(1877 г.)
(idem, стр. 360-362)
(С началом нового нынешнего царствования началось и новое царство, так называемого, общественного мнения в России.)
нужными, своевременными, и строго преследовал всякое вмешательство частных лиц, неизбранных им в дела правительства, и не допускал и наказывал выражения частных мнений и в разговорах, и тем более в литературе, всяких мнений о правительственных мерах.
Имп. Николай умер во время Севастопольской войны (Зач: несчастной, как ее стали называть тотчас же после мира, и не кончилось этой). 1 На престол вступил Александр II и, как всегда бывает, новое царствование начало действовать в духе противуположном предшествующему. Данное [?] свойство так естественно и обыкновенно, что никого нельзя упрекать в этом. Всякое управление чем бы то ни было, вступая на место предшествующего, ярче видит ошибки этого предшествующего и невольно поправляет их, клонится в противную сторону. Возьмите нового управляющего, нового доктора, нового учителя, его всегда будет тянуть делать прямо противное тому, что делали перед ним. Особенность царствования Николая была совершенная независимость и цельность власти и презрение к мнениям неправительственных лиц. Новый Император дал свободу мнениям. Может быть и не Имп[ератор] дал свободу мнениям, [а] сами люди, желавшие выражать свои мнения, столь долго лишенные этого права, с жаром принялись выражать свои мнения, и правительство не мешало им, или только весьма слабо мешало им. -
Первое, на что накинулось мнение людей грамотных, пишущих, мнение образованной толпы, (я не называю мнение этих людей обществен [ным] мнением по причинам, которые я объясню после) была та самая война, во время которой произошла перемена царствования. Насколько только возможно было в приличных формах, не оскорбляя сына Николая, осуждать его действия в этой войне, они осуждались образованной толпой в разговорах, речах, в печати. Не доставало слов, чтобы выразить всю глупую гордость и вместе тупость, нераспорядительность прежнего правительства в этой войне. Стоить вспомнить только, как бывший сиделец кабаков Кокорев, от имени Первопрестольной] Белок[аменной] Москвы приветствовал севастопольск[их] воинов и осуждал прежнее правительство. Войну прекратили, все признали и все говорили, что эта война была грубая и жалкая ошибка деспотического, одуревшего правительства, что мы начали войну без дорог, без устройства для ранены[х], для продовоольствия, и что мы опозорились этой войной, и что нам надо учиться. - Задлер украл провиант, до Севастополя не было дороги, Меньшиков проиграл Альминское сражение. Теперь (только), когда прошло 20 лет и много Европейских событий, и когда идет теперешняя война 1877 года, странно вспомнить тогдашние толки. Задлер украл, дороги не было до Севастопо[ля], раненным было дурно - это правда, но вся эта война, считавшаяся тогда несчастною и позорною, восстает теперь перед нами совсем в другом свете, и теперь, после осады и взятия Парижа и в особенности после того, как при 4-месячной войны с одной Турцией, теперь, в 77 году, после 21 года мира и приготовлений, мы чувствуем себя несравненно слабее, чем мы были тогда. Тогда мы боролись почти со всей Европой и отдали уголок Крыма и часть Севастополя и взяли Карс, а теперь мы отдали часть Кавказа одним Туркам и ничего прочно не взяли. У нас, может, не было тогда дорог и докторов, но у нас был флот, бившийся со всей Европой, были береговые укрепления, везде отбившие нападения союзных флотов, была армия, совершившая защиту 11 месячную южной стороны Севастополя, которая не была крепостью. Но тогда этого ничего не видно было. Осуждали все, что было сделано прошлым царствованием. Мы приняли постыдный мир и начали внутреннее преобразование. Одно из первых на очереди, предстоящих внутрен[них] преоб[разований], о которых громче всех говорила образованная толпа, которое, как говорят, было и всегдашней мыслью Имп. А(лександра], которое занимало и предшественников его и его отца Александра] П(авловича], б[ыло] уничтожение крепостного права.
и потому при желании Государя уничтожить его, естественно, что все самые разнообразные мнения образованной толпы слились в одно: в желание уничтожить его. По преданиям правительства мера эта считалась опасною. Почему она опасна, правительство понимало так мало, что оно боялось бунта того народа, который освобождался, но чутье правительства б[ыло] верно; мера эта, очевидно, была опасна, лишая целый класс народа - дворян - их собственности, вчера еще приобретавшейся куплею в Гражд[анских] Пал[атах] и уезд[ных] судах. Но на помощь правительству пришло мнение образованной толпы, состоящей] преимущественно из дворян, с самоотвержение[м], вследствие одних доводов нравственной справедливости, желавших этой меры. Был ли это глубокий политический расчет или случайность и совпадение, но правительство как раз в это самое время дало простор этому мнению толпы и приобрело сильнейшего союзника, без которого оно не могло бы спокойно привести в исполнение эту меру. в особенности в той революционной, крайне либеральной форме, в которой она была приведена в исполнение.