Белый и Толстой:
к проблеме традиций "Потока сознания".
А. М. Саяпова (Казань)
По "точечному" принципу, в основе которого филологическая интуиция, возьмем два, достаточно далеко друг от друга отстоящих произведения - "Крещеного китайца" А. Белого и "Детство" Л. Н. Толстого - с целью посмотреть, как литературные явления двух веков отражаются в зеркале друг друга, а именно на особенности творческого сознания А. Белого в свете субъективного иррационализма, возникшего в виде реакции на классическое искусство - с одной стороны, с другой - в форме подсознательной опоры в процессе творческого сознания на ту же классику.
"одни чувства и мысли развиваются из других" (Н. Г. Чернышевский), подвергается логическому рациональному анализу, автор способен организовать и оформить эти текучие переживания. В литературе же "потока сознания", к которой относится творчество А. Белого, очевидно стремление изгнать все оформленное и организованное в текучих переживаниях в угоду иррациональному становлению одного переживания в другое. И вместе с тем, опыт литературы Х1Х века, которая дала осмысление авторской позиции "извне" в потоке творческого сознания (М. Бахтин), был всецело подхвачен литературой ХХ века, прежде всего представителями символизма, что позволяет говорить о обнаружении однотипных закономерностей в творческом процессе, например, в мозговой игре в потоке сознания.
Начнем с того, что очевидна типологическая схожесть рассматриваемых нами двух произведений на уровне содержания. Роман А. Белого "Крещеный китаец" - построенная на автобиографическом материале история душевной драмы ребенка, воспринимающего мир через призму тяжелой психологической обстановки в семье. Повесть Л. Н. Толстого "Детство" отчасти тоже автобиографична, она тоже о душевном мире ребенка, тоже о пробуждении сознания в нем, о формировании чувств и миропонимания. У Белого, как и у Толстого, собственная жизнь скрупулезно воспроизводится в романе как жизненный опыт рассказчика, происходит интенсивная работа сознания.
Термин "мозговая игра" мы используем по аналогии с кантовским определением "игра душевных сил", которая обнаруживается в процессе эстетической оценки "предмета". Мы говорим о мозговой игре, определяющей эстетику, художественное выражение "предмета" в потоке сознания. В зависимости от того, наступит эта игра или нет, мысль потока сознания получит свое эстетическое выражение. Процесс творчества в стиле "потока сознания" так или иначе начинается с игры - игры воображения, игры мысли. Игра дает возможность изнутри приобщиться к жизни сознания ради нее самой. Естественно, как только игра начинает мыслиться в контексте таких понятий, как "автор" и "герой", игра перестает быть игрою, она становится искусством. Эстетическое выражение игры в потоке сознания требует авторской позиции "извне". Вместе с тем, нам думается, экспрессивная эстетика с ее методом вчувствования, которая говорит о отношении игры к искусству, может много дать для объяснения природы характера сопереживания и вчувствования внутренней жизни, присутствующей в мозговой игре творческого сознания. Экспрессивная эстетика, по определению М. Бахтина, "дает возможность оперировать понятиями идеальных, или иллюзорных, чувств, в отличие от реальных чувств действительной жизни" ("Работы 20-х годов", 1994). Теория вчувствования позволяет нам увидеть зависимость мозговой игры как эстетического предмета от созерцающего его субъекта - автора.
Уже для Толстого опыты самопознания - это, по сути, опыты воспоминания, воскрешения памяти о памяти, процесс узнавания забытого во взрослой жизни. Уже Толстым выработана форма выражения типа "Я это узнаю, хотя никогда этого не видел": в "Детстве" это - "Вспоминаешь то, чего никогда не было".
Обращается внимание на то, что эмоционально-психологической почвой воспоминания того, "чего никогда не было" у обоих авторов является состояние сна героев. Сон как выражение подсознания, в котором ощущение неблагополучия. У того и другого схожие факторы пробуждения сознания ребенка: смерть матери - у Толстого ("... видел дурной сон, будто maman умерла и ее несут хоронить..."); о разрыве между отцом и матерью - у Белого ("Однажды я видел томительный сон, что - свершилось: что папа и мама потеряны...").
