грущу. Радость моя редка, пора часа; а грусть - постоянна.

Сердце мое возмутилось. Не Христос ли сказал: "кто не оставляет отца и мать и жену и детей ради Меня - нет Меня достоин". Грешный, я люблю детей - и очутился "вне достоинства" Христова.

Так и остался "вне".

"флаг для пропуска" и излишний груз на дне трюма: которым будет торговать корабль, пропущенный в страну. Вы все принимаете этот товар за инородные "плевелы", но я думаю - дело сокровенное и просто заключается во взятии чужого флага, давно бывшего у человечества в употреблении, для провоза товара, так смутившего Ваше сердце.

Софье Андреевне и Александре Львовне и Эразму Леопольдовичу передайте мой сердечный привет, а равно и жены моей.

Ваш искренно любящий В. Розанов.

Примечания

Автограф письма хранится в ГМТ, 182/14 с пометой; "Без ответа".

друг друга. Однако то было "полезное непонимание", во всяком случае для Василия Васильевича, который создал "своего Толстого": написал свыше 40 статей в газетах, журналах и сборниках о Толстом. Это интересная, но особая тема, которую мы не сможем здесь рассмотреть.

Мысль увидеть Толстого давно владела Розановым. Летом 1898 г. он написал ему письмо о современном христианстве и своих спорах с педагогом С. А. Рачинским, которого знал Толстой. Отголосок этих споров находим в публикуемом ниже письме. Первое письмо Толстому было впервые напечатано в книге: Розанов В. В. Мысли о литературе. М.: Современник, 1989.

16 января 1903 г. Розанов обратился к Толстому с письмом и просил разрешения посетить его в Ясной Поляне. Толстой был слаб после болезни, но после обмена несколькими письмами поездка в конце концов состоялась.

При встрече 6 марта Толстой дал Розанову для прочтения две свои статьи, только что напечатанные в издании В. Г. Черткова в Англии "Свободное слово". То были обращение "К духовенству", законченное Толстым в октябре 1902 г., и продолжение той же темы в статье "Разрушение ада и восстановление его (Легенда)", написанной в конце 1902 или начале 1903 г. (Розанов называет ее не совсем точно).

В письме от 11 марта 1903 г. предвосхищены некоторые мотивы богоборческой книги Розанова "Темный лик" с ее дилеммой: либо Христос, либо многоцветный мир. Для кого сладок Иисус, для того мир делается горек. Те, кто полюбил Иисуса, потеряли вкус к миру, все плоды мира стали горькими от сладости Иисуса. Нужно выбирать между Иисусом и миром, между двумя детьми Божьими. Нельзя соединить Иисуса с миром, нельзя разом их любить, нельзя чувствовать сладость Иисуса и сладость мира. По образному выражению Розанова, Христос моноцветен и чтб значат все цвета мира по сравнению с Ним.

"Новом времени" 8 ноября 1910 г. Сохранилась рукопись и второго ("Перед гробом Толстого"), снятого с набора в газете "Русское слово" в связи с запретом "церковного погребения" писателя, о необходимости которого говорил Розанов.

В смерти Толстого Розанов видел нечто исключительное по благородству, имея в виду не только его уход, но и отказ от возвращения в лоно церкви. Смерть Толстого - народный траур, траур страны, писал в этой неопубликованной статье Розанов: "России - потеря. Россия - хоронит. Эта огромная Россия не должна дать подняться никаким крикам справа и слева" (РГАЛИ, ф. 419, ед. хр. 199, л. 80-81). Он хотел, чтобы похороны Толстого превратились бы в "момент единения" народа и литературы перед памятью о гении.

"с одной стороны" и "с другой стороны", Розанов видел в нем целостность национального начала: "Я хочу быть русским человеком", - это пела его более чем пятидесятилетняя песнь, от "Детства и отрочества", от "Севастопольских рассказов"... Он был коренным русским человеком - и следовательно православный. Потому что нельзя быть русским и не быть православным".

Россия хоронит своего Толстого, говорит Розанов, как когда-то хоронила Петра Великого. "Как Троя своего Гектора, как Нибелунги своего Зигфрида - оплакивает Россия Толстого, - свою гордость, свое величие, свою заслугу перед миром, свое оправдание перед ним, свое наконец искупление за множество грехов... Невольно бросаются в память эти мифологические и древние имена, так как все "явление Толстого России", как заключительный аккорд нашей классической литературы, - походило на какой-то миф".

Раздел сайта: