11 марта [1877 г.],
Московско-Курской ж. д.
Полустанция Еропкино
Сию минуту еду на съезд1
Ах! какая прелесть! Вот она «трезвая правда Решетникова»2, — но только вся на вате идеалов. — «Как жаль, что у Толстого нет идеалов!». — На это я даже не нашелся что сказать. — «Ему буйволица — дороже передовой женщины».
«Потому что буйволица в своем роде совершенство, а ваша передовая женщина — чорт знает что».
Но ах! ах! какая прелесть: «так мне надо жить», т. е. вешаться первому встречному на шею. А у самой пыль набилась в морщины. — Но на другой день говорят: «Вот, живи так. Не правда ли, хорошо? Ведь ты вчера хвалила!». — «Нет, — говорит, — скверно».
И лошади сборные, и кофточка чиненая, и стыдно, и не стыдно, и хорошо, и дурно3. — Это до того тонко и верно, что сам Беневенуто Челлини бы позавидовал.
А мудрецы Русск[ого] Вест[ника] почему-то не напечатали моего «»4, а в январ[ской] книжке вместо того поместили «Горальда» А. Толстого5.
Им и книги в руки. Я сам понимаю, что теперь лирич[еская] поэзия все равно, что заклинания мемфисских жрецов на древнеегипетском языке. Requieseat inpace6.
Тронули маленько «Новь». Это евангелие червон[ных] валетов7.
Право, вы отнесете мои письма к запискам сумасшедшего, когда числа не было между днем и ночью.
Вот уже целый м[еся]ц обойщик сидит и колотит по мебели, по матрацам. Просто не дождусь отпущения грехов и денег.
Графине Софье Андреевне наш общий привет и поклон.
Бегу одеваться
Примечания
1 С 1867 г. Фет состоял мировым судьей Мценского уезда и каждое двенадцатое число ездил на съезд.
2 См. прим. 4-е к письму № 9.
3 См. описание чувств, испытанных Долли по дороге к Анне Карениной и во время пребывания у нее («Анна Каренина», ч. 6-я, гл. XVI—XXIV).
4 «Искушение на горе» — стихотворение без заглавия, начинающееся словами: «Когда божественный бежал людских речей...».
5 Баллада А. К. Толстого «Горальд Свенгольм» напечатана в январской книжке «Русского Вестника» за 1877 г. Отвечая на это письмо 23 марта, Толстой писал: «Вы пишете, что в «Русском Вестнике» напечатали Толстого, а ваше «Искушение» лежит у них. Такой тупой и мертвой редакции нет другой. Они мне ужасно опротивели не за меня, а за других».
6 Да почиет в мире.
7 «Сережа подвернулся, и я ему стал диктовать вам. Правда, что голова болит и мешает работать, что особенно досадно, потому что работа не только приходит, но пришла к концу. Остается только эпилог. И он очень занимает меня. «Новь» я прочел первую часть и вторую перелистовал. Не мог прочесть от скуки. В конце он заставляет говорить Паклина, что несчастие России в особенности в том, что все здоровые люди дурны, а хорошие люди нездоровы. В этом и мое собственное суждение о романе. Автор нездоров, и его сочувствие с нездоровыми людьми, и к здоровым он не сочувствует и потому, называя то, что он есть сам, и потому что он любит хороших, говорит: «Какое несчастие, что все здоровые дурны, а хорошие нездоровы».
Одно, в чем он мастер такой, что руки отнимаются после него касаться этого предмета — это природа. Две, три черты, и пахнет. Этих описаний наберется 1—1½ страницы и только это и есть. Описания же людей, это все описания с описаний». (Письмо не опубликовано, хранится в Институте литературы.)