"который не приснился", мысль героя - "как бы не случилось какого-нибудь несчастья" - определяет его поступки. У Белого этот поток оказался бесконечно летящим над реальностью, схватывающим отдельные явления, предметы в их цвете, звуке, запахе и т. д., что становилось "пищей" для мозговой игры в потоке сознания. Выхваченные из памяти предметы родного дома (гл."Кабинетик"), благодаря игре в потоке сознания, дают не только "портрет" дома, но и, в первую очередь, портрет отца - он живая часть этого кабинетика, он духовный и физический центр дома. Эмоциональный тон игры в потоке сознания определяется чувственными ощущениями, на которые переводится все, что реально существует в мире, с целью дать субъективные картины действительности. Субъективная ощущаемость превращается в некоторого рода самодовлеющую эстетику. "Протертый, профессорский стол с очень выцветшим серозеленым сукном, проседающий кучками книг" - первый образ в потоке сознания автора, доминантный, определяющий как содержание произведения, так и его поэтику. Возник он в творческом потоке сознания автора, благодаря чувственным ощущениям, с которых и началась мозговая игра в творческом потоке.
Ощущения вкуса, запаха, какой-нибудь житейской мелочи возбуждают игру в потоке сознания Белого. Так, запах антоновских яблок связан с потоком воспоминаний об отце - в состоянии душевного равновесия. Запах этот возбуждает живой облик прошедшего, прожитого, которое одновременно оказывается и прошлым, и настоящим, становится сущностью авторского субъективного "я" -через него воспринимается мир; именно он вызывает к жизни память непроизвольную, инстинктивную.
В философии и литературоведении есть понятие о ведомости человека вещью. Мы же говорим о вещи-предмете как толчке игры в потоке сознания, что, однако, предполагает и необходимость рассмотрения вещи в контексте "веществования в духовном пространстве", поскольку мы имеем дело уже с результатом игры в потоке сознания - с искусством.
Читаем у Толстого: "... Карл Иванович разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой - из сахарной бумаги на палке - по мухе". Хлопушка, о которой упоминает Толстой, - житейская мелочь. Однако именно она, всплывшая в памяти, возбуждая поток ощущений, создает процесс игры в потоке сознания и становится в результате этой игры символическим образом или лучше - образом с символическим подтекстом. Без образа хлопушки нельзя осмыслить экзистенциальный подтекст мотива сна в повести. Удар хлопушки разбудил мальчика к жизни, разбудил, чтобы Николенька сказал о своем прозрении, о том, что перед ним уже предстало Ничто: он видел сон, "будто maman умерла".
В главе "Мамочка" ("Крещеный китаец" А. Белого) очевидна реминисценция из "Детства" Л. Н. Толстого. О сне героя у Белого тоже можно говорить, как о неприснившемся, но о нем герой "помнит", как помнит все из того, что было до него ("... я помню: - четвертый Зачатьевский переулок; отсюда привез ее папа в парадной карете...". Ситуация сна решается Белым тоже как выражение подсознания героя с предчувствием горя, несчастья: "Однажды я видел томительный сон, что - свершилось: что папа и мама потеряны..."; "вдруг проходит по комнатам папа; к нему я кидаюсь, ловлю за сюртук; повернулся он: вижу - лицо то не папино!..". Повторяется буквально толстовская формула: "повернулся он: вижу - лицо то не папино!.." (Это был он; но...). Сон дает герою экзистенциальное прозрение, мир видится им в реальном его выражении: "Странное что-то творится у нас; запирается папа от мамы; и там производит ужасные вещи...".
говорить о скрытой цитации художественного приема Толстого, который был определен, как мы уже говорили выше, еще Чернышевским. Очевидна схожесть в механизме мозговой игры творческого сознания того и другого. Явление, данное Толстым, как литературная традиция, из которой произрос новый акт творчества, свидетельствует о том, что в ХХ веке художественные завоевания реализма были подхвачены и модернистски преобразованы литературой "потока сознания". В русской литературе начало этой переработке положил А. Белый, в творчестве которого впервые объектом творческого исследования становится память человеческая как грандиозное вместилище человеческого существования в экзистенциальном смысле этого слова.