М. П. Новиков — Л. Н. Толстому
27 апреля 1904 г.
Милый Лев Николаевич,
Вот миновал только день «действительной» службы, а уже пережил вечность самой отчаянной муки. С 8 часов утра до 9 вечера нас толкли и канителили на казарменном двору как стадо животных, три раза повторялась комедия телесного смотра, и все заявившие себя больными не получили и по 10 секунд к себе внимания и были отмечены «годен». Когда нас, этих голодных 2000 человек, погнали от воинского начальника в казармы, по улице чуть ли не версту длиной стояла толпа тысячи в четыре родственников, матерей, жен с детьми на руках, и если бы вы слышали и видели, как они цеплялись за своих отцов, мужей и сыновей и, тащась на их шеях, отчаянно рыдали! Я вообще веду себя сдержанно и владею своими чувствами, но я не выдержал и также лил слезы: как должен быть жесток тот церковный Бог, который ради какого-нибудь доброго старичка делает многие и многие чудеса, а ради умиротворения и утешения безысходного, безнадежного страдания многих миллионов людей не хочет пошевелить и пальцем, тогда как Бог-Сын при виде плачущих по одном только покойнику и то до слез возмущался душою. А тут-то что? Где та мера, чтобы измерить все это огульное горе, которое распространится теперь чуть ли не на одну треть земного шара? А мы, мы теперь пушечное мясо, которое в недалеком будущем не замедлит подставить жертвами Богу мщения и ужаса. О, как должно быть невыносимо мне в этой атмосфере, в лапах материалистической организации и притом на самой низшей и на самой отвратительно-грубой ступени, тогда как я сам, моя духовная жизнь витает чуть ли не на самых высших точках человеческой мысли. Несчастный, двуличный, двуполый человечек, не может он отрешиться ни от своего духовного «я», давая покой и простор животному, не может сделать и обратного ради покоя и торжества вечного в нем духа!
О, как я ненавижу себя за эту двойственность, которая мешает мне служить одному господину и Богу. Вокруг меня толпа людей, но я чувствую себя в ней каким-то Каином, которому обычный шум этой толпы так чужд и далек, что я не могу забыть тоски глубокого одиночества, которое свойственно всякому, попавшему на необитаемый остров. Человеку так свойственно работать, сажать, садить, разводить растения, животных; быть в круге семьи, знакомых, жить в людях для людей и всего этого теперь у меня нет, а есть лишь то, что как отвратительная гадина пугает меня своим мерзким видом, есть огромная гора, за которой витает ужас смерти, и чрез которую я все же должен перелезать, будучи малодушен и слаб, ради оставленной мною сиротами семьи. Как я теперь завидую тем Фрошелям, кои, не имея привязы к земле в лице жены и детей, быстро разрешают задачу жизни и оставляют навсегда эту облитую кровью и слезами мучительницу землю.
Мобилизуется 10-й корпус в Казанском и 17-й в Московском округах, после прохождения курса стрельбы и надлежащей муштровки нас в половине мая погонят под японские пули и пушки. Причислили нас к 11-му пехотному полку. Я попал в 4-ю роту в 1-й взвод.
Михаил Петр. Новиков.