14
[1896 г. Сентября 11. Пирогово.]
... Бабушка с каждым разом делается всё кротче, милее и ласковее; она последнее время стала как-то стара и слаба, и то, на что я прежде смотрела с раздражением, как на каприз, теперь представляется старческой слабостью, и дай только бог быть самой снисходительнее и лучше. Бабушка уехала нынче, и такая была старая и жалкая, что и она, и я, и Марья Михайловна1 — мы прослезились, когда прощались. Всё больше и больше удивляюсь и негодую, что она заехала туда; придет время, когда она уже не в силах будет так часто выезжать из своего монастыря, и что же тогда? — полное одиночество! Я пробыла здесь дольше, чем хотела, все дожидалась бабушкиного отъезда, а завтра еду в Ясную, где пробуду до 18-го, и обратно в деревню. Не могу сказать, чтобы я здесь приятно провела время. Если бы не любить девочек, как я их люблю, если бы не знать, что они так дорожат моим приездом и что им просто отрадно излить свою душу сочувствующему человеку, то просто хоть не езди. Атмосфера крайне тяжелая, настроение дяди Сережи мрачное и озлобленное. Всё дело в Грише, который доставляет действительно много горя, но тут примешивается еще вечное подозрение и упреки, что все заодно, что все против него, что надо бежать из дому.
— мы тоже попали безвинно не в милость, он два дня с нами не разговаривал, не здоровался и не прощался. Бабушку допекал и насмешками против церкви, попов и православия, и она это переносила удивительно кротко. Одно время меня раздражало и злило это самодурство, я даже хотела уехать, потому что чего ради он будет мудрствовать над 65-летней женщиной, но потом я поборола это чувство и очень этому рада; приехала я не для него и осталась не для него. А если ему хочется сердиться, то бог с ним...
1 — жена С. Н. Толстого.