Л. Н. ТОЛСТОМУ16
13/25 сентября 1856 г. Куртавнель.
Ваше письмо довольно поздно дошло до меня, милый Лев Николаевич, — я ездил в Англию и нашел его здесь уже по возвращении. — Начну с того, что я весьма благодарен Вам за то, что Вы его написали, а также и за то, что Вы отправили его ко мне; я никогда не перестану любить Вас и дорожить Вашей дружбой, хотя — вероятно по моей вине — каждый из нас, в присутствии другого, будет еще долго чувствовать небольшую неловкость. — Я убежден, что мы свидимся и будем видеться часто; уезжая, я сказал Вашей сестре, что не буду иметь времени посетить Вас в Ясной, — а она иначе поняла мои слова. Отчего происходит эта неловкость, о которой я упомянул сейчас, — я думаю, Вы понимаете сами. Вы единственный человек, с которым у меня произошли недоразуменья; это случилось именно от того, что я не хотел ограничиться с Вами одними простыми дружелюбными сношениями — я хотел пойти далее и глубже; но я сделал это неосторожно, зацепил, потревожил Вас и, заметивши свою ошибку, отступил, может быть, слишком поспешно; вот отчего и образовался этот «овраг» между нами. — Но эта неловкость — одно физическое впечатление — больше ничего; и если при встрече с Вами у меня опять будут мальчики бегать в глазах, то, право же, это произойдет не от того, что я дурной человек. Уверяю Вас, что другого объяснения придумывать нечего. Разве прибавить к этому, что я гораздо старше Вас, шел другой дорогой... Кроме собственно так называемых литературных интересов — я в этом убедился — у нас мало точек соприкосновения; вся Ваша жизнь стремится в будущее, моя вся построена на прошедшем... Итти мне за Вами — невозможно; Вам за мною — также нельзя; Вы слишком от меня отдаленны, да и кроме того, Вы слишком сами крепки на своих ногах, чтобы сделаться чьим-нибудь последователем. Я могу уверить Вас, что никогда не думал, что Вы злы, никогда не подозревал в Вас литературной зависти. Я в Вас (извините за выражение) предполагал много бестолкового, но никогда ничего дурного; а Вы сами слишком проницательны, чтобы не знать, что если кому-нибудь из нас двух приходится завидовать другому — то уже наверное не мне. — Словом, друзьями в Руссо́вском смысле, мы едва ли когда-нибудь будем; но каждый из нас будет любить другого, радоваться его успехам — и когда Вы угомонитесь, когда брожение в Вас утихнет, мы, я уверен, также весело и свободно подадим друг другу руки, как в тот день, когда я в первый раз увидел Вас в Петербурге.
— «Юность»? Что — Кавказская повесть?17 — отделали ли Вы их, и отправили ли их в Петербург?18 — И сам он, неужели намерен остаться на Кавказе? Если он вернется в Тульскую губернию, поклонитесь ему от меня. — Где Вы намерены провести зиму? Все это меня очень интересует. Сам я, раньше будущего июня месяца не попаду в Спасское. Здесь я пока ничего не делаю; — но переехавши в Париж (недели через три), примусь за работу. Мне здесь очень хорошо; я с людьми, которых люблю душевно, — и которые меня любят. — В октябрьской книжке Современника помещена будет моя повесть19; скажите мне, понравится ли она Вам. — Мой адрес пока: Paris, poste restante. В Париже Фет — он Вам кланяется, — а из Берлина я получил письмо от Некрасова. Как-то Современник пойдет без него.
Ваш
Ив. Тургенев.
16 См. Толстой и Тургенев. Переписка, стр. 16—18.
17 «Казаки». Повесть была окончена в 1862 г.
18 «Охота на Кавказе», получивший высокую оценку Некрасова, был опубликован во второй книжке «Современника» за 1857 г.
19 «Фауст